искажать его учение, утверждая при этом, что такого же взгляда придерживался и сам Эпикур. Они говорили от его имени лживыми словами (здесь и далее, кроме особо обговоренных случаев —
прим. переводчиков).
Под «стульями», вероятно, могут подразумеваться также удобства вообще.
Под «безразличным» подразумевается то, что в философии стоицизма называется «адиафорой». Адиафора — это безразличное, незначительное, лежащее, согласно учению киников и стоиков, между добром и злом, добродетелью и пороком, т.е. то, что с точки зрения морали не имеет значения. Как утверждал стоик Зенон: «Во всем том, что существует, одна часть составляет благо, другая — зло, а третья есть адиафора... это жизнь и смерть, честь и бесчестие, удовольствие и боль, бедность и богатство, здоровье и болезнь...». В этике раннего стоицизма понятие адиафоры приобрело особое значение и стало техническим термином, обозначающим «природные», но «не зависящие от нас», «внешние» вещи, не являющиеся объектом морального выбора (конечной целью). Словом адиафора обозначают определенные вещи, которые не зависят от нас и носят инструментальный характер, а потому не могут быть измерены критериями добра и зла, поскольку их можно использовать как во имя первого, так и во имя второго.
Под «подписью морального художника» имеется в виду то, что всякое действие является тем, посредством чего наша духовность трансцендирует. Следовательно, даже если другие начинают повторять наши действия, то в их поступках мы можем найти отражение нашей духовности, которая выражает наши внутренние ценности (мораль).
Стебель — это универсальная обязанность (возложенная на меня как на мудреца), которая заключается в следовании одной из самых главных добродетелей — воздержанности. Стебель символизирует эту универсальную обязанность (в воздержанности), и она не может противоречить личной обязанности (которая есть обязанность, связанная с действиями), напрямую вытекающей из универсальной. Следовательно, универсальная обязанность (добродетель воздержанности) определяет личную обязанность (то, как действовать), словно стебель, от особенностей которого зависит то, какой цветок на нем вырастет.
Цитата предположительно взята из: Jacques-Bénigne Bossuet. Oeuvres de messire Jacques-Bénigne Bossuet: enrichie d’un grand nombre d’ouvrages de l’illustre auteur non encore imprimés (par l’abbé Claude Lequeux, dom Déforis et dom Coniac), c. 768.
Данный отрывок процитирован в контексте размышлений о бессмысленных страданиях и неоправданном воздержании от насилия. По нашему мнению, его суть заключается в том, что нищий, воздержавшись от насилия, которое он мог использовать для самозащиты, совершил неоправданный и недоброжелательный поступок в отношении себя самого.
Вероятно, радостная ложь — это ложь, использующаяся, чтобы скрывать от людей, например, неприятную правду (тем самым играя с реальностью), но правда (авторитет слова) является важной, так как она может быть полезнее, чем ложь (вот почему авторитет слова следует сохранить).
Ан Ринер хотя и пишет, что индивидуалист не станет занимать управляющих должностей, видимо, все же предполагает, что такое возможно. Потому он начинает описывать то, как следует индивидуалисту вести себя на работе с теми, кто находится на нижних ступенях иерархии.
Это не противоречит взглядам мыслителя: он признает, что социальное есть безразличное и потому мудрый человек не восстает против него («не иссушает моря»), поскольку это неразумно. Следовательно, Ан Ринер считает возможным, что внешние (безразличные — независимые) социальные обстоятельства могут сложиться так, что мудрый человек последует им и займет некоторую невысокую должность в определенной институции. Когда Ан Ринер призывает бороться против «тиранов», воздействующих на волю индивида через его тело (безразличное), то это можно понять как призыв к индивидуалисту по мере своих возможностей сражаться с отдельными проявлениями тирании, осознавая, что со всей социальной системой тирании ему вряд ли удастся справиться.
Здесь Ан Ринер пишет о возможном поглощении личности тем, что называется «esprit de corps» — духом стадности, растворяющим личность в определенной коллективной идентичности. «Помутнение сознания профессиональной ролью» происходит тогда, когда профессиональная идентичность поглощает индивидуальность индивида, обезличивая его: инженер как конкретная личность перестает проявлять субъектность и действовать самостоятельно. Вместо этого он лишь отыгрывает роль «инженера», который ограничен своей профессией, в результате чего и лишается собственной воли и подлинного присутствия в бытии.
Вероятно, Ан Ринер называет феномен толпы «естественным» в силу того, что для человеческой психики свойственно чувствовать себя комфортно в окружении других людей. Однако их самости теряются, если они начинают тотально отождествлять себя с группой, в психологии масс этот психический феномен называется «деиндивидуализацией».
Под «моральным порывом» подразумевается возвращение к личности (обезличенной деиндивидуализацией) «духа» — самости, собственного «Я», благодаря чему она начинает осознавать свое соучастие в жестокостях разъяренной толпы. «Я» (индивидуальная совесть), внезапно осознав обременительность собственного положения, вероятнее всего, будет испытывать трудности в том, как вновь и до конца вернуть себе свою свободу и независимость от толпы.
Вероятно, под «естественной невинностью» Ан Ринер подразумевает действие, которое было совершенно личностью в соответствии со своими подлинными моральными убеждениями, хотя оно и противоречит закону государства.
Совесть повелевает нам что делать, но то, как мы то сделаем, зависит от предоставленных внешним миром средств. Например, совесть запрещает убивать ближнего. Руководствуясь совестью, в критический момент мы должны будем его спасти. Тогда нам придется выбирать, как это сделать, сообразно нашими универсальными обязанностями и совестью.
Вероятно, Ан Ринер имеет в виду то, что если человек обосновывает свои моральные убеждения и действия некими метафизическими сущностями, то он тем самым опирается на нечто до конца непознаваемое (неопределенное). Поэтому его практические действия будут оторваны от действительности. Апеллируя к чему-то выдуманному, ирреальному — фантазиям о метафизическом, он превращается в «лунатика» — отчужденного и несвободного исполнителя воли гетерономии. Так, например, когда человек основывает свои действия, опираясь на одобрение метафизической выдумки под названием «Бог», то он вечно пребывает в страхе и надеется на то, что его действия окажутся угодными этой фантазийной сущности и она не покарает его. Будучи полон страха, он лишен уверенности в своих действиях, так как источником уверенности является не он сам, а нечто превосходящее его — метафизическая сущность, имеющая множество имен.
В данном эссе анархо-индивидуалист Альберт Либертад совершает весьма необычное дискурсивное разграничение понятий «анархист» и «либертарий». Это разграничение, особенно для товарищей анархистов, может показаться, как минимум, довольно интересным, но из-за устоявшейся
