Теперь об остальной части обвинения.
Ст. 58–8 УК РСФСР:
«Совершение террористических актов, направленных против представителей Советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций, и участие в выполнении таких актов, хотя бы и лицами, не принадлежащими к контрреволюционной организации, влекут за собою — меры социальной защиты, указанные в ст. 58–2 настоящего Кодекса».
Из ст. 58–2 УК РСФСР: «высшая мера социальной защиты — расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с допущением, при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества».
Между прочим, террор в современной России берет свое начало с постановления СНК от 5 сентября 1918 года. Это постановление тогда так и называлось «О красном терроре». Там предусматривались такие меры воздействия, как «направление классовых врагов в концлагеря (так и записано в документе. — Авт.), расстрел лиц, прикосновенных к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, а также опубликование имен всех расстрелянных и основания применения к ним этой меры».
Так что «первооткрывательницей» террора в России, так сказать, в законодательном виде советская власть была сама. Хотя надо отметить, что «красный террор» был начат в ответ на «белый террор»: 30 августа 1918 года было совершено покушение на В.И. Ленина и был убит М.С. Урицкий — председатель Питерской ЧК. (Правда, в старой России террор был еще в большем почете. Как ни вспомнить здесь Александра II. За 15 лет на него было аж 8 покушений. Восьмое, предсказанное гадалкой, оказалось роковым: в 1881 году царь был разорван на куски взрывом самодельной бомбы, которую бросил в него террорист.)
Идем далее.
Ст. 58–11 УК РСФСР:
«Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собою — меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы».
Надо сказать, что, по мнению юристов-ученых, занимающихся этой проблемой, статья 58–11 УК РСФСР была введена в действовавшее тогда законодательство неправильно, она была лишней.
Такова была формула обвинения для Меркулова и остальных. Но какие же фактические действия были предметом доказывания по делу Меркулова? Их несколько. Одно из основных — это деятельность все той же спецлаборатории НКВД (НКГБ) профессора Г. Майрановского.
Остановимся на этом более подробно.
Дело в том, что с незапамятных времен при главном управлении охраны существовала эта лаборатория. Находилась она в отдельном здании на Лубянке в Варсонофьевском переулке и занималась чрезвычайно важной работой — проверкой качества пищи для первых лиц государства и высоких гостей. Подчинялась «по вертикали» руководству госбезопасности, т. е. Меркулову. Особых вопросов и ЧП не было. За все годы, вплоть до сегодняшнего дня, из руководства страны и гостей никого не отравили. Во всяком случае, согласно официальным версиям. Работали в лаборатории офицеры-врачи и химики НКВД, а позже НКГБ. С 1938 года в лаборатории начались опыты над людьми. Руководил этим начальник лаборатории профессор Г. Майрановский.
Как вы понимаете, деятельность Майрановского и его лаборатории смерти — это не шутки и не общие «теоретические» обвинения. Сразу вспоминаются сведения о том, что в гитлеровском концлагере Дахау, с позволения сказать, «доктор» Рашер руководил примерно такой же лабораторией смерти, где изуверские опыты проводились над пленными. Это нужно расследовать. Руденко и его помощник Смирнов начали допрашивать по этому вопросу Меркулова еще до его ареста, как свидетеля. Вот выдержки из протокола.
«Вопрос: Что вам известно об опытах, которые проводились на лицах, находившихся под следствием при разработке так называемой «проблемы откровенности»?
Ответ: Об этих опытах мне ничего не известно.
Вопрос: Майрановский показывает, что по вопросу о проведении этих опытов он обратился к вам в 1942 году, что вы заинтересовались этими данными и дали указание провести эти исследования на лицах, находящихся под следствием. Правильно ли это?
Ответ: По этому поводу я ничего не могу припомнить.
Вопрос: Майрановский показывает, что в соответствии с вашими указаниями были выделены подследственные трех родов: сознавшиеся, несознавшиеся и частично сознавшиеся. Над ними и производились опыты Майрановским вместе со следователями. Известно ли вам это?
Ответ: Нет, мне по этому поводу ничего не известно.
