«До того, как реформа была проведена на практике, была очень тяжелая дискуссия, причем в ходе ее постепенно становилось понятно, что противники ЕГЭ выигрывают. Это можно было увидеть по опросам общественного мнения, по выступлениям специалистам, даже, как ни странно, по выступлениям тех людей, которые первоначально не просто поддерживали ЕГЭ, а выступали в роли инициаторов и разработчиков. Последние начали менять позицию, критически оценивая то, что реально происходит», - сказал Борис Кагарлицкий.
«В целом общественное мнение сдвинулось от поддержки ЕГЭ при наличии некоторого количества критиков к критическому подходу при наличии некоторого количества сторонников. Но при этом Минобрнауки упорно проводило это линию, причем абсолютно не считаясь с критикой до самого последнего момента. В самый последний момент сделали то, что, мой взгляд, было наихудшим: они начали прислушиваться к критикам, при этом не отказываясь от своей принципиальной линии, и по частям, по отдельным сегментом, указаниям, инструкциям на ходу менять систему.
Плохо держаться неправильного пути, но еще хуже, когда вы держитесь неправильного пути, а по дороге еще все время виляете. Это привело к тому, что мы сейчас имеем, когда бояться даже выступать с подведением итогов, когда прошло много времени, а они еще не обнародуются. Почему? Мы видим очень тяжелые результаты ЕГЭ для хороших учеников, а этот экзамен очень хорошо проходит крепкий троечник. Условно говоря, крепкий троечник получает не «тройку», а «четверку». Наоборот, отличники проходят плохо. В итоге отличники теряют, троечники поднимаются. Это система, которая выравнивает в пользу посредственности. Для вузов это не лучший вариант, потому что они теряют возможность разбираться с абитуриентами, кто им нужен», - отметил эксперт.
Вторая проблема, по мнению Кагарлицкого, - это всплеск коррупционных скандалов, связанных с ЕГЭ.
«В Интернете полно сообщений о молодых людях из национальных республик, которые приезжают, предъявляют 100 или 90 баллов и выглядят как самые замечательные специалисты по русскому языку, а по-русски говорить не могут. Естественно, они рвутся в самые лучшие вузы. Те же тенденции наблюдаются и в российской глубинке.
Можно списывать ответы, можно просто выдавать заполненные анкеты, то есть как метод против коррупции это не работает, что, кстати говоря, не значит, что старая система не была коррумпированной. Просто в итоге мы меняем одну коррумпированную систему на другую. Проблема даже не в ЕГЭ. Проблема в том, что затеяли сложнейшую, дорогую, путаную, плохо продуманную реформу в условиях, когда есть куча других проблем в образовании, не решаемых годами. Это проблемы финансирования, материально технического обеспечения школ, оплаты учителей, современной подготовки учителей, методики образования. Там непочатый край работы. Вместо этого все силы кинули на реформу, потому что бюрократии так легче. Вместо того, чтобы разбираться с сотней мелких проблем, которые требуют тонкой работы, частного решения, централизованно рушится реформа на голову. И это, на мой взгляд, самая большая проблема», - сказал Кагарлицкий.
«Видимо, ЕГЭ в нынешнем виде придется отменять. Уже в 2010 году экзамены будут по-другому приниматься. Другой вопрос, что все может оказаться еще хуже: они очередной раз начнут корректировать, после этого окажется, что опять попали не туда. То есть взяли грабли, перетащили, положили, опять наступили», - заключил эксперт.
Пока мировые лидеры демонстрируют осторожный оптимизм, заявляя о возобновлении роста экономики в странах Запада, на востоке Европы готовятся к новой волне кризиса.
Государственных денег не хватает для латания дыр в бюджетах и поддержки бизнеса, огромное количество компаний находится на грани банкротства, занятость и доходы населения продолжают падать, а вместе с ними и спрос.
Похоже, если первая волна кризиса, поднявшись в Америке, катилась с запада на восток, то второй волне предстоит прокатиться в обратном направлении. В прошлом году экономические катаклизмы в Соединенных Штатах заставили многие страны изменить самооценку: успехи Польши и Венгрии, купленное в кредит процветание в странах Балтии, как, кстати, и бурный экономический подъем в Ирландии, обернулись ловушками, из которых эти страны сейчас не знают, как выбраться. А теперь неприятности, происходящие на востоке, грозят продемонстрировать, что объявленный на Западе рост носит виртуально-пропагандистский характер.
