Сформулированные мною четыре этических принципа сдерживают того, кто занимается элитой. Но не травмируют, а скорее очищают. Увы, не все этические принципы таковы. Есть принцип, к которому я сейчас перехожу. Он обязателен. Но не может не оказывать травмирующего воздействия на того, кто его соблюдает.
Этот пятый по счету принцип легче всего назвать имморализмом (трансморализмом, аморализмом), а назвав, сослаться на Макиавелли. Но легче — не значит лучше. Раз уж я стал, оговаривая принципы профессиональной этики, использовать русский новояз («ниданетственность», «несчитабельность»), то я продолжу такое занятие и введу в название принципа что-то от метода. Потому что мало назвать принцип — надо еще указать, как этот принцип реализовать в рамках профессионального действия. То есть процедуры исследования.
ПЯТЫЙ ПРИНЦИП я назову «НУИЧТОЙСТВО».
На массу утверждений вы должны отвечать не только с позиций «несчитательства» («мои суждения не предполагают вердикта») или «ниданетственности» («мои суждения принципиально неполны и не могут быть полными»), но и с позиций этого самого «нуичтойства». А это-то в миллион раз сложнее.
Вы рассматриваете модель, в которой ваш актор (он же, между прочим, человек) обвиняется в серьезных грехах. В воровстве, убийстве… А то и в чем-то более серьезном. Если вы занимаетесь любым другим делом, то вы, рассматривая модель, включите в рассмотрение характер деяний. Так или иначе, но вы это включите. А вот если вы занимаетесь аналитикой элит, то вы должны это из рассмотрения изъять. И не только из рассмотрения — из своего внутреннего мира. По крайней мере, до тех пор, пока вы являетесь не человеком только, а исследователем, вошедшим в столь особую сферу.
Как это сделать и почему надо это делать?
Сначала о том, как это делается. Это делается с помощью того самого «нуичтойства».
В вашу модель включен фактор (пусть сколь угодно гипотетический, но ведь фактор!) убийства. А вы должны спросить: «Ну, и что?». Вам придется включать в модели другие грязные факторы (иногда такие грязные, что дальше некуда). А вы должны спрашивать: «Ну, и что?».
А почему вы должны так поступать? Потому что таков весь ваш предмет по определению. А если он таков весь по определению, то он уже не таков. Вы скажете, что я играю в парадоксализм? Увы, это не совсем так.
Элитная игра трансформирует семантику, а значит, в чем-то и все остальное. Ничего уникального в такой трансформации нет. Когда вы начинаете рассматривать явление под тем или иным внеморальным ракурсом, мораль претерпевает определенный урон. И что делать? Не использовать теорию систем? В самом деле…
Льется кровь, страдают люди, а ты говоришь «автоколебания», «контуры», «вынуждающие воздействия». Но если не использовать коварно-внеморальные ракурсы при описании явления, то может ускользнуть суть. А значит, и возможность вмешательства.
Вы пытаетесь раскрыть суть межэтнического конфликта. Объяснить, что этот конфликт носит, так сказать, рукотворный характер. Что он не сам загорелся, а его разожгли. Вам отвечают: «Да какие там происки?! Вы народы унижаете! Делаете их марионетками! Посмотрите, какие страсти кипят!» Что вы должны ответить? Если вы не скажете: «Любое воздействие использует собственные частоты системы», — вы окажетесь нечестны и непрофессиональны. А если скажете, то вам в ответ возопят: «Люди страдают, а он про какие-то частоты какой-то системы!»
Вот так и с элитными играми. Вы рассматриваете явление под элитно-игровым ракурсом. Рассматривая его подобным образом, вы должны задействовать адекватную — внеморальную — семантику. Вместо того, чтобы сказать «украл», вы говорите «канализировал ресурс». Вместо того, чтобы сказать «убил», вы говорите «изъял элемент из игрового контура».
И когда к вам при таком описании лезут с морализациями, вы должны сказать: «Ну, и что?» Это не значит, что при другом описании вы скажете то же самое. Но если вы занялись элитной аналитикой, то «нуичтойство» — это ваш профессиональный, а через это в чем-то и моральный долг.
Если он слишком тяжел для вас, смените профессию.
По отношению к очень многому вы должны говорить: «Ну, и что?», если хотите заниматься элитой. Для вас наркотрафик — это жуть кромешная и особо тяжкое преступление. А для того, кого вы исследуете, это позиция в игре и не более.
Увы, есть масса вещей, которые аналитик элит должен понимать и одновременно не имеет права утверждать.
