Ознакомительная версия.
7. Политическая теология как доктрина истинной революции
Пророки единобожия приходят именно к воинам. Как революционеры духа, носители единственной подлинной и абсолютной революции против бесконечного рока, они приходят не к жрецам. Они приходят спорить с жрецами, отвергать их, разрушить их тиранию. Пророки приходят также не к буржуазии. Они приходят к воинам для того, чтобы сообщить им мистериальную тайну их страсти, их огня и дать их деструктивно-суицидальному комплексу последний предельный смысл и тайное оправдание. Поэтому только в традиции пророков есть беспрецедентная для сакрального пространства идея мученичества. По-гречески «мартирос» — это свидетель. Слово «шахид», т. е. мученик, павший за веру, по-арабски также значит «свидетель». Ни в индуизме, ни в даосизме, ни в дзен-буддизме нет идеи мученичества. Она есть только в традиции пророков. Естественно, что это воинская идея, поэтому даже когда в христианстве говорят о святых мучениках, их называют воинами христовыми, воинами духа на поле духовной брани. Это чисто воинская модель. Вот почему христианское общество средневековой Европы было феодально-рыцарским, а не поповским. История Европы была постоянным конфликтом двух каст. Рыцари знали, что Иисус пришел к ним, а попы утверждали, что к ним. Кастовые типы существуют, они изначально присущи человеку. Но в том мистическом социуме, который пришел на смену архаическому обществу, в сакральном профанизме, являющемся последним воплощением Великого существа, возникают параметры новой социологии.
Чем отличается наше общество от архаического социума? «Открытое общество» вводит нас в чистое время. Мы теперь находимся во времени. Мы — безличный субстрат, личные свойства которого не имеют ни малейшего значения перед лицом этого «джаггернаута», этого монстра, мы, с нашими ничего не значащими именами, должностями, статусами и т. д. Если бы мы родились две тысячи лет назад, в Спарте или среди парфян, наше имя значило бы бесконечно много. Человек был звездой. А сегодня мы — пыль на ветру времени.
Поэтому нужна новая социология и новое понимание того, кто есть кто. Нужна теория единственной подлинной революции, революции духа против материи, революции, которую мы должны осуществить против пронизывающей реальность бесконечной лжи.
Лекция №8. Зло и общество
1. Негативная изнанка бытия
Подведем итог предыдущих семи бесед. Наша главная тема — «Реальность и традиция», мы говорили о разных аспектах реальности, но не о том, что же такое нереальность, что такое иллюзия. Вместе с тем иллюзия как понятие занимает солидное место в традиционалистской метафизике, в частности, отраженное в термине «майя», популяризованном различными вульгаризаторами восточных доктрин на Западе. Майя, в широком смысле слова, — кажимость, марево, иллюзия как манифестированный мир. Это не совсем точная передача смысла, поскольку в действительности «майя» буквально означает «субстанция». У этого санскритского слова общий корень со словом mater, т. е. материя. Материя, мать и субстанция — это все термины одной категории, это пассивный полюс существования и в крайнем своем выражении — непроявленный потенциал, «ночь внизу» из которого происходит materia secunda, проявленная субстанция, которая в свою очередь является основой организованной вселенной. Ради простоты изложения примем, что майя, субстанция и иллюзия — это родственные категории, потому что иллюзорность — это то, что присуще преходящему, оно не было, оно в данный момент существует, дальше его не будет.
Мы живем в мире, который является относительно иллюзорным, потому что все-таки определенным существованием он обладает. Почему он иллюзорен? Для человека, который так и не состоялся в роли «абсолютного» созерцателя, этот мир вполне непреложен. Не просто обыватели, но иной раз и философы утверждают, что мир был всегда, материя неуничтожима, организованная проявленная вселенная всегда была. Даже вполне подготовленные люди уверены, что бытие существует как нечто непреложное.