Если Восточная Европа показывает самые худшие результаты в рамках Европейского Союза, то балтийские республики бывшего СССР являются «негативными лидерами». В свою очередь, в этом списке лидирует Латвия, проедающая последние центы из кредитов Международного валютного фонда. На улицах Риги люди вслух обсуждают предстоящий крах: что делать, когда в стране все деньги кончатся, останутся только долги?
В прошлые выходные латвийская коалиция Центр согласия организовала международную дискуссию о перспективах антикризисной политики. Заявка серьезная, если учесть, что умеренно левый Центр согласия, опирающийся в значительной мере на голоса русскоязычного населения, уже выиграл выборы в Риге и сейчас лидирует в опросах.
Характерно, что дискуссия велась по-английски, и тон задавали американские специалисты. Но это уже не привычные встречи с неолиберальными западными экспертами, обучающими туземцев строительству капитализма. Экономистов и политологов с неолиберальными взглядами сейчас полно в любой стране Восточной Европы. Отлично налаженная и дорогостоящая политическая машина буржуазной гегемонии сформировала целую массу местных интеллектуалов, которые не нуждаются в подсказках иностранцев для того, чтобы сформулировать политические приоритеты неолиберального курса. Выученная азбука предельно проста: надо сокращать государственные расходы, поддерживать курс валюты и приватизировать, приватизировать, приватизировать. А если в процессе приватизации её объекты разрушаются, то это лишь доказательство того, что данным объектам вообще никогда не надо было существовать.
Беда лишь в том, что этот курс привел к катастрофе. И теперь, когда нужны другие идеи, подходы и теории, вновь выясняется, что их нет. Приходится заимствовать идеи и экспертов на Западе. Только теперь не правых, а левых.
Интеллектуальная отсталость Восточной Европы сказывается сейчас даже больше, чем 20 лет назад. Впрочем, в те времена никакой отсталости не было, а была заниженная самооценка. На Запад смотрели, как на образец, представляя его себе идеологически и социально однородным, принимая господствовавшие там идеи, как единственно правильные, неоспоримые и доказанные просто потому, что на данный момент они в демократическом обществе возобладали. То, что суть демократии как раз состоит в борьбе идей, оставалось недоступным сознанию, сформированному в рамках авторитарной культуры. Поражение одних и победа других считались достаточными аргументами для принятия идей победителей и отказа от идей побежденных. Что же до моральной стороны вопроса, то её при таком подходе не существует по определению.
Либеральные идеи распространялись среди интеллигенции и элиты на востоке Европы безо всякой иностранной пропаганды - требовалась лишь некоторая отшлифовка лексики. Как бы ни относиться к идеологии, приходится признать, что в тот момент восточноевропейские интеллектуалы двигались в том же направлении, что и их коллеги на Западе. Они принимали идеи правых в качестве единственно возможного, по их мнению, ответа на крушение идеалов коммунизма. Этот процесс носил глобальный характер, и разница между двумя частями Европы была лишь в масштабах и интенсивности происходившего сдвига.
Впрочем, масштабы имеют значение. Если на востоке Европы интеллигенция тотально и единодушно «перековалась», встав под новые знамена с таким же дисциплинированным рвением, с каким ранее стояли под знаменами коммунизма, то на западе оставалось немалое количество людей, сохранявших верность своим принципам. Если на востоке в годы коммунистической власти интеллектуалы клялись в верности официальной идеологии, не веря в неё, то теперь все дружно и искренне поверили, даже в ситуации, когда публичные клятвы в верности уже не требовались. Последнее, впрочем, не относится к Балтии, где формальная декларация о лояльности по отношению к новому режиму стала пропуском в общественную жизнь, особенно для представителей русскоязычного населения.
Так или иначе, но торжество либерального единомыслия превратило Восточную Европу в интеллектуальную пустыню, где иногда пробиваются только сорняки этнического национализма. Что, впрочем, не удивительно. Неолиберальная доктрина несовместима с мыслью о социальной солидарности, но отнюдь не исключает возможности этнических чисток, коль скоро последние не повредят развитию свободного рынка.
