Замечу, что это касается не только Украины — мои собеседники хотели, чтобы я «был объективным» и воздерживался от обвинений, нравоучений и каких бы то ни было высмеиваний ситуации с происходящим в Украине.
Это само по себе является для них причиной показать мне то, что я хочу, и так, как я хочу. Конечно же, они не скажут и не покажут мне всего, но дыма без огня, как известно, не бывает.
Посетители перед входом в киевское СИЗО
Директор тюрьмы ведет меня к выходу тем же путем, которым мы пришли. Двери открываются, двери закрываются… Крепкое рукопожатие, затем открывается дверь на свободу. Перед входом толпится много людей, в основном женщины, у которых здесь назначено свидание или же они хотят сделать заявку на него. Это те же, что ждали здесь полтора часа назад. Или, возможно, это родные новых заключенных? Я не могу судить. Судя по внешнему виду и одежде, здесь представлены все классы и слои.
Они настойчивы и терпеливы, какими привыкли быть в этой стране с незапамятных времен.
Улица Мельникова — это артерия, проходящая через северо-запад Киева, и вдоль нее находятся магазины, банки, отели, резиденции и официальные здания. Почти в самом конце, за кованой железной оградой, полукругом стоит четырехэтажное здание. Его цвет определенно напоминает цвет нежной кожи маленьких поросят. Особенно сейчас, когда утреннее солнце освещает фасад. Даже водосточные трубы окрашены в этот привлекательный цвет.
В забор встроен красно-коричневый куб; он, собственно, и является воротами, через которые при желании можно пройти. Генерал-майор Сергей Николаевич Сидоренко является первым заместителем начальника органа, осуществляющего надзор за всеми тюрьмами в Украине. ДПС — аббревиатура от «Державна пенітенціарна служба» — решает, могу ли я видеть то, что хочу видеть, и могу ли говорить с тем, с кем хочу поговорить.
Молодой стройный майор подбирает меня на входе у ворот. Он носит фуражку размером со среднее вагонное колесо. Пока мы идем через двор, я спрашиваю у него, почему после 1990 года все фуражки офицеров в государствах-преемниках Советского Союза значительно выросли в размерах, или же у меня сложилось обманчивое впечатление. Вовсе нет, говорит майор, и на вопрос, что же тогда является причиной, отвечает почему-то по-английски: глобальное потепление. Я не понимаю смысла, он смотрит на меня и поясняет: новая фуражка дает больше тени…
Я не ожидал такого остроумного ответа там, где решается судьба около 150 тысяч заключенных, находящихся примерно в двухстах тюрьмах и колониях. Если судить по населению, составляющему около 45 миллионов, то это кажется приемлемым соотношением — не только в Европе, но и в мире. В США, например, на 100 000 граждан — около 750 заключенных, то есть на Украине почти в два раза меньше, так что здесь почти эстонское соотношение заключенных. Эстония является членом ЕС и считается образцовой страной демократии, как и Соединенные Штаты Америки. В этот момент я вспомнил, черт знает почему, англо-ирландского национального поэта, лауреата Нобелевской премии Джорджа Бернарда Шоу (1856—1950), который сказал: «Я известен своей иронией. Но идея построить на въезде в порт Нью-Йорка статую Свободы не пришла бы в голову даже мне».
Майор ведет меня по широкой покрытой коврами лестнице. Коридоры и кабинеты впечатляют, они практически являют собой полную противоположность менее уютным камерам, за которые это здание несет ответственность. На первом этаже мы проходим музей, посетить который меня пригласят вскоре после этого. Этажом выше располагается начальник. Он вошел в зал, приветствовал меня теплым рукопожатием и пригласил за стол в своем кабинете. Кабинет кажется скромным, единственное украшение стены — портрет президента Януковича. Картина, учитывая ее размер, расположена слишком высоко над креслом, но речь пойдет не о пропорциях, а о политике.
Первый заместитель председателя Государственной пенитенциарной службы Украины генерал-майор С. Сидоренко в служебном кабинете
Рядом с письменным столом, на вешалке, висит парадный костюм генерала Сидоренко, который скоро понадобится ему для официальных событий. В кабинете, отделанном массивным орехом, как и вся мебель, находится всё то, что можно увидеть в аналогичном офисе в любой точке мира. Может быть, в других местах нет икон, которые я обнаружил здесь, по крайней мере, в двух других местах — православие нигде не развито так сильно, как в этой стране. В каждой тюрьме, которую я посещу позже, я видел новую часовню, а в тюрьме в Харькове построили церковь с золотыми куполами прямо во дворе.