На самом деле, если все элементы структуры уничтожимы сами по себе (а это очевидно), то и сама структура уничтожима. А раз уничтожима сама структура, то нельзя говорить о том, что она (организованное бытие, Великий космос) представляет собой окончательное утверждение. Если параллельно, наряду с ней, внутри нее существует активно действующее уничтожение, то оно-то и есть подлинно то, что есть, оно (уничтожение) оказывается безальтернативным, единственным, что утверждается. Мы говорили о косе негатива, которая косит все относительное, эта коса негатива и составляет чистое утверждение, потому что она утверждает только себя, отрицает все, кроме себя. Утверждение — это то, что нельзя превозмочь, нельзя параллельно утвердить что-то рядом с утверждением, нечто большее. Если можно что-то рядом с этим утвердить, значит это уже не утверждение, его «утвердительность» иллюзорна. Мы в начале говорили о древнегреческих философах-космистах. Кто-то из них говорил, что «все есть вода». Замечательно, но ведь мы можем домыслить себе что-то еще — воздух, огонь, и, действительно, следующий, приходящий на смену ему говорил: все есть воздух, все есть огонь. Но если можно сказать «все есть нечто» и это «нечто» определить так, что рядом можно поставить в принципе что-то иное, значит, это утверждение неверно. «Утверждением» будет являться то, кроме чего ничего нет. Понятно, почему с точки зрения традиционалистской метафизики мир иллюзорен, ведь кроме него есть нечто, что его «убирает», а именно простая бесконечность. Простое чистое небо, бездна, которая, вращаясь, стирает все проявленное. Она-то и есть «утверждение». Вот это реальность. Реальность — это чистая, не имеющая определений бесконечность, которая утверждает только себя, утверждает за счет того, что стирает все, что не есть она сама. Более того, она создает некие видимости, только для того, чтобы жить, стирая их. Это коса, которая как бы сама растит траву, которую же и косит. Эта коса существует в том, что она косит. Она сама производит предмет своего действия. Возникает вопрос. Если есть реальность, если эта реальность безусловна и абсолютна, эта реальность, которая уничтожает, косит, утверждается только за счет того, что она исключает все, что не есть она. Для нас остаются открытыми и нерешенными некоторые гносеологические вопросы. Каждый из нас как субъект, как воспринимающее существо перед лицом вечности неким тайным образом может постичь, что его истинное живое «я» нетождественно этому «бесконечному снаружи». Если бы такое тожество было, то нас самих просто не было бы (идеал и конечная цель «реализации» дважды рожденных, согласно Генону).
2. Антитезис к всепоглощающей бесконечности
Есть две реальности и две традиции. Одна — это реальность бесконечного неба без звезд, черной беззвездной ночи вверху, которая в принципе содержит и «ночь внизу». Другая реальность — это «антиреальность», альтернатива первой. Фантастическое, парадоксальное утверждение, что есть точка, которая этой бесконечностью не поглощается. Можно было бы с точки зрения формальной логики подобным допущением пренебречь, если бы не одно «но». Без этого допущения сам гносеологический феномен нашего восприятия мира был бы абсолютно необъясним.
Реальность без точки абсолютного нетожества, противостоящей ей в ее же центре, была бы «грудой камней», бессмысленным хаосом (или порядком) форм. Собственно говоря, такой она и является в какой-то мере, такой-то она и мыслится «великим логосом», упорядочивателем манифестированной архитектуры Большого космоса.
Однако посреди этой «вселенной идолов», посреди этой иерархии «раскрашенных камней» сияет одна сверхчерная точка, которая является контрапунктом, организующим бессмысленные эманации из Первоначала в концентры альтернативного «нового порядка» вокруг себя. Эта точка «отражена» в нас. Мы ни в коем случае не носители ее, мы заражены ею. В наших душах есть некий вирус этой черной точки абсолютного отличия. Конечно, она присутствует в нас виртуально, потому что мы лишь на короткий период являемся носителями этой священной таинственной болезни, потому что есть смерть. Как говорил Сократ, умирая, мы выздоравливаем. Мы перестаем быть носителями отличия, мы становимся одно с вселенной «раскрашенных камней». Мы перестаем «быть» как объекты, ибо «бытие» объектов — это небытие. Для нас наше личное, субъективное пространство живо лишь постольку, поскольку оно антитезисно окружающему Все.
Мы есть настолько, насколько мы противимся этой косящей нас косе. Наше бытие есть функция от нашего гносеологического свидетельствования, от нашей перцепции, от того внутреннего, все отражающего центра, который позволяет нам свидетельствовать. Эта черная точка, вирус несмирения с «бесконечностью» есть то, что мы называем Богом. Она есть творческий центр, который, будучи невозможным, отменяет все растворяющее в себе абсолютное утверждение, не существуя, величайшим образом существует. Да, эта нерастворимая точка, не тождественная ничему, не «существует», но при этом оказывается в центре, более глубоким модусом истины, чем сама ничтожащая бесконечность. Это — творческий центр, вокруг которого структурируется бездна.
Ознакомительная версия.
