— Одним словом, Рузвельт и его администрация оказались в состоянии растерянности, когда пришла весть о фашистском вторжении. Никто не брался предсказывать, как будут развиваться события. Перебирались разные варианты возможного хода военных действий на советско-германском фронте. Особенно активно анализировали ситуацию военные. Если сказать откровенно, то они, по крайней мере большинство их, не верили, да все еще и не верят, что ваша страна соберется с силами и устоит. А в голове у рядового американца не совмещаются мысль о быстром продвижении на восток гитлеровских армий с представлением об их возможном отступлении, а тем более поражении.
Он сделал небольшую паузу, а потом начал излагать точку зрения правительства:
— Сама администрация США стала питать надежду на усиление сопротивления Красной Армии. Такое чувство породила, главным образом, решимость руководства СССР и его вооруженных сил, несмотря на огромные потери, продолжать борьбу. Вы не можете себе представить, какое важное значение имеет эта решимость с точки зрения ее влияния на Соединенные Штаты Америки.
Задал я собеседнику такой вопрос:
— Учитывает ли правительство США, да и сам президент, что после так называемого «татарского ига», по существу, ни одна война, которая навязывалась нашей стране, не приносила ощутимой победы неприятелю?
Ответ на этот вопрос прозвучал так:
— Американцы сознают, что Советский Союз — огромная держава. У нее богатые военные традиции и неисчислимые ресурсы. Ее народ сейчас сражается за свою землю, за свою жизнь. Боюсь, что повторяюсь, но я должен сказать, что большинство американцев не уверены в том, что Советский Союз устоит. Несмотря на то что мощь Германии велика, администрация США питает больше надежд на ваш успех, чем рядовые граждане. А в руководстве страны одним из тех, кто активно выражает это мнение, является Моргентау.
Более поздняя встреча с самим Моргентау в общем подтвердила мысли, высказанные Уайтом. Разница состояла только в том, что друг президента высказывался гораздо определеннее, чем заместитель министра финансов. Но случилось это в декабре 1941 года. Гитлеровские армии тогда уже потерпели крупное поражение под Москвой.
Весть об этом была воспринята в США с радостью. В посольство зачастили посетители, люди писали письма, звонили по телефону. Не проходило почти ни одного дня, когда бы тот или иной советский дипломат в беседе с высокопоставленным американским представителем не выслушивал поздравления и выражения симпатий.
Нам, советским людям, образно говоря, становилось легче дышать. Встречи, официальные и неофициальные, широкие и узкие, происходили почти ежедневно. Росла взаимная тяга наших людей и американцев обмениваться мнениями, обсуждать события на фронтах. Служащие многих американских правительственных учреждений, которые раньше при встрече с сотрудниками посольства СССР или других наших организаций в США приветствовали своих советских знакомых кивком головы или коротким «хэллоу», теперь считали за честь заговорить с ними, расспросить их, как дела на фронте. Как правило, просили сообщить последние новости, хотя было заметно, что и сами уже получили неплохую информацию из печати и радио.
Все происходило искренне. Можно сказать, рядовые американцы инстинктивно понимали, что великая битва нашего народа за свою страну — это битва также и за свободу других народов, которым грозила смертельная опасность со стороны фашистского агрессора. Обратили мы внимание и на то, что прибывавшие в посольство официальные лица, которым я лично передавал послания из Москвы от И. В. Сталина, предназначенные для президента, сами нет-нет да и задавали вопрос:
— Ну как там разворачиваются события на фронте? Обсуждать с послом любые вопросы по существу им, конечно, Белый дом не разрешал, но разве они могли заслуживать упрека в том, что хотели узнать какую-нибудь новость в советском посольстве с фронтов войны?
— Война, которую ведет Советский Союз против фашизма, — говорил мне во время той встречи Моргентау, — это и война США, хотя американская армия еще непосредственно не соприкасалась с германской. Все нужно сделать, чтобы крепить американо-советские отношения. Именно такой стратегический курс в политике избрал президент. Я хорошо знаю и характер Рузвельта, и его конкретное настроение в отношении вашей страны, преградившей путь нацистскому агрессору. Могу определенно сказать, что президент не только отдает отчет в том, какие трудности ожидают союзников в ходе войны. Он отдает отчет и в том, что совместные ресурсы союзных стран, противостоящих Гитлеру, намного превышают ресурсы и возможности, которыми располагают нацисты.
