Правительство может ставить перед собой только две законные задачи, именно: устранение несправедливости, совершенной в отношении отдельных лиц внутри общества, и общая защита всех против вторжения извне. Первая из этих задач, сама по себе требующая постоянного нашего внимания, в достаточной степени разрешается объединением людей в таком масштабе, который позволил бы учредить жюри присяжных для рассмотрения случаев нарушения прав отдельных лиц, состоящих в общине, и для разрешения могущих возникнуть вопросов и споров, относящихся к собственности. Конечно, правонарушителю будет нетрудно ускользнуть за узкие пределы такого юрисдикционного округа; поэтому надо, чтобы соседние общины или юрисдикционные округа с самого начала управлялись Подобным же образом или во всяком случае были бы согласны, независимо от своей формы правления, сотрудничать с нами в деле изъятия или исправления преступника, навыки которого одинаково опасны как для нас, так и для них. Но для этой цели нет надобности в каком–нибудь специальном договоре и тем более в каком–либо общем органе власти. Одинаковые начала справедливости и взаимная заинтересованность сумеют лучше связать людей, чем подписи и печати. Между тем вскоре исчезнет всякая надобность в преследовании преступника с целью его наказания, если только вообще она имеется. Побуждения к совершению преступлений станут редки, случаи их появления будут немногочисленны и строгость при преследовании их излишней. Главной целью наказания является обуздание опасных членов общества; отказ от такого наказания будет возмещен общим наблюдением членов небольшой общины за поведением друг друга, причем порицание, выносимое людьми, будет отличаться своей серьезностью и здравым смыслом, с устранением всякой таинственности и случайности. Ни один человек, в случае обнаружения его порочности, не сможет проявить такую ограниченность, чтобы отказать в признании осуждающего его общего решения, основанного на здравом суждении. Оно заставит его утратить самоуверенность или, что еще лучше, убедит его. Человек будет вынужден силой, не менее отразимой, чем кнут и цепи, исправить свое поведение.
В этом очерке дан в общих чертах план устройства политического управления. Споры между разными общинами в значительной степени окажутся невозможными, поскольку при возникновении какого–либо вопроса, например, о границах, принцип справедливости убедит нас в том, что человек, возделывающий какой–то участок земли, более всех других уполномочен выносить решение о том, к какой общине он желает принадлежать. Никакое сообщество людей, до тех пор пока они признают начала разума, не может быть ни в какой степени заинтересовано в расширении своей территории. Если мы желаем вызвать чувство привязанности друг к другу среди членов нашего сообщества, то нет более верного средства, чем веления справедливости и умеренности; если бы они в каком–нибудь случае оказались недейственными, то это могло бы произойти только в отношении недостойного члена общины. Обязанность всякого общества наказывать правонарушителей вытекает не из подразумеваемого согласия правонарушителя подвергнуться наказанию, но из обязанности общества обеспечивать должную защиту.
Хотя предположение о спорах между общинами весьма неразумно при описанном состоянии общества, но они тем не менее возможны. Поэтому надо предусмотреть меры против таких необычайных случаев. Эти случаи по своей природе подобны иностранному вторжению. Им можно противодействовать только посредством соглашения между несколькими округами, провозглашающими и в случае надобности применяющими принципы справедливости.
Эти два случая — вражда между округами и иностранное вторжение, которое должно быть отражено соединенными усилиями всех во имя общих интересов — требуют особого замечания. Оно сводится к тому, что оба эти случая по самой своей природе носят характер временный, и поэтому меры, которые надлежит принять в отношении их, не должны быть в точном смысле слова постоянными. Иными словами, постоянное наличие национального собрания, как это до сего времени практикуется во Франции, не требуется в период спокойствия и даже может оказаться вредным.
Книга V, глава XXII.
Мы можем с достаточным основанием заключить, что национальные собрания, или, иными словами, собрания, имеющие двоякую задачу — улаживать споры между двумя округами и совещаться относительно наилучшего способа отражения нападений извне — как бы необходимо ни было в некоторых случаях обращение к ним, все же должны созываться настолько редко, насколько то допускает сущность дела. Они либо должны избираться лишь в чрезвычайных случаях, как диктаторы в древнем Риме, либо же заседать периодически, например, один день в году, с правом, однако, продолжать до известных пределов свои сессии для выслушивания жалоб и представлений от избирателей, их созвавших. Первый из указанных способов много предпочтительнее. Некоторые из приведенных уже соображений рассчитаны на то, чтобы показать, что и выборы, в силу природы их, не следует применять, кроме случаев необходимых. Предложить способы для законного созыва национальных собраний не представляет затруднений. Всего более подходящим было бы в согласии с опытом и навыками прошлого, чтобы всеобщие выборы происходили всякий раз, когда того потребует определенное число округов. Строгой справедливости и простоте всего более соответствовало бы, чтобы собрание происходило для двух округов или для двухсот, в точном соотношении к числу округов, выразивших пожелание о принятии этой меры.
