Соловей далее говорит, что русские потеряли исторический фарт (очень научный термин), что они исторически надорвались, и надорвались витально, и что они являются объектом колониальной эксплуатации со стороны "некоторых элитных групп, идентифицирующих себя как либеральные".
Дальше он пишет:
"Этнизация идентичности неразрывно сопряжена с архаизацией ментальности и общества – их опусканием вглубь коллективного бессознательного, возвращением к примордиальным идентичностям (что еще за дугинский "зверь" в научной "берлоге"?), что неизбежно в контексте трагической социокультурной и антропологической деградации отечественного общества".
А в чем источник трагедии? И почему это трагедия? Трагедия – это борьба с роком, а не признание его. Бетховен писал: "Вся жизнь – трагедия. Ура!" Может быть, бетховенские определения не подходят под "примордиальные стандарты" Соловья – Дугина?
В любом случае, либо мы даем оценку мегатенденции и называем ее "искусственно спровоцированный регресс". И, исходя из этой оценки, предлагаем средства перелома данной тенденции. Либо мы смиряемся с тенденцией, к чему и призывает Соловей, и начинаем напяливать на эту тенденцию какую-то "одежку, по которой надо протягивать ножки". Липовую одежку какой-то там "этнической государственности".
Этнической государственности в современном мире не бывает. В данном определении этнос – это племя. А племя – это догосударственная фаза развития народной общности. Для племени можно создать резервацию – убогую "Республику Русь". В рамках этой "Республики" русские должны управляемо деградировать. Регресс должен продолжаться. И ему надо искать новые формы управления. А также объяснения и оправдания.
Осуждая на словах нынешнее "государство-корпорацию" как форму уничтожения русских, Соловей его осуждает-то вслед за Фурсовым лишь за то, что в нем некие "чужие" управляют русскими на антисистемных основаниях. Как только не чужие, а сами русские (или тот, кто под них "смолотит") начнут управлять ликвидационной русской антисистемой, – обвинения закончатся.
Либеральные антисистемные элементы осуждаемы русскими этнизаторами и их соловьями только как конкуренты в деле высокоприбыльного уничтожения русского народа. Их пафос один: "Уж этот-то народ мы могли бы уничтожить сами, и с максимальной выгодой в свой карман!" А им в ответ из либеральной берлоги несется: "Фиг вам! Слипнется, не по чину берешь!"
Такова коллизия. А кто еще этого не понял, для тех я доцитирую Соловья:
"В структуре самой этнической идентичности все более важное место занимает биологический принцип (кровь), серьезно потеснивший традиционно влиятельные культурнические и языковые определения идентичности – почву".
Гитлер и Розенберг – отдыхают. И отдыхают они не где-нибудь, а в Горбачев-фонде. Соловью надо это как-то смягчить. И он смягчает:
"Это, конечно, не переход от историко-культурной к расовой матрице русской идентичности…"
Что такое "расовая матрица русской идентичности"? Соловей сколько и чего "принял" перед тем, как подобное написать?
"…но изменение структуры самой идентичности, а также симптом и одновременно фактор разрушения ценностно-культурного континуума модерна".
В какую сторону разрушение-то идет, дядя? От модерна – к чему? К религиозному контрмодерну, то есть фундаменталистскому православию? Там этнический код не работает по определению – на то оно и христианство. К язычеству? К какому? Где ты его видишь? И что на этой основе построишь? К просто звериному существованию? К антропологическому прозябанию в пограничной, полузвериной дикости? Ты под чьи мстительные намерения рисуешь этот русский зоопарк?
"Наиболее радикальные формы этнизации сознания характерны не для населения "прифронтовых" и пограничных территорий, не для мелкой и средней буржуазии, а, в первую очередь, для молодежи, причем вне зависимости от социального статуса и уровня образования".