Он должен понимать, что наркотрафиками балуются все спецслужбы мира при негласной санкции своих государств. Но поскольку санкция негласная, то какое он имеет право это утверждать? «Поскольку известно, что все…» Стоп! «А откуда это вам, батенька, известно? Не смейте нас марать! Вы приписываете нам бог знает что, а мы любого наркобандита в клочья порвем, мы это избирателям обещали и вот-вот начнем делать!» Или скажут: «Докажите!» А что значит это доказать?
Так как же описывать эту игровую реальность? Как возможность! Только как возможность. Мне она приснилась в этом виде, еще десятку международных исследователей. Кое-кто из высокопоставленных спецслужбистов что-то об этом сказал. Это наш коллективный сон. Вас интересуют наши сны? Милости просим в мир этих снов! Вы считаете, что они точно коррелируют с реальностью? Ну, так это вы считаете! Это ваше дело! Пока вы читаете и думаете, считайте ради бога. Я очень рад.
Но, когда вы начнете делать выводы, я скажу, что нельзя на основе моих снов делать выводы. И буду клятвенно утверждать, что это сон, и не более. А что еще прикажете делать? Рассекречивать внутреннюю регламентационную базу всех основных государств мира? И рассказывать, что правительства кое-каких стран санкционируют наркотизацию пяти процентов своего населения во избежание социальных сценариев, которые им кажутся более высокоиздержечными? Так это мой сон. Слышите? Сон.
Научитесь сначала жить в этом сне. Привыкните к нему. Поймите его правила. А потом тихонечко прощупывайте связи между ним и действительностью. А иначе, между прочим, может оказаться, что вся действительность, в которой вы живете, — это сон, а сон и есть явь.
Как там сказал поэт? «Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности. Если бы только не мои дурные сны!»
Если бы я не считал, что мои дурные сны чему-то помогут, я бы их не рассказывал. И постарался бы их не видеть. Но я считаю, что они помогут. Чему? Созданию некой культуры понимания, которая может стать фундаментом для реального обеспечения безопасности моего государства, — вот чему.
А теперь скажите мне, пожалуйста (хорошенько при этом подумайте, но ответьте): существование так называемых «частных армий» (они же частные военные корпорации и т. д.) — это мой сон? Описание этих частных армий в сотнях мемуаров — это мой сон? Респектабельные исследования по этому поводу ведущих университетов мира — это мой сон?
Работа Хуана Зарате «Появление нового пса войны: частные международные охранные компании. Международное право и новый международный беспорядок» (Zarate Juan Carlos. The mergence of a new dog of war: private International security companies, international law and the new world disorder // Stanford journal of International law. Stanford, 1998. Winter. Vol.34. № 1. P. 75–163.)… Она мне приснилась, эта работа? А заодно она приснилась издателям из Стэнфорда?
Книга Тима Спайсера, организатора одной из самых крупных «частных армий», вышедшая в 2000 году, — это мой сон? И то, что эта армия называется «Сендлайн Интернешнл» и продолжает преуспевать, — это тоже мой сон?
Так вот она, эта книга! Называется «Неортодоксальный солдат». Лежит у меня на столе. Я жмурюсь, трясу головой, умываюсь холодной водой… Нет, это не мой кошмар. Вот они, реквизиты: Tim Spicer. An Unorthodox Soldier. Mainstream Pub. Co. Ltd, 2000. ISBN 1840183497. Хотите — почитайте.
Заодно почитайте, если хотите, специальный доклад Экономического и Социального Совета ООН по охранным компаниям и проблеме международных норм, регулирующих наемничество. Опубликован 20 февраля 1997 года. Это тоже мой сон?
В том-то и дело, что возникла новая среда… Новая элитная среда, будь она трижды неладна! Но она возникла! Возникла ведь! Она реальна, не так ли? Она ничем не регламентирована! Не существует, вдумайтесь, международной нормативной базы, регулирующей деятельность этих спецэлитных структур.
Они регистрируются в определенной стране и получают, в соответствии с законами этой страны, лицензию на определенные виды деятельности. И при этом чаще всего работают в других странах. Причем специфика их «работы», как правило, не предполагает какого-либо жесткого контроля за тем, когда и насколько они выходят за рамки своей лицензии. И в том числе за рамки конвенциональных методов проведения военных операций.
А кто их использует-то? И почему нет ни регламентов, ни прочих регулятивных вещей, а армии эти есть и процветают, приумножаются, захватывают новые позиции?