Вопрос: Майрановский показывает, что о результатах произведенных опытов на подследственных для получения от них откровенных показаний он докладывал вам, что вы одобрили эту работу, заявили Майрановскому, что представите его к Сталинской премии. Правильно это?
Ответ: Ничего не могу об этом вспомнить. Но хочу дополнить мои предыдущие показания. Я вспомнил, раздумывая о вопросах, связанных с Майрановским; один раз он попросил меня пойти с ним посмотреть камеру, в которой находился осужденный к ВМН. Этому осужденному Майрановским был дан яд. Не могу вспомнить, где находилась эта камера в основном здании НКВД или в каком-либо другом. Помню, что, подойдя к дверям камеры, я заглянул через небольшое стеклянное окошечко и увидел какого-то человека, лежавшего на кровати. После этого я ушел. Был ли тогда со мной кто-нибудь другой, кроме Майрановского, не помню».
После ареста Меркулова дальнейшая работа с ним была поручена члену следственной группы полковнику юстиции Успенскому из Главной военной прокуратуры.
У Успенского Меркулов заговорил подробнее. Вот выписки из новых протоколов.
«Вопрос: Расскажите об опытах, которые проводил Майрановский в отношении лиц, находившихся под следствием, при разработке так называемой «проблемы откровенности»?
Ответ: Я припоминаю, что подобного рода опыты над следственно-арестованными проводились Майрановским, но подробностей проведения этих опытов я не помню, видимо, потому, что положительных результатов они не дали.
Вопрос: Вам зачитывается выписка из показаний Майрановского от 2 сентября 1953 года:
«Насколько мне помнится, это было в 1942 году, когда я по этому вопросу обратился к зам. наркома внутренних дел Меркулову В.Н. Он заинтересовался этими полученными данными и дал указание начальнику 2 Управления Федотову П.В. о необходимости проведения этих исследований на лицах, находящихся под следствием.
Опыты эти продолжались в 1942 и 1943 годах.
Конечно, знали об этих опытах и Меркулов, который санкционировал их проведение, и Берия».
Правильно показал Майрановский?
Ответ: У меня нет оснований не верить этим показаниям Майрановского. Видимо, так и было. Не могу только утверждать были ли эти опыты в 1943 году.
Об этих опытах я, вероятно, доложил Берия, так как иначе быть не могло, поскольку в 1942 году я был его заместителем, а без его разрешения они не могли проводиться.
Может быть, это было неумно, но я полагал тогда, что если это средство окажется действенным, то оно принесет большую пользу при ведении следствия, в частности, сделает излишним битье арестованных, которые особенно упорно сопротивляются в признании своей вины.
Однако, как я уже показал, эти опыты положительных результатов не дали и они были прекращены.
Вопрос: Вы направляли письмо председателю высшей аттестационной комиссии Кафтанову с просьбой о присвоении Майрановскому ученой степени доктора медицинских наук и звания профессора без защиты диссертации?
Ответ: Да, направлял.
Вопрос: Вам предъявляется подлинник вашего письма Кафтанову за № 52/2765 от 12 февраля 1943 года. Это то письмо, которое было вами направлено?
Ответ: Да, это письмо подписано мной.
Вопрос: Почему потребовалось ваше вмешательство в дело присвоения Майрановскому ученой степени и звания?
Ответ: Майрановский обратился ко мне и рассказал, что он подготовил диссертацию на ученую степень доктора медицинских наук, но диссертация его была отклонена. Насколько я припоминаю, Майрановский при этом говорил мне о том, что его диссертация была отклонена потому, что он является работником НКВД, и что им проделана большая научная работа. Кроме того, он сказал, что в своей диссертации он не имел возможности изложить все секретные работы, которые провел в НКВД. При этом он представил мне, как видно из письма, отзывы о своей работе академика Сперанского, член-корреспондента Гращенкова и профессоров Гаврилова, Муромцева, Тарусова и Франка. Ознакомившись с этими отзывами, я счел возможным написать Кафтанову письмо с просьбой о присвоении Майрановскому ученой степени и звания профессора без защиты диссертации, учитывая секретность некоторых его работ.
