Ознакомительная версия.
«К комсомольскому возрасту вся моя „партийная гордость“ ушла в полный ноль, даже комсомольский билет забирал из райкома месяца три – не из протеста, а просто лень было. Родители меня отругали за это (потому что, видимо, отругали их). Хотя, может, и из протеста, поскольку в 15—16 лет уже умеешь отличать добрую сказку от лицемерия, пустого ритуала собраний, где по нескольку раз читались одни и те же доклады. Относились мы к этому, как к темной, но не смертельной стороне жизни, которую надо просто перетерпеть. С тех пор я „ничего не член“ и не буду им никогда» (А. Г. Интервью 3. Личный архив автора).
«Да, гордилась. Но только не строем, не какой-то там партией, не тем, чем неведомые мне начальники хотели бы, чтоб я гордилась. Гордилась, что фашизм победили, что страна огромная и много в ней людей замечательных, разных, но повсеместно понятных, родных. Что литература великая. Что жить интересно. Я уже в юные годы могла очень легко и бесстрашно уехать куда угодно, от северного Урала до Крыма или Ленинграда, и везде встретить милых сердцу и значительных людей. Вступать в комсомол не спешила, уже более или менее по идейным причинам – туфтой все это казалось, да и собрания комсомольские в школе были страшно скучные. Но в конце концов тоже вступила – когда после восьмого класса ушла в вечернюю школу и стала работать лаборанткой в школе дневной. Моя подруга, молоденькая учительница биологии Света Шилова была единственной комсомолкой среди учителей, она меня позвала в комсомол, чтобы нас стало двое и чтобы вместе выпускать смешную общешкольную (для учителей и учеников) стенгазету. Один номер действительно выпустили, длинный, на все лестницу. Сатирические стишки для газеты сочиняла моя политическая мама» (А. Б. Интервью 4. Личный архив автора).
«Гордилась всем: свободой, равенством, братством. Но однажды на общеинститутском комсомольском собрании предложили проголосовать за поддержку каких-то решений пленума. Что меня дернуло одну проголосовать против? Меньше всего я в это время о пленуме думала. Потребовали объясниться. Вот тут из меня и полилось: и про фикции, про лицемерие, про формальность комсомола и прочее. Ограничились внушением на бюро» (О. К. Интервью 8. Личный архив автора).
Детское неприятие окружающего, подростковое несогласие с режимом, юношеское отчаяние от реальности партийной власти – все это могло достигать опасных степеней.
«Если и гордился, то только реальными достижениями реальных людей: победами в войне, достижениями в науке, спорте. Но у меня как-то все сразу связывалось с конкретными людьми, а никак не с абстрактной страной. А вот всякие разговоры „мы захватили“, „теперь это наше“ у нас были невозможны. У меня была подруга. Она выросла в семье офицера, да еще и какого-то спецназовца. Провела почти всю жизнь по закрытым городкам, несколько лет за границей, но и там за глухим забором. Вот она была, что называется, советская, негде пробы ставить. Буквально перед самым поступлением в университет она приехала из-за границы, поступила на журналистику (у нее была медаль). И тут она со всего размаха врезалась в нашу реальную жизнь. Вначале она считала, что все кругом хорошо, но вот в группе (на факультете, в городе, где-то еще) надо исправить. Потом, когда она увидела все совсем в упор, она впала в жуткую депрессию – от мыслей о самоубийстве до желания бросать бомбы в обком и КГБ. Чуть не запила, слава Богу, наркотики тогда были редкостью. Еле-еле мы ее из этого состояния вывели» (П. Г. Интервью 2. Личный архив автора).
«В комсомол вступал последним в классе, настояли родители, пугали непоступлением в институт в противном случае. Страну я нашу не любил. Я для смеха развесил портреты Брежнева у себя над рабочим местом. Все смеялись, кто приходил к нам, – родственники, соседи, врачи, к бабушки приходившие, понимали сарказм» (Л. С. Интервью 10. Личный архив автора).
Сама я в комсомол вступать не хотела и дотянула до неприятного удивления мамы с папой: что происходит? Тогда я остро чувствовала: противно. Меня упорно учили: обман унижает обманутого, но еще сильней – обманщика. Вот и научили. На свою голову. Впрочем, я и тогда проводила различие: молчать о том, что есть, – это не ложь, это скрытность. А врать о том, чего нет, – вот это обман. Противно было писать заявление в комсомол, противно было, что заставят делать и говорить «всякое такое». Сдуру я во дворе посоветовалась с девочкой постарше. Наскочить на идейную не боялась – не верила, что такие бывают. Но она могла рассказать родителям, и те узнали бы крамольные мысли соседской дочки. Глупейшая неосторожность. Чуть не подвела всю семью. Но посоветоваться было абсолютно не с кем. Девочка ответила откровенно и меня не выдала. «Ерунда, как и в пионерах, – сказала юная комсомолка. – Это вообще ничего не значит». Свидетельствую. Мы были «железнодорожные» дети – жили в доме служебных квартир для работников Северо-Кавказской железной дороги.
