Ознакомительная версия.
Исламские круги реагируют всплеском недовольства и заявляют, что на них давят.
«Вы не хотите жить по закону!» – кричит Европа.
«Зато мы сильнее, чем вы можете себе представить!» – отвечают мигранты, и этот круговорот взаимной ненависти выходит уже на следующий виток. А на следующем витке в процесс вбрасывается хорошо подготовленная, идеологически подкованная и умеющая воевать «затравка» из ИГИЛ. И вот уже к ИГИЛ присоединяются террористические организации во многих странах мира, присягают ему, и выясняется, что ИГИЛ – это скорее идеология, которая распространяется со страшной скоростью, хотя Барак Обама пытается этого не видеть.
Притом это идеология, не лишенная своеобразного страшного обаяния, притягательной силы. А к сильным вообще тянутся люди. ИГИЛ дает простые ответы, говорит о зажравшемся обществе, лишенном справедливости, о двойных стандартах. Они говорят: «Вы так переживаете об отрезанной голове американца – а почему вы не переживаете из-за детей, погибших под бомбежками в Ираке?» И что на это ответить? Ведь те дети были убиты только за то, что оказались в неподходящем месте в неподходящий момент. «Так что же, – говорят нам, – вы хотите, чтобы наши бомбы падали избирательно, а ваши разве кого-то выбирали?»
Когда мы говорим о невиданной жестокости, которую проявляют исламисты, они отвечают: «Подождите, а вы разве забыли о том, как пытали пленных в тюрьмах американские и британские военнослужащие? Что они вытворяли, в том числе и каким сексуальным унижениям подвергали? Вы забыли, как повесили Саддама Хусейна? Вы забыли, как сторонники якобы демократии насиловали перед смертью старика Каддафи?»
Рядовой американец об этом не знает. Он этого не видит. Он не понимает такого отношения к своей стране, потому что верит, что то лицо государства, которое знает он, это лицо справедливости и порядка. Он не понимает, что перед ним – двуликий Янус, и второе его лицо искажено ужасной гримасой. Если угодно, Америка – это доктор Джекил и мистер Хайд. Но, конечно, американцы не являются тут первооткрывателями. Они всего лишь наследуют британскую традицию колониальных времен. Сравните, как должен был вести себя джентльмен в Англии и как он мог вести себя в Индии. Это же абсолютно разный подход.
К чему приводят эти двойные стандарты? Америка говорит: «Жизнь каждого американца свята». А сирийца? А ливийца? А русского? А украинца? «Нет, – отвечают нам. – Здесь важны демократические ценности».
Но подождите – жизнь либо свята, либо нет!
Процитирую один документ (его точно писал не я), который, я думаю, сейчас воспринимался бы с крайним раздражением. Он начинается с интересной фразы: «Когда ход событий приводит к тому, что один из народов вынужден расторгнуть политические узы, связывающие его с другим народом, и занять самостоятельное и равное место среди держав мира, на которое он имеет право по законам природы и ее Творца, уважительное отношение к мнению человечества требует от него разъяснения причин, побудивших его к такому отделению.
Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье».
Это не текст, написанный восставшим народом Новороссии. Это не текст, написанный ливийцами, сирийцами, иракцами. Нет.
Это текст, представленный 28 июня американскому конгрессу. Проект Джефферсона с незначительными редакторскими правками Адамса и Франклина. Было большое обсуждение, и вечером 4 июля декларация была единогласно одобрена и удостоверена подписями президента конгресса Хэнкока и секретаря Томсона. Делегация Нью-Йорка в этих голосованиях не участвовала, так как у нее не было полномочий, и присоединилась только 15 июля.
Подсказка понятна?
После подписания этого исторического документа 4 июля стало национальным праздником в Соединенных Штатах. Правда, случилось это довольно давно – в 1776 году. Документ носит название «Декларация независимости».
А может ли подписаться под этими словами современная американская внешняя политика? Президент Соединенных Штатов, который должен жить в соответствии с Конституцией и Декларацией, может сказать, что в своей внешней политике он руководствуется этими принципами? Кто имеет право решить за народ, что можно, а чего нельзя? Неужели американцы сами не видят эту удивительную гримасу истории – что во многом они начали вести себя точно так же, как британцы вели себя по отношению к ним в те давние времена, в XVIII веке? Неужели они этого не замечают?
