Ага-хан был одной из наиболее влиятельных фигур во Все-индийской лиге мусульман, и привлечение его на сторону Советской России могло иметь большие перспективы в борьбе с Англией. Для установления связи с лидером исмаилитов Бокий использовал Николая Рериха, который успел провести ряд консультаций с представителями Ага-хана — в Париже летом 1923 года и во время недолгого пребывания в Бомбее в начале декабря того же года. Кроме того, художник тайно посетил резиденцию Ага-хана в Пуне. Однако все эти переговоры закончились безрезультатно.
* * *
В середине августа 1925 года из углового дома в Денежном переулке вышел молодой, но уже лысый человек в элегантном костюме. Улыбка его сверкала вставными металлическими зубами — свои он потерял в петлюровских застенках. Коренастый парень фланирующей походкой прошелся по Арбату, пересек Воздвиженку у морозовского особняка и скоро очутился на площадке перед старинным домом в Шереметьевском переулке. Войдя в подъезд, он поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру Александра Евгеньевича Снесарева, профессора Военной академии РККА и «отца» ее Восточного отделения. Полковник считался одним из лучших русских экспертов по Северо-Западному району Британской Индии. Этим регионом он занимался и как разведчик.
В кабинете Снесарева, куда пригласил лысого посетителя хозяин, сидела его дочь-школьница. Несколько дней назад она отвечала урок по обществоведению и рассказывала классу, «что был такой Блюмкин, нехороший эсер, и он пытался вызвать снова войну с Германией, убив посла Мирбаха». Итак, девочка сидела в кресле и рассматривала книги отца.
Гость, явившийся по «каким-то своим делам», был всего лишь чиновник Наркомторга. Работал он там не больше месяца. Александр Евгеньевич хорошо знал этого посетителя и консультировал его по интересующему вопросу. «Перед вами белая стена Восточного Гиндукуша. С его снеговых вершин вам придется спуститься в трущобы Северной Индии. Если вы познакомитесь со всеми ужасами этой дороги, вы получите впечатление потрясающее. Это дикие утесы и скалы, по которым пойдут люди с ношей за спиной. Лошадь по этим путям не пройдет. Я шел когда-то этими тропами. Переводчик моего друга из свежего и бодрого человека стал стариком. Люди седеют от тревог, начинают бояться пространства. В одном месте мне пришлось отстать, и когда я вновь догнал спутников, то застал двух переводчиков плачущими. Они говорили: „Туда страшно идти, мы там умрем“…» [Б. Лапин. «Повесть о стране Памир»]
"Я часто сидела у папы в кабинете. Там у него было много интересных книг, — вспоминала Е. А. Снесарева. — Неожиданно посетитель, поговорив о чем-то с папой, стал рассказывать о том, как он убивал Мирбаха, как тот из чувства самосохранения, уже раненный, заполз за стол. Тогда он подбежал к послу и выстрелом добил. Я папу спросила:
"Скажи, этот тот самый Блюмкин, который Мирбаха убил?
— Ну, конечно! Он самый и есть.
— Он правильно рассказывал, как он убивал?
— Он и есть!"
Блюмкин являлся ключевой фигурой в заговоре эсеров против Ленина в июле 1918 года. Когда мятеж эсеров провалился, Блюмкин пришел с повинной, был прощен и продолжал работать в ЧК — ГПУ, выполняя задания Дзержинского и иногда Троцкого, с которым также был знаком.
Летом 1925 года Я. Г. Блюмкин по решению ЦК РКП(б) был смещен с должности помощника полномочного представителя ОГПУ на Кавказе по командованию внутренними войсками, где прослужил несколько месяцев, и вернулся Москву, ожидая нового назначения. Особую роль в этом сыграли начальник Спецотдела Бокий и руководитель лаборатории Спецотдела Гопиус, курировавший всю научную работу подразделения.
Они уже спланировали экспедицию в район на границе Афганистана, Китая и Северо-Западной Индии, называемый Шамбалой, где, по мнению Барченко, находился очаг древней цивилизации, уцелевшей при последнем потопе. Ученый ссылался на данные, которые получил от посвященных в тайну мистической страны Шамбалы, сообщивших ему в Костроме особый маршрут. Именно по этому пути и должна была отправиться секретная экспедиция переодетых и загримированных путников в Шамбалу. Выйдя из района Рушан на советском Памире, через горные кряжи афганского Гиндукуша, «паломники» из Спецотдела предполагали найти заповедное место в одном из гималайских каньонов.
Руководителем секретного каравана Спецотдела уже был назначен Барченко, а комиссаром — «лысый». Полиглот, мастер рукопашного боя, Блюмкин, имевший опыт нелегальной работы на Востоке, как нельзя более подходил на роль комиссара экспедиции. Положение на Каракорумском перевале, состояние дорог, ведущих к границам СССР, наконец, концентрация британских войск в Читрале, исследование предполагаемого театра военных действий — все это лишь отдельные направления работы суперагента. Главное, он должен был выполнить задание Спецотдела при ОГПУ (подчиненного непосредственно ЦК) и лично начальника этого подразделения товарища Бокия. Центральный Комитет желал воочию убедиться в намерении англичан начать с СССР войну на территории Западного Китая. Новая операция в Западном Китае и Северо-Западной Индии была исключительно секретной, и для ее проведения требовалась величайшая конспирация.