Ну, скажи уж прямо, что регресс формирует ощерившегося зверька! Так нет! Сказал – и надо отпрыгнуть, найти удобного оппонента:
"Вопреки расхожим представлениям, современная российская молодежь вряд ли составляет резерв демократии, прогресса и симпатизантов Запада. Скорее, наоборот: ей ближе ценности иерархии и насилия (это что за ценности? "Ценности насилия" – это наука?), а не равенства и свободы… В более широком смысле, на руинах Третьего Рима идет интенсивное и спонтанное складывание качественно новой, неоварварской традиции (а почему "нео"? Звериной – так и скажи!), соединяющей архаичные социальные модели и ценностные ориентации, кажущиеся забытыми культурные формы (шаманские, что ли? Не понимаю!) с новыми технологиями (какие новые технологии – бактериологическое оружие, что ли? Компьютеры? Эти бусы, которые подконтрольным образом тебе, как дикарю, дает их создатель?). Из глубин коллективного бессознательного, разрывая тонкую пленку цивилизации и культуры, всплывают архетипы и большие стереотипы русской истории".
Но, во-первых, у "архаичных социальных моделей" и "забытых культурных форм" была какая-то (причем вполне жесткая и эффективная) нормативность, управлявшая социальным поведением. В частности, так называемое "обычное право". А у нового "зверька", который выпадает из нормативности современной в "неоварварство", – какие и откуда нормы, даже если у него есть компьютер или, не дай Бог, пистолет? И кто и как его в таком случае "этнически" или любым другим способом будет социализировать? Чужой дядя при помощи пулемета?
Во-вторых, ну архетипы – ладно. А откуда берутся "большие стереотипы истории"? Только что было сказано, что история отменена. Как из бессознательного могут выплыть стереотипы истории? Он историю с примордиальной традицией путает, или как?
А вот как – чтоб всяким там "контррегрессорам" неповадно было:
"В то же самое время я бы предостерег от описания этого процесса исключительно в терминах "регресс" и "архаика", его интерпретации в рамках прогрессивистских концепций, которые суть культурные, а не научные конструкции".
А что такое научные конструкции? Это ты все на странице 9 загибаешь. Напомним, что у тебя было раньше, на странице 4:
"Необратимое (ибо необратима эволюция сложных социальных систем) разрушение ценностно-культурного континуума Просвещения и Модерна…"
О глупости отождествления эволюции и разрушения мы уже говорили. Но, еще раз, ведь "необратимая эволюция сложных социальных систем" – это из линейной концепции прогресса. Как только мы говорим о самой возможности регресса, мы уже меняем эту линейную концепцию на другие модели, предполагающие более сложную историческую динамику.
То есть, когда Соловью нужно обосновать разрушение Модерна, он применяет его, Модерна, наиболее радикальное "дитя" – линейную теорию прогресса с ее необратимой эволюцией. А когда нужно воззвать к архаике – проклинает эту прогрессивистскую концепцию, как ненаучную конструкцию. Это уже по ту сторону не только научной честности, но и грамотно построенной идеологической спекуляции!
"В действительности мы воочию наблюдаем (а такая возможность интеллектуалам предоставляется редко) подлинно историческое творчество…"
Почему историческое? Какая история? Что такое история племен, выпавших из глобального контекста? У них есть история? Во всем описанном историей не пахнет.
"…подлинно историческое творчество – редкое по интенсивности, масштабу и драматизму строительство нового мира на руинах старого. Это творчество корректно определить ("корректно" – я балдею!) как "трансгресс", то есть такой глобальный сдвиг, который, включая элементы как прогресса, так и регресса, ведет к возникновению нового социального качества…"
Ну, все-таки, ты определи, какого качества. Какие элементы берутся от прогресса, какие от регресса? И вообще – так бывает?
"Глобальное изменение исторического ландшафта происходит во взаимосвязи с кардинальной трансформацией содержания русского Мы. Русские превращаются в иной народ: их новое состояние, безусловно, связано с предшествующими, и, в то же время, характеризуется качественной новизной. В афористичной форме вектор перемен можно определить как превращение народа для других в народ для себя".
Превращение "народа для других" в "народ для себя" – это классическая формула постимперской национальной трансформации. В строгом смысле слова, "нация" – это и есть "народ для себя". "Трансгрессы", о которых повествует Соловей, ставят один принципиальный вопрос: что именно для себя? Этот вопрос никогда так не ставился! Потому что любая элита подразумевала, что в термине "для себя" содержится жизнь народа. Нация – это народ, который может вести жизнь для себя.
То, что Соловей предлагает – это смерть для себя. Это агония для себя. Но это не жизнь. И в этом – главное "ноу-хау" некой политической силы и ее, так сказать, экспертов и идеологов.
