и с ее отсутствием. Два других типа отношений («русские – все национальности» и «за русских») не связаны с типами патриотизма. «Космополиты» отличаются тем, что более склоны к не-патриотизму, чем в среднем по выборке. Больше всего выделяются те, кто осуждает миграцию по экономическим причинам (что, повторим, далеко не всегда проявляется в фобии по отношению к мигрантам). Все респонденты в этой группе придерживаются негосударственной версии патриотизма, а кроме того, он у всех носит социально-критический характер. Прослеживается и другая связь: среди тех, кто выражает моральную или интеллектуальную критику общества, четко доминирует позиция «дружба народов» – самая абстрактная (идеалистическая), отражающая стереотипы «нормативного» для постсоветской России мировоззрения.
Наименьшие уровни ксенофобии зафиксированы на Алтае и в Астрахани. За одним-единственным исключением (респондент – ярко выраженный этнический русский националист) на Алтае все респонденты демонстрируют отсутствие ксенофобии (что, повторимся, не исключает использования неполиткорректной лексики). Отсутствие ксенофобии во всех случаях основано на реальном опыте взаимодействия с мигрантами, приезжими или людьми других национальностей. Часто респонденты даже не понимают, в чем можно увидеть проблему: «а какая может быть проблема из-за мигрантов, я не понимаю?» Нередки проявления сочувствия («они же не от хорошей жизни приезжают»). Иногда респонденты даже больше ценят мигрантов, чем местных: те добросовестнее работают, их продукты качественнее. Иногда мигранты считаются уже «своими»: несколько респондентов в селе говорили о «наших таджиках». Респонденты нерусской национальности, в том числе мигранты, отрицают наличие неприязни по отношению к приезжим. Так, по словам одного из респондентов, армянина (правда, живущего в России уже много лет), «в Сибири никакого расизма нет, наоборот». Иногда респонденты отдают предпочтение мигрантам при сравнении их с экономическим или политическим руководством, которое «на месте [в городе, в селе] не живет, а только грабит местное население». Лишь в двух случаях респонденты отметили как проблему, что некоторые мигранты «стали в хиджабе ходить». Это, по мнению осуждающих, нехорошо, поскольку «они должны соблюдать наши традиции». Подавляющее большинство, однако, отрицает наличие расизма и ксенофобии и у себя лично, и вообще в их местах. Межнациональная рознь, как отметил один из респондентов, «раздувается сверху». Добавим еще, что место ксенофобии на Алтае, так же как и в Астрахани, занимает достаточно развитая «москвофобия» – не по этническим или культурным признакам, а потому, что москвичи «богаты». Они колонизируют регион (скупают земли и лес); приезжают отдыхать, когда местное население не может себе этого позволить; они высокомерные, больше зарабатывают, да и вообще они не патриоты («Москвичи чихать хотели на родину»).
В Астрахани ксенофобия также в основном отсутствует (у 70% респондентов), опять-таки при наличии в лексике неполиткорректных терминов. Люди, рассказывая о том, как дружно живут с людьми разных национальностей (каких в Астрахани немало), обычно иллюстрируют такой рассказ примерами из собственной жизни. Во всяком случае, различные национальности в городе настолько перемешаны, что в повседневной жизни все постоянно взаимодействуют со всеми. Примечательно, что в Астрахани большая часть респондентов (29%) иммиграцию осуждает, однако не по моральным или культурным, а по экономическим причинам. Респонденты с такой позицией не боятся мигрантов и не ощущают своего над ними превосходства, а требуют экономических преференций для себя: квот на рабочие места для астраханцев, приоритета социальным льготам для «своих» бедных, которым следует помогать в первую очередь. Беженцы с Украины упоминались особенно часто, обычно в контексте мнения о том, что если они и правда нуждаются, то помогать им нужно, но не в ущерб местным бедным. Поскольку это распространенная в городе позиция, приведем несколько показательных цитат:
Я сама была свидетелем, когда находилась в миграционной службе. Стоит. У него цепь – три пальца, больше, чем моя. За пособием пришел. Ему предлагают работу, а он – «зачем мне работа, у меня 800 рублей в день, меня устраивает» (Астрахань, пенсионерка, активная у себя в доме, мать ветерана чеченской войны, Ж).
Здесь, видишь, приезжих много сейчас: узбеки, таджики, везде они работают. По дешевке берет, и все. Как говорится, без работы остаемся (Астрахань, рабочий, ремонтирует крыши, средний возраст, вынужден часто уезжать в Москву за работой, М).
Как проводятся тендеры – мы уже говорили: для приезжих [имеется в виду Москва и ближайшие кавказские регионы] – все, для своих – ничего. <…> Мне жалко людей Донбасса, Луганска <…> У меня беженка из Луганска жила 4,5 месяца, Юлька, совершенно бесплатно <…> Я не против людей другой национальности, и среди любой национальности практически у меня есть друзья. Но помогать надо сначала своим (Астрахань, мелкий предприниматель, средний возраст, М).
Здесь раньше русские были директора, русские! Были места дешевые [для торговли]. А сейчас что? Носатые директора. И носатым дорога. А нашим нет дороги, нашим все перекрыли (Астрахань, уличные торговки, средний возраст, Ж).
Из этих слов очень ясно видно, что основная проблема здесь – это не неприязнь к чужим, а конкуренция за экономические ресурсы. Некоторым астраханцам кажется несправедливой помощь, оказываемая приезжим, особенно в условиях общей нехватки рабочих мест и бедности местного населения.
В Москве, в противоположность тому, что говорят опросы общественного мнения, зафиксированный нами уровень ксенофобии низкий, ниже, чем в Санкт-Петербурге. Это может быть связано с тем, что в целом по Москве нарративы респондентов о своей жизни были намного более «приземленными», чем у петербуржцев. В Москве меньше склонны размышлять о добре и зле, а больше – о конкретных материальных или экономических условиях: очень немногие респонденты осуждали мигрантов или приезжих с точки зрения морали или культурной чуждости. Вместо того московских респондентов беспокоят другие, более приземленные реалии. Вот показательное в этом отношении высказывание машиниста метрополитена:
Не чувствую межнациональную рознь, а по имущественному цензу – чувствую. <…> Земля – наша общая планета. Что, много нерусских вокруг? Так меня это не колышет! Вот я в Москву приезжаю, интересно, а кто бы в Москве дороги убирал, если бы не было этих, ну кто там, таджики в основном. Я не знаю. Мне ничего плохого ни один таджик не делал никогда. Пусть себе работают. Есть магазины, которые держат узбеки. На рынках… Они работают, трудяги. Пусть себе работают. Мне ничего.
Картина в Перми в этом отношении больше напоминает питерскую: ксенофобов там сравнительно больше, и основана здешняя ксенофобия скорее на суждениях о морали или культуре. Вот, например, как пенсионерка из рабочего района Перми на празднике Бессмертного цеха возражает мужу, когда тот уточняет для интервьюера, что «русские» для него – «все, кто живет в России». «А я так