Было известно, что спецслужбы Англии, Франции и разведка китайских гоминдановцев ведут наблюдение за Блюмкиным, его квартирой в Денежном переулке и его служебными перемещениями. Французское 2-е бюро пыталось перевербовать советского суперагента с помощью своего сотрудника Грегуара Фонтенуа, который с некоторого времени стал появляться в компании с Блюмкиным в доме у наркома Луначарского. Настойчивость в «прощупывании» Блюмкина проявляли и китайцы в лице полномочного дипломатического представителя, в прошлом известного террориста Ли Тья Во, и поверенного в делах Китайской Республики Ся Вей Суна.
Для того чтобы скрыть новую миссию Блюмкина, Спецотдел придумал оригинальный ход, и здесь Бокию помог начальник Орграспредотдела ЦК, член ЕТБ Иван Москвин, в прошлом также выпускник Горного института. Через свою «епархию» он провел назначение Якова в Народный комиссариат торговли к Льву Каменеву на должность начальника Экономического управления. В Наркомторге Блюмкин должен был получить подряд две командировки по линии своей официальной работы — в «Лендревтрест» и «на заводы Украины». Вместо Блюмкина на Украину был выслан сотрудник Тимирязевской сельскохозяйственной академии Артоболевский, специалист по тракторам, приглашенный в Наркомторг по рекомендации Якова. Артоболевский и должен был выполнять командировочные задания Блюмкина. Кстати, если сравнить личные дела двух командированных, хранящиеся в фонде, то выясняется интересная подробность. Никакого официального командировочного удостоверения на имя Блюмкина там нет — лишь выполненное на обычной бумаге. Между тем у Сергея Ивановича Артоболевского командировочное удостоверение настоящее — на бланке с гербом СССР и со всей остальной «периферией». Позднее, вернувшись из «командировки», Блюмкин заполнил свое личное дело липовыми документами, разумно полагая, что начальник 1-го отдела, традиционно связанный с органами, его покроет.
Также удалось принять дополнительные меры против соглядатаев, и в промежутках между командировками от квартиры Блюмкина в Денежном переулке до Наркомата торговли курсировал двойник Якова.
Подготовка экспедиции в Шамбалу весной 1925 года шла полным ходом. Барченко вспоминал: «Мне при содействии Бокия удалось добиться организации экспедиции в Афганистан. Экспедиция должна была побывать также в Индии, Синь-цзяне, Тибете, и на расходы экспедиции Бокию удалось получить около 100 тысяч рублей (то есть 600 тысяч долларов). Во главе экспедиции должен был ехать я и Владимиров (агентурная кличка Блюмкина)».
Деньги выделялись по линии ВСНХ по личному распоряжению Феликса Дзержинского, выступавшего горячим сторонником будущего предприятия. Кроме Барченко и Блюмкина в число членов экспедиции включили выпускника Института живых восточных языков, ответственного референта НКИД, члена "Единого трудового братства, Владимира Королева [Эзотерическое имя «Малый»]. «Я также должен был ехать в составе экспедиции, — вспоминал он, — и мне было предложено пройти курс верховой езды, что я и сделал на курсах усовершенствования в Ленинграде, куда получил доступ при помощи Бокия. Мне было также предложено Барченко усиленно заняться английским языком. Сам Барченко изучал английский язык и урду (индусский)…» Базой для подготовки экспедиции стала арендованная Спецотделом дача в подмосковном поселке Верея. Здесь будущие путешественники осваивали язык урду и упражнялись в верховой езде.
В конце июля все приготовления в целом завершились. Наступил наиболее ответственный момент — провести документы через ряд бюрократических советских учреждений. Чтобы нейтрализовать нежелательную реакцию народного комиссара иностранных дел Чичерина, Бокий поручил Барченко обратиться к тому с рекомендательным письмом от сотрудника Отдела международных связей Коминтерна Забрежнева, являвшегося членом масонской ложи «Великий Восток Франции» и имевшего степень «метр венерабль». Забрежнев еще с 1919 года занимался переправкой ценностей Французской Компартии, осуществлял с ней связь и был одинаково известен как в Наркомате иностранных дел, так и в Спецотделе. Нарком сам когда-то входил в ложу «Великий Восток Франции», и Бокий знал, что «вольные каменщики» были для него высоким авторитетом. «Чичерин вначале отнесся к моим планам доброжелательно…» — вспоминал Барченко. Чтобы окончательно закрепить этот успех, 31 июля Бокий, Барченко и начальник лаборатории Спецотдела Гопиус пришли на прием к Чичерину, и после недолгой беседы последний дал положительное заключение по поводу предстоящей экспедиции. Бокий сообщил наркому, что документы членов каравана давно лежат в визовом отделе посольства Афганистана и уже условлена дата отъезда. Чичерин удивился такой поспешности и уже перед самым уходом посетителей поинтересовался, в курсе ли начальник разведки Трилиссер насчет подготовки экспедиции. Бокий отвечал, что еще на коллегии в декабре проинформировал его о плане этой операции, и глава ИНО голосовал в ее поддержку — в принципе, этого достаточно. Вообще же, как начальник Спецотдела при ОГПУ Глеб Иванович и не обязан был докладывать о частностях работы своего подразделения Три-лиссеру. Коллегия ОГПУ и ЦК — этого достаточно. Такое заявление несколько насторожило Чичерина, и, как только посетители покинули его кабинет, он позвонил начальнику разведки и в двух словах пересказал разговор с Бокием. Трилиссер был взбешен. Он закатил истерику по телефону. «Что вообще себе этот Бокий позволяет?» — шипел в трубку Трилиссер. Да, он тогда был просто начальником ИНО-разведки, однако уже метил в зампреды ОГПУ. И хотя коллегия поддержала план экспедиции Барченко — Бокия, а значит, поддержал и он, но это было в декабре. Трилиссер явно интриговал.