Нет никаких разумных оснований отрицать, что возражения против демократии, раздававшиеся громче всего, совершенно рассеиваются в приложении к только что очерченной форме управления. Тут не кроется никаких возможностей для шумихи, для тирании–массы, упоенной неограниченной властью, для политического честолюбия немногих или для беспокойной зависти и подозрительности остальных. Здесь ни один демагог не смог бы найти подходящего случая превратить толпу в слепое орудие для своих целей. Люди при такого рода общественном строе сознавали бы свое благоденствие и дорожили бы им. Истинная причина, почему масса человечества столь часто становилась жертвой обмана со стороны мошенников, заключается в сложной и таинственной природе социальной системы. Если только уничтожить фокуснические приемы управления, самое доморощенное разумение окажется вполне подготовленным к тому, чтобы разглядеть хитрости правящих государством шулеров, желающих вовлечь его в обман.
Книга V, глава XXIII. Отрывок.
VIII
ОБ УНИЧТОЖЕНИИ ПРАВИТЕЛЬСТВА
Политический авторитет национального собрания. — Присяжные. — Общие выводы.
Нам надо теперь решить, какую власть можно предоставить тому видоизмененному национальному собранию, который мы признали пригодным для нашей системы. Должно ли оно давать распоряжения всем членам конфедерации? Или же достаточно того, чтобы оно пригласило их сотрудничать в общих интересах и путем убеждений и обращений к ним доказало бы разумность предлагаемых мер? Вначале придется действовать первым способом. Позже достаточно будет второго пути. Совет амфиктионов[64] в Греции не обладал никакой властью, кроме той, что проистекала из личного авторитета его членов. По мере того, как будет искореняться партийный дух, как затихнут треволнения общественной жизни и упростится политический механизм, получит признание голос разума. Обращение собрания к округам встретит одобрение всех рассудительных людей, кроме, конечно, случая, когда оно будет на столько спорно, что придется его отклонить.
Это замечание заставляет нас сделать еще один шаг. То отличие между приказанием и обращением, которое мы только что пояснили в случае с национальным собранием, может быть отнесено к особым собраниям или к присяжным отдельных округов. Надо думать, что вначале потребуется некоторая доля власти и насилия. Но эта необходимость проистекает не из природы человека, а из учреждении, которые его уже успели развратить. Человек первоначально не порочен. Он не отказался бы выслушивать доводы, обращенные к нему, и позволил бы убедить себя, если бы не привык считать их лицемерными и думать, что его сосед, его отец и представитель политической власти, претендующие на то, что ими руководит только чистое стремление блюсти его интересы, в действительности, соблюдают лишь свои собственные за его счет. Таковы роковые последствия сложности учреждений и опутывающей их тайны. Упростите социальную систему, как это властно диктуется всеми соображениями, кроме стремления к узурпации власти и происков честолюбия, осуществите простые требования справедливости в соответствии со всеобщим пониманием ее, устраните потребность в слепом повиновении, и весь род людской станет разумным и добродетельным. Тогда для присяжных будет достаточно лишь рекомендовать определенный способ разрешения споров, не претендуя на право навязывать решение. Присяжным достаточно будет предложить обидчику отказаться от своих заблуждений. Если в немногих случаях их доводы окажутся недостаточными, то зло, проистекающее из этого, будет менее существенным, чем то, которое происходит от постоянного лишения частных лиц права самим вершить правосудие. Но фактически не произойдет никакой беды, ибо когда господство разума будет общепризнанно, то обидчик либо сам охотно уступит доводам власти, либо, в случае своего сопротивления, он, даже не неся никакого личного ущерба, будет чувствовать такую тяготу от недвусмысленного осуждения общественным мнением и от его неусыпного наблюдения, что будет готов удалиться в другое общество, более сродственное его заблуждениям.