Кажется, что слова Декларации независимости написаны про сегодняшний день. При этом, заметьте, нигде, по крайней мере в начале документа, ни слова не говорится о демократии. Насколько отличается это от того заявления, которое сделал Барак Обама в сентябре 2014 года перед американскими военнослужащими!
«Америке предначертано свыше нести постоянное бремя ответственности. Но, будучи американцами, мы рады нашему долгу быть лидером. От Европы до Азии, от далеких просторов Африки до разоренных войной столиц Ближнего Востока мы выступаем за свободу, справедливость и достоинство. Эти ценности вели нашу страну со дня ее основания».
Итак, за что, согласно заявлению Обамы, «подписывается» Америка? Это независимость, свобода, справедливость и достоинство. Но все дело в том, что justice – справедливость – невозможна, когда все сосредоточено в одних руках. И свобода – freedom – это то, что реально выбирает народ. Тогда она становится формой существования, а не когда ее приносят на штыках из-за границы. И что такое dignity – достоинство? На чем оно базируется? Чье это достоинство и насколько глубока его религиозная составляющая? Ведь то, что может казаться достоинством для одного, является унижением для другого.
Мы уже говорили о том, что Америка кардинально изменилась после трагедии 11 сентября 2001 года. Такого же мнения придерживаются и многие американские эксперты. «Патриотический акт» не то чтобы подорвал, но настолько изменил представление американцев о том, что теперь можно и чего нельзя, что США до и после падения башен-близнецов – это, конечно, разные страны. Если до нью-йоркской трагедии Сноуден и Ассанж воспринимались бы как абсолютные герои, то после государство уже не могло стерпеть утечек информации такого рода. На первый план выдвинулись уже не абстрактные свободы граждан, а вполне конкретные интересы государства, которые стали восприниматься как коллективные интересы. А ответ на вопрос, чем можно пожертвовать ради безопасности граждан, а чем нельзя, так и не был найден. Грань, которую не стоит переходить, не определена. Возникает ощущение, что ради безопасности граждан можно пожертвовать практически всем.
На протяжении долгого времени мы не замечали, как Америка все сильнее заражалась идеей исключительности. Нельзя сказать, что эта идея для страны новая – но раньше она не так активно транслировалась вовне. Доктрина Монро, бывшая основой внешней политики США с середины XIX века, декларировала, что Америку, по большому счету, волнует только она сама.
Но именно во время президентства Обамы – а, как ни странно, отнюдь не Буша, который воспринимался как последний крестоносец (считалось, что это чуть ли не его мессианский долг – освободить землю от Саддама Хусейна), об американской исключительности начали заявлять открыто. Обама стал впрямую говорить об Америке как о единственной сверхдержаве, утверждая, что она несет бремя ответственности за весь мир.
Но ответственность за весь мир – это, конечно, хорошо, однако возникает вопрос: о какой именно ответственности идет речь? Ведь нарушаются все международные договоренности, которые когда-либо были достигнуты, начиная чуть ли не с окончания Тридцатилетней войны, а все дипломатическое устройство XX века просто идет вразнос. Уже никакой речи не идет ни о суверенитете государств, ни о национальных интересах – это вообще не рассматривается. И если по отношению к своим западным партнерам американцы еще пытаются соблюдать хоть какие-то приличия, то по отношению к иным странам ни о каких приличиях даже речи быть не может.
Сразу возникает вопрос: а на чем базируется эта исключительность? Я сейчас не говорю ни об экономической мощи, ни о военном потенциале. Просто удивительно, что самая миролюбивая, как заявляют американцы, страна на планете обладает столь могучей военной машиной и столь гигантским военным бюджетом, что на этом фоне все остальные страны выглядят совершенными детьми. Это надо хорошо понимать, приступая к анализу методов реализации американской политики. Ведь не случайно именно о политике говорит Барак Обама, выступая перед выпускниками Военной академии в Вест-Пойнте в мае 2014 года. Во многом Америка воспринимает армию как основное орудие своей политики, считая, что может направить войска куда угодно для решения в первую очередь политических задач. Впрочем, если Америка уже даже для лечения лихорадки Эбола отправляет солдат, что тут говорить о других проблемах.
Ознакомительная версия.
