Примечательно и другое. Далласские врачи говорят, что в результате повреждения отсутствовало примерно 30 процентов правого полушария мозга. Доктор Лэттимор, который первым из частных медиков получил доступ к рентгенограммам, утверждает, что отсутствовало примерно 70 процентов правого полушария. И вновь неизбежное подозрение: где-то на отрезке пути между Далласом и Бетесдой уничтожается 40 процентов правого полушария мозга.
Поскольку врачи и другие очевидцы в Далласе могли рассмотреть рану на голове до того, как она непонятным образом увеличилась в несколько раз, их наблюдения и комментарии представляют значительный интерес. Заместитель пресс-секретаря Белого дома Килдаф заявил на пресс-конференции, что выстрел в голову пришелся спереди справа и для вящей убедительности он ткнул себя указательным пальцем правой руки в район правого виска. Сохранился уникальный снимок Килдафа с пальцем у правого виска; заместитель пресс-секретаря говорил со слов далласских врачей и на основе личных наблюдений. Старейшина корреспондентского корпуса при Белом доме, ас вашингтонской журналистики Мерриман Смит (агентство Юнайтед Пресс Интернэшнл), сам заядлый охотник, взглянув на рану и поговорив с врачами в Парклэндском госпитале, передал оттуда — и это было напечатано сотнями американских газет: «Кеннеди был застрелен в правый висок». Кантор телеграфировал для всех газет «Скриппс-Говарда» — «в правый висок».
Шесть далласских врачей, на мнения которых опирались Килдаф и журналисты, дали показания в комиссии Уоррена: пуля вошла в правый висок и вышла в правой затылочной части черепа. Седьмой врач, главный нейрохирург Парклэндского госпиталя Кларк добавил к этому мнению следующее: «Снаряд вошел в голову и вышел из задней части головы, оставив наружную рваную рану, часть мозговой ткани отсутствовала. Я полагаю, это была тангенциальная,[17] а не выходная рана».
Поначалу Хьюмс также допускал, что рана была тангенциальной, но затем какие-то соображения заставили его отказаться от своего мнения. Вместе с Босуэллом и Финком он решил не принимать во внимание характеристику раны, данную нейрохирургом Кларком. Они могли позволить себе иную интерпретацию, ибо перед ними была по сути дела, другая рана — более крупная, более страшная, нежели та, которую наблюдали в Далласе. Вспомним слова калифорнийских журналистов Эдамса и Ньюкоума: после того как были сделаны предполагаемые изменения ран, их характер стал достаточно неясным и двусмысленным, чтобы позволить представить дело так, как будто президент был застрелен выстрелами сзади.
Члены комиссии Уоррена считали ключевым пунктом протокола о вскрытии заключение, что пуля прошла сквозь черепную полость в «заднепереднем направлении», так как оно подтверждало вывод о выстреле сзади. На заседании комиссии Уоррена ее член, бывший директор ЦРУ Даллес спросил у Хьюмса:
— Еще один вопрос. Прав ли я, поняв из ваших слов, что эта рана совершенно не соответствует ране, которая могла быть нанесена, если бы в президента стреляли спереди или сбоку: выстрел должен был быть произведен в президента сзади?
Ловко был смонтирован вопрос бывшим шефом ЦРУ, который впервые после снятия его с поста Джоном Кеннеди в конце 1961 года вышел теперь на политическую авансцену. Однако даже видавшего виды Даллеса ждал сюрприз.
— С научной точки зрения, сэр, было невозможно, чтобы пуля была послана откуда-либо, кроме как сзади. Или чтобы она вышла откуда-либо, кроме как сзади.
Лифтон, долго думавший над тем, как интерпретировать ответ Хьюмса, говорит, что патологоанатом, по сути дела, сравнивал траекторию пули с маневром автомобилиста, который при виде знака, разрешающего разворот, поворачивает на 180 градусов и едет по той же улице в обратную сторону. Хьюмс явно позволил себе издевку, ответив Даллесу, что пуля вошла сзади в голову, «развернулась» на 180 градусов и вернулась назад, а точнее не вернулась, а исчезла, испарилась. Ни полиция Далласа, ни ФБР не смогли ее якобы найти.
Разворот самого Хьюмса на 180 градусов был своеобразным сигналом, что его заставили поступиться «научным подходом». Этот ответ словно предупреждал Даллеса, что рана на голове содержит немало такой информации, которая может превратиться в «заряженное ружье». Именно так расценил «автодорожный» маневр Хьюмса изучавший его многие годы Лифтон. Независимый расследователь задается вопросом: либо Хьюмс не очень искусно лгал, либо же он искусно давал понять, что получил уже деформированный кем-то труп и это наложило отпечаток на его действия. Именно из-за раздиравших его противоречий шел Хьюмс на свои уловки, считает Лифтон.