Сидоренко, зачесывая назад редеющие волосы, любезно смотрит на меня своими серо-голубыми глазами и спрашивает, чего же я хочу. Ну так вот.
Да, вы хотели бы посетить сегодня следственный изолятор, говорит он, и женскую колонию в Харькове, где госпожу Тимошенко держат с начала года. Тем не менее, в настоящее время она находится в Железнодорожной больнице.— А можно мне и больницу посмотреть? — спрашиваю я. Конечно, говорит он, конечно. Но вы не сможете поговорить с госпожой Тимошенко. Почему нет? Она там лечится, а не проводит пресс-конференции,— отвечает генерал-майор спокойным, выдержанным тоном, и, видя мое разочарование, открывает заднюю дверь: — Я должен поговорить с руководителем клиники, а вдруг удастся договориться?
Сидоренко просит меня предъявить паспорт адъютанту. Майор молча исчезает в зале, он «пошел дальше». В то же время приходит человек, которого мне представляют как руководителя медицинской части учреждения. У него в руках какие-то бумаги, он сует их мне. Это — информация об обследованиях, которые прошла госпожа Тимошенко во время своего заточения,— говорит он. При этом достаточно беглого взгляда, чтобы понять: это отчет об обследованиях, которые не удалось провести, поскольку пациентка от них отказалась.
То, что он дал мне эту бумагу, весьма логично: большинство обвинений Запада фокусируются на предположениях о том, что Юлии Тимошенко отказывают в медицинской помощи или предоставляют ее не в полной мере. У нее проблемы с поясницей, говорит он.
Речь шла то об одной, то о двух грыжах межпозвоночных дисков, в другом случае — о невылеченном переломе позвоночника. Так или иначе, диагноз был предан международной огласке. История болезни получила новый PR-толчок в апреле, когда Тимошенко объявила голодовку. Федеральный министр иностранных дел ФРГ Вестервелле завуалировано намекнул, что усилия Украины стать членом ЕС могут быть напрасными, и предложил, чтобы Тимошенко «лечилась в немецкой клинике, где ей гарантируют хороший уход». Стало очевидно, насколько сложной иногда бывает политика: судьба самой большой страны в Европе висит, с позволения сказать, на одном позвонке.
В середине апреля руководитель берлинской клиники «Шарите» Карл Макс Айнхойпль и заведующий ортопедическим отделением «Шарите» Норберт Хаас в сопровождении представителя администрации федерального канцлера вернулись из поездки в Харьков, куда они ездили посмотреть на больницу.
Для медиков эта поездка была уже второй. Первая состоялась в феврале, совместно с тремя специалистами из Канады. Врачи осмотрели Тимошенко и заговорили о «тяжелой болезни», которую нельзя лечить в колонии. Разумеется: в немецкой тюрьме такая терапия не представляется возможной, объясняет Айнхойпль. В ответ на его заявление Тимошенко перевели на лечение в Железнодорожную больницу.
В этот раз оба врача из «Шарите» хотели уяснить, отвечает ли больница всем требованиям. Вывод был пророческим: «Проблема госпожи Тимошенко носит не только физический, но и психологический характер, специфическая личная история болезни позволяет утверждать с малой долей вероятности, что терапия в этой больнице возымеет положительный эффект».
В ответ на это Тимошенко объявляет голодовку, а чемпион мира по боксу Виталий Кличко, как потерпевший неудачу кандидат на пост мэра Киева и преуспевающий «украинский политик-оппозиционер», начинает опасаться за ее жизнь.
Реакция украинских врачей была вполне объяснимой. Во-первых, они не хотели навлекать на себя нарекания, что они не в состоянии лечить такого пациента, как Юлия Тимошенко, а во-вторых, их вопрос был весьма логичен и понятен: какое государство позволит заключенному уехать за границу из-за такого неконкретного диагноза, что де-факто значило бы — выпустить заключенного из тюрьмы?
Я также изучил текст, который руководитель медчасти передал мне через стол.
Из 42-х обследований во время предварительного заключения, в котором Тимошенко пребывала с 5 августа 2011-го и до конца года, 21 она игнорирует, учитывая те пять, в которых должны были задействовать ее личного врача. К себе она подпускает исключительно свою медицинскую сестру.
