ВСЕ ПОЛИТБЮРО УСАТОЕ
…У нас все Политбюро было усатое, — говорит Каганович, — Сталин, Молотов, Ворошилов, я, Орджоникидзе, Калинин, Андреев, Микоян… А у меня даже борода была.
— Киров без усов.
— Верно, один Киров был без усов. А потом уже пошли три поколения без усов — Хрущев, Берия, Вознесенский…
Я рассказал, что в программе «Взгляд» показали Сталина и Булганина и сказали: «Сталин и Каганович».
— Говорят: «Сталинизм! Сталинизм!» — восклицает Каганович. — Я считаю, это неправильно, потому что это неотделимо от ленинизма.
Каганович вспоминает, как он выступал на митингах: — Я смотрю в зал и вижу какое-нибудь лицо. Смотрю — меня не понимают. Я тогда повторяю еще раз. Много приходилось бороться с меньшевиками, эсерами.
Спрашивает о современных журналах — какие из них меньшевистские, кадетские, эсеровские…
— Ленин четко это определял!
Спрашивает меня о семье. Я говорю, что сын учится в Институте стали и сплавов.
— Очень хороший институт, очень хороший!
Я ночью как раз формулировал, — говорит Каганович, — обращаясь ко всяким правым: «Эх вы! Видали ли вы когда-нибудь сталь, видали ли вы когда-нибудь блюминг, знаете вы, что такое блюминг, который мы освоили на Ижорском заводе при Сталине, знаете ли вы, что такое прокатный стан, что такое мощные доменные и мартеновские печи? Этого вы ни черта не знаете!»
10 апреля 1990 года, 14.49.
Только что поговорил по телефону с Л. М. Кагановичем. Он болеет. После инфаркта больше месяца был в больнице.
Ждет врачей.
— Почитаешь нашу прессу, — говорю ему, — и настроение падает.
— Ну, это напрасно, — отвечает он. — Настроению падать давать нельзя… Надо держать его. Спасибо, что позвонили. Я вам позвоню, как лучше станет.
8 мая 1990 года. (Телефонный разговор).
К. Але? А, Феликс Иванович, здравствуйте!
Ч. Я вас поздравляю с днем Великой Победы как активного участника.
К. Я вас также поздравляю с большим, великим праздником Победы, который сегодня будут отмечать, но вероятно… Посмотрим, послушаем, как будут отмечать, но победа великая. Я считаю, что эта победа принесла все то, что мы сегодня можем разговаривать языком серьезным со всеми странами. Але? Я вот говорю, что если мы сегодня можем разговаривать как равный с равным, то только потому, что мы победили фашизм.
Ч. Выступал Гавел. Чехи говорят, что их освободили американцы, а не Советская Армия. Забыли, как Прага просила помощи.
К. Господи, Боже мой, это же известно, это же Эйзенхауэр признал.
Ч. Отмечают не в Праге, а в Пльзене, потому что Пльзень освободила американская армия.
К. Пильзень, Пильзень. Ну что ж, история, она свое возьмет.
Ч. Немцы в ФРГ сделали своим надпись на памятнике: «Побежденные непобедившими».
К. Ну, конечно, они будут гнуть свое. Но политику надо вести не наступательную сегодня.
Ч. Но и не сдаваться.
К. Сдаваться просто так нельзя, конечно.
Ч. Топчем свои святыни.
К. Потерять то, что завоевали, это, конечно, нельзя. Этого нельзя. Но вот то, что случилось на Красной площади, это, конечно, плохое дело, плохое дело, — вот, во время демонстрации.
Ч. Этого можно было ожидать.
К. Всякая всячина собралась. Ну что сделать? Это, конечно, плохо. Это расшатывает наш Союз. И то, что в Литве происходит, тоже очень плохое дело.
Ч. Безобразие просто.
К. Безобразие, да.
Ч. И сколько мы положили жизней… Хоннекера чуть не судили — а это узник фашистского концлагеря!
К. А сейчас его не судят?
Ч. Выяснилось, что он ни в чем не виноват.
К. Его освободили?
Ч. Освободили. В госпитале, в Советской зоне.
К. А Штоф?
Ч. Не знаю.
К. Это тоже видный такой, серьезный человек.
Ч. Их же фактически предали.
К. Да, да.
Ч. Германия, если она объединится, на какой основе? Если на империалистической основе, снова оттуда же начнется.
К. Именно, именно.
Ч. Она будет мирной, если будет социалистической.
К. А, к сожалению, в платформе записано, что социалистические страны — это негативное проявление истории. Это плохо записано.
Ч. Я там обратил внимание на то, что сейчас никакой класс не может осуществлять диктатуру. Есть диктатура буржуазии, а у нас нет диктатуры пролетариата. Значит, мы сдаемся на милость победителю?