Конечно, обращал на себя внимание тот факт, что Моргентау, как и другие члены американской администрации, избегал называть сроки, даже примерные, открытия второго фронта в Западной Европе. По всему было видно, что с решением этого вопроса наши союзники не спешат. Ход последующих событий подтвердил такое мнение.
— Господин посол, у меня для вас хорошие новости! — так обратился ко мне Джозеф Дэвис, бывший посол США в Москве. Случилось это уже после поражения немцев под Сталинградом.
— Какие именно? — спросил я.
— В Вашингтоне вновь стали обсуждать возможность открытия второго фронта против фашистской Германии. Это уже прогресс, — заявил он.
Я с ним согласился. Обсуждать возможность этого, конечно, лучше, чем молчать и тем более высказываться против открытия второго фронта. И он рассказал:
— Некоторые высокопоставленные военные занимаются расчетами, сколько американских жизней будет потеряно, если высадка союзнических войск в Западной Европе осуществится. Мнения складываются разные. Одни говорят, что будет потеряно слишком много, поэтому надо все хорошо взвесить, прежде чем принимать решение. Другие утверждают, что любые потери при высадке в конечном счете уменьшат общие потери в войне и с открытием второго фронта США и другие страны не должны медлить. Судя по всему, этот спор будет затяжной. В нем участвуют только высшие военные чины. Но, конечно, наиболее весомо звучит слово администрации, прежде всего самого президента. Насколько я понимаю, Рузвельта обуревают две мысли. Одна — в пользу высадки в ближайшее время. Другая, напротив, в пользу того, чтобы эту акцию отложить. По крайней мере до тех пор, когда фортуна определенно повернется лицом к Советскому Союзу. В расчет принимается и то, чтобы промедление не обесценивало запоздалую акцию союзников при подведении итогов войны.
Как известно, этот последний довод постоянно взвешивался, в том числе и администрацией США, вплоть до самой высадки англо-американских войск на севере Франции.
Много было острых стычек с американцами и англичанами по вопросу открытия второго фронта в Европе! Но уже во время того нашего разговора Дэвис правильно уловил настроения в американской столице.
Надо отдать должное бывшему американскому послу и в том отношении, что при оценке Рузвельта он неизменно причислял его к тем людям, которых восхищали и героизм советских воинов на фронте, и не меньший героизм простых тружеников, ковавших победу в тылу.
Политическое кредо Уоллеса
Поддерживались мною регулярные контакты со многими другими высокопоставленными лицами администрации Рузвельта, включая и вице-президента Генри Уоллеса. Этот деятель, который представлял собой видную фигуру среди приверженцев политики Рузвельта, заслуживает того, чтобы на нем остановиться особо.
Уоллес происходил по отцу и матери из потомственных землевладельцев соответственно Шотландии и Ирландии, перебравшихся в США в первой половине XIX века. Как и весь клан американских Уоллесов, он выражал интересы фермерства — владельцев «семейных» ферм, точнее, их верхушечного слоя. С классовой точки зрения он придерживался взглядов мелкой буржуазии, испытывавшей страх перед всевластием крупного монополистического капитала и стремившейся найти «средний» путь общественного развития.
Получив разностороннее образование, Уоллес хорошо ориентировался в экономике и статистике, в биологии, в том числе в генетике, а также в истории, интересовался проблемами философии. Он считался крупным специалистом в области сельскохозяйственных наук, являлся автором ряда исследований.
Уоллес, до того как в третий период президентства Рузвельта занял пост вице-президента (1941–1945 гг.), на протяжении семи лет возглавлял министерство сельского хозяйства, будучи теоретиком аграрной политики рузвельтовского «нового курса».
Немного мне встречалось людей, занимающих видное положение на политической арене США, которые мыслили не категориями сиюминутных выгод во внешней политике, а, как Уоллес, заглядывали вперед. Находясь в эпицентре политической борьбы в США, он всегда стоял в одном ряду с теми, кто выступал за активное сотрудничество с Советским Союзом в борьбе с фашизмом, желал прочного мира по окончании войны.