В показаниях перед самим председателем комиссии Уорреном и сидевшим с ним рядом юрисконсультом Спектером, восходящей звездой американской юриспруденции, будущим прокурором Филадельфии, а затем членом сената США, Хьюмс перемежал речь житейскими оборотами и медицинской терминологией на латыни. Так, когда он, по его словам, приступил к осмотру черепа, то от его прикосновения «из затылка посыпались осколки костей».[18] Когда же он обследовал мозг, то обнаружил (и здесь он пустил в ход латынь) «ряд стреловидных разрывов», «узкие длинные линейные повреждения». Эти очень аккуратные разрезы проходили из правого в левое полушарие мозга, которое, кстати, ни по одним официальным данным не было повреждено.
Лифтон засел за учебники анатомии, за книги по нейрохирургии и понял, что именно хотел сказать Хьюмс. Такого рода повреждения не могли быть результатом пули, а могли возникнуть вследствие хирургического вмешательства. Он проверил свою гипотезу у нескольких врачей, в том числе у известного нейрохирурга. Познакомившись с показаниями Хьюмса, они в один голос заявили, что он вел речь о хирургическом — притом довольно грубом — рассечении мозга. Рассечение делалось, предполагает Лифтон, чтобы либо вынуть пулю или пули, либо уничтожить пулевой канал или пулевые каналы.
Проблема разрезов на этом не кончается. Под прямо противоположным углом зрения, если можно так выразиться, рассматривает ее эксперт судебной медицины Вехт, которого мы цитировали выше. В той же статье в журнале «Модерн медисин» он сообщал следующее. Оказывается, две недели спустя после вскрытия трупа Кеннеди трое военных патологоанатомов — Хьюмс, Босуэлл и Финк исследовали вновь мозг Кеннеди, а также сделанные 22 ноября во время вскрытия срезы мозговой ткани для микроскопического анализа.
Вехт в статье критиковал трех патологоанатомов за то, что они не произвели «параллельных разрезов через каждые два сантиметра от одного края мозга к другому, ибо только такое исследование могло выявить пулевой канал или пулевые каналы».
В частности, этим способом можно было выяснить, что представляет собой «темный серо-коричневый объект размером 1,25x2,89 см на цветном снимке мозга Кеннеди». Вехт критикует военных патологоанатомов и комиссию Уоррена за то, что в протоколе о вскрытии и в докладе комиссии не нашлось места для упоминания об этом загадочном «объекте», который, по его словам, мог быть «и осколком пули, и мозговой опухолью, и сосудистым неправильным образованием».
Хьюмс отреагировал на критику Вехта словами, что он не произвел параллельных разрезов, дабы «сохранить мозг». Вехт в новой статье прокомментировал объяснение Хьюмса так: «Добровольно отказаться от такого исследования значит проявить некомпетентность или глупость, а я не верю, что патологоанатомы допустили то или другое. Я полагаю, что им была дана инструкция не производить полного исследования мозга».
Благой порыв Хьюмса «сохранить мозг» президента для истории в конечном итоге успехом не увенчался.
Вместе с фотографиями и рентгеновскими снимками мозг был отдан семейству Кеннеди. В свою очередь Роберт Кеннеди сдал в 1965 году фотодокументы, рентгеновский материал и мозг в Национальный архив с разрешением открыть к ним доступ специалистов через пять лет. В течение этих пяти лет ключ от сундука, где они хранились, должен был оставаться у доверенного лица Роберта Кеннеди — его личной секретарши Энжи Новелло. Кому-то понадобилось, однако, залезть в сундук ранее пятилетнего срока. 29 октября 1966 года правительству стало известно об исчезновении мозга и слайдов, на которых были запечатлены разрезы ткани в районах ран, однако долгое время этот факт хранился в тайне.
Американская общественность узнала о случившемся от эксперта судебной медицины Вехта лишь в 1972 году, когда на его настойчивые требования предоставить для исследования мозг (Вехт, как мы помним, был первым судебно-медицинским экспертом, допущенным к архивным медицинским материалам), ему было заявлено о «пропаже».
Мозг хранил на себе следы пули или пуль, скрыть которые во что бы то ни стало стремились заговорщики. И уж если они могли расправиться с президентом, то выкрасть сосуд с мозгом из какого-то сундука в Национальном архиве им ничего не стоило. И по удивительному совпадению кража произошла сразу же после того, как заговорщикам стало известно о появлении у Лифтона его гипотезы о втором заговоре.