В райкоме я со стыдом вывела заявление: хочу быть в первых рядах строителей коммунизма… помощником партии… в борьбе за коммунистические идеалы…
Похожие чувства испытывала и моя собеседница А.К.: «В пионерскую организацию вступала, видимо, без чувств. Ничего не помню вообще. Видимо, в моем детстве это была уже обычная формализованная практика. А вот с комсомолом все было интереснее. В школе меня в комсомол не приняли – поведение не нравилось. Я училась там до 8 класса, и моя классная руководительница хотела насолить мне как можно больше: я была своевольна, непочтительна, вроде ничего противоправного не делала, но она очень меня не любила. Мы с ней жили в одном доме, пятиэтажном, брежневском, я в первом подъезде, а она в последнем. Мимо ее окон я ходила в музыкальную школу, отнюдь не в школьной форме. Однажды нашему классу запретили за какие-то провинности провести восьмимартовскую вечеринку в школьном здании, а ребята уже все купили. У меня как раз уехали родители, и мы с сестрой пустили всех к себе. Представьте себе: открытые окна (в марте в Новороссийске уже жарко), музыка на весь двор, одноклассники на подоконниках – и под окнами училка, которая ничего не может сделать… В общем, недостойна я оказалась этой замечательной организации. Перед выпуском из 8 класса училка вызвала мою мать и сочувственно ей сказала, что не может дать мне хорошую характеристику. Эта старая дура думала, что все до сих пор как при Сталине: с плохими характеристиками только в ПТУ. А я поступала в музучилище с консерваторской программой, в 15 лет давала сольные концерты (родители делали из меня пианистку) на разных площадках города, на вступительных экзаменах мне сказали, что можно было бы сразу в консерваторию, не будь мне только 15 лет… На первом курсе приняли в комсомол всех, кто не вступил в школе. Была на нашем курсе одна девочка, которая не вступила в школе и вообще не хотела вступать по идейным соображениям, уже не помню каким: то ли чувствовала себя недостойной Зои Космодемьянской и молодогвардейцев, то ли ей не нравилось, что принимают всех чосом – суть ее протеста была в том, что в комсомол должны вступать самые лучшие, а не все подряд… Ей просто и цинично объяснили, что без этого нельзя: у них распоряжение принять всех, кто в школе не вступил» (А. К. Интервью 11. Личный архив автора).
Укреплению коммунистических идеалов у детей 10—14 лет было посвящено большое социолого-психологическое исследование, опубликованное в 1961 году, – «О некоторых особенностях и функции идеалов в школьном возрасте» (в сборнике «Вопросы психологии личности школьника» – М.: Издательство Академии педагогических наук, 1961).
От 10 до 14 – именно тот период, когда дети уже разглядели страх и уклончивость родителей. Когда начали думать и додумываться. Когда твердо усвоили избирательный запрет и приучились не задавать вопросов. Когда наивное желание повязать пионерский галстук сменилось тоскливым нежеланием вступать в комсомол. Но в исследовании принимается за аксиому, что коммунистические идеалы у детей есть. Была поставлена задача – проследить динамику их развития. Для этого ученикам задали сочинение на тему «Кто твой идеал? С кого ты хочешь брать пример?». Что ж, ученики написали. Один мальчик хотел брать пример с папы. Одна девочка – со старшей сестры. А все остальные – сплошь с юных коммунистических героев. «Большинство детей в одном из четвертых классов указали в качестве своего идеала Павлика Морозова» (с. 102). Чем старше были дети, тем больше героев перечисляли: они хотели брать пример со всех сразу – с Лизы Чайкиной и Зои Космодемьянской, с Павлика Морозова и Павла Корчагина, с Володи Дубинина и Олега Кошевого. Ну, старшее поколение помнит сакральный список. В статье указано, что «со всех сразу» – это и есть динамика развития: появляются, мол, идеалы обобщенного характера, которые формируют отношение к миру, воспитывают коммунистическую направленность личности.
Ознакомительная версия.