К. Ну, не сдаемся, не сдадимся. Я думаю, наша страна все-таки покажет себя. Я думаю, что удержим знамя социализма. Здоровые силы у нас, так сказать, есть. И в партии.
Ч. Но их подрывают.
К. Конечно, подрывается, безусловно. Все-таки, так сказать, я верю в партию. Але? Я говорю, я верю в нашу партию. Значит, еще раз поздравляю вас с победой во главе со Сталиным!
Добились этой Победы. Как бы ни снижали ее уровень и значение, я думаю, что все-таки мы победим. Социализм и коммунизм победят. Я уверен в этом.
23 июня 1990 года.
Был у JI. М. Кагановича. Приехал в 17.15, предварительно договорившись с Маей Лазаревной.
Когда звоню в дверь, она обычно интересуется: — Кто?
— А то знаете… — говорит она, когда я вхожу.
…Лазарь Моисеевич сидел на обычном месте у стены.
Только на сей раз ее затертость прикрывал кусок драпировочной ткани. Каганович на сей раз был в халате — серо-синем, с темным рисунком.
— Нормально, хорошо выглядите, — говорю ему.
— Вы молодо выглядите, вот так ничего вижу, совсем близко вижу. Молодо выглядите, — говорит он.
— Это быстро исправляется. Такой недостаток, который быстро проходит.
— Как жизнь? — спрашивает Каганович.
— Да ничего. Столько всякой ерунды пишут, что хочется узнать правду.
— Что там на свете делается, расскажите.
Каганович уже давно никуда не выходит из квартиры. Только окно открывает в комнате иногда.
— Надо гулять хоть немного, — говорю ему.
— Опасно, — отвечает Мая Лазаревна. — Журналисты сразу набросятся.
— Давайте, я приду, с вами погуляю, а то вы сидите здесь, как монах.
— Только монах перебирает четки, а я шарики в голове, — отвечает Каганович.
Публикации в «Аргументах и Фактах»
— Видите, что пишут?
— Вы читали? — интересуется Каганович. Речь идет о публикации в «Аргументах и фактах» № 23 и ответе Кагановича в № 24.
«Память» Кагановича
Фрагменты воспоминаний верного соратника И. Сталина Л. Кагановича, который, как известно, никому не дает интервью.
Газета «Пульс Тушина», выходящая в Тушинском районе Москвы и известная своей «патриотической» направленностью, опубликовала интервью с одним из соратников Сталина Лазарем Кагановичем, 96 лет. Одной из главных затронутых в интервью тем был «еврейский вопрос». Оказалось, что взгляды Кагановича по этому вопросу фактически смыкаются с взглядами общества «Память».
«Евреи постоянно мутят воду, — сказал Каганович. — И постоянно баламутят народ. Вот и сегодня, в дни крушения государства, они в первых рядах застрельщиков беспорядка. До войны мы успешно преодолели пережитки еврейского буржуазного национализма, но когда война кончилась, они забыли, кто их спас от гитлеровского уничтожения… Мы повели наступление на космополитизм и прежде всего нанесли удар по еврейской интеллигенции как его главной носительнице».
В ответ на замечание интервьюировавшего его о том, что он сам по национальности вроде бы еврей, Каганович сказал: «Только по рождению. А вообще-то я никогда не чувствовал себя евреем — у меня совершенно иной склад ума и образ мыслей. Евреи склонны к анархии, а я люблю порядок».
«В «АиФ» № 23 был напечатан материал «Память» Кагановича». В редакцию поступило письмо:
«Я крайне удивлен; что уважаемая мною газета «Аргументы и факты» попалась на удочку клеветников и, не проверив факты, перепечатала из какой-то газетенки выдуманное, фальшивое, клеветническое «интервью», которого никогда не было. Каждый честный человек мог бы понять, что подобные шовинистические выдумки мне, который всегда был интернационалистом, приписать нельзя.
Я никому не отвечаю на все виды клеветы и впредь не буду заниматься опровержениями. Но в данном случае, поскольку эта клевета касается целого народа, я отступаю от своего правила.
Желаю Вашей газете, которую я выписываю со дня ее рождения, впредь не повторять подобных ошибок.
Л. М. Каганович. 12.06.1990 года»
— Достойно, — говорю я.
— Ну а что же, вступать с ними в большую развернутую полемику по этому вопросу? Не проверили версию о каком-то «Пульсе Тушина». А раньше было напечатано в газетке «Патриот России». Маленькая подпольная газетка. Большая статья.
Как это возникло? Знакомая бывшей жены моего сына. Плачет сейчас, говорит: — Меня заставили, редактор заставил. Дура я, мол, старая, у меня денег нет.
