Ознакомительная версия.
Строго говоря, их задача была вообще другой — идти на Восток и Юго-Восток, успокаивать, разговаривать. Они должны были в первую очередь разоружить «Правый сектор», заставить их публично отказаться от всей националистической риторики, убрать свастики. Нужно было идти на диалог с регионами, а не посылать «поезда дружбы» и не пытаться никого арестовывать.
Нынешние киевские власти сделали большой просчет, не только отвратив от себя ту часть народа, которая воспринимала их скептически уже во время переворота, но даже не сделав попытки привлечь людей на свою сторону. С одной стороны, и отказ от попытки создать правительство национального согласия, как бы оно ни называлось, и первые законопроекты можно списать на некий революционный запал — ведь и матросы в 1917 году громили Зимний, всякое бывало, глупости делались. Но, во-первых, время шло, а здравый смысл так и не просыпался; во-вторых, 2014-й — это не 1917-й, уровень западного интеллектуального, политического, технологического воздействия на политику, в том числе мировую, сегодня уже совсем другой. Нельзя, придя к власти в Киеве, в европейском городе, делать такие примитивные ошибки.
Но ошибки были сделаны, и теперь новые украинские власти за них расплачиваются. Они потеряли ту часть народа, которая, даже если и не поддерживала их, то по крайней мере не выступала агрессивно против. Своими непродуманными действиями, первыми шагами, первыми законопроектами, предложенными Украине, они вызвали у людей сильное раздражение, и не заметно, чтобы они хоть что-то реально этим выиграли. Как-то странно даже развенчивать теорию, согласно которой они всего лишь куклы, а кукловоды сидят где-то еще, — потому что такой вульгарной, примитивной послереволюционной политики просто нельзя было ожидать.
Даже в странах гораздо менее продвинутых, типа Египта или Туниса, где состоялась «Арабская весна», первые шаги пришедших к власти людей были качественно иными. Честно говоря, абсолютно понятно, почему власти и народ Крыма с такой скоростью проголосовали за Россию.
В этом, кстати, и заключается проблема. Есть ощущение, что это, в частности, позиция, которую намного лучше понимают в Европе, чем в США. Во многих статьях серьезных аналитиков прослеживается мысль, что если бы мы таким образом попытались присоединить Донбасс, Запорожье или Харьков, то реакция была бы совершенно иной. Но когда речь заходит о Крыме, сквозит понимание, что на самом деле все неоднозначно, тем более что проживают в Крыму преимущественно русские, их около полутора миллионов, и до присоединения полуострова к Украине собственно украинцев там и не было. Мало их и сейчас. Были крымские татары, которые по сей день составляют значительный процент населения.
По большому счету, технологически процесс присоединения Крыма мало чем должен отличаться от воссоединения Германии или — гипотетически — Кореи. Россия возвращает себе часть земли, которая в силу разных причин оказалась от нее отторгнута, то есть исправляет ошибку Хрущева и недосмотр Ельцина. Крымскую проблему могли решить в Беловежской Пуще одним росчерком пера, восстановив исходную ситуацию. О полуострове в тот момент просто не подумали.
И в этом, кажется, одна из причин, почему, в частности, американский истеблишмент не сразу решил бряцать оружием. Конечно, мы не знаем, как он будет себя вести к моменту выхода книги. Однако на момент ее написания американская элита, условно говоря, чесала в затылке, понимая, что расклад тут непростой и даже с законной точки зрения есть множество зацепок, доказывающих, что Россия действует вполне в тренде, и по крайней мере абсолютно нелегальными ее действия называть нельзя. В принципе, все происходящее находится в зоне «серого» законодательства. Тем более что воссоединение разделенных народов является одной из главных задач в мировой политике.
Империя: Прошлое и будущее
В последнее время часто слышны разговоры о том, что Путин взялся за восстановление империи. Имперцы типа Александра Проханова с разной степенью одобрения поддерживают его именно в этом, хотя и критикуют за нерешительность. Но является ли все-таки Россия империей? И что такое империя в XXI веке? Привычное определение колониальной империи, умершей как модель после Второй мировой войны, подразумевает, что жители метрополии в огромном количестве едут на те территории, которые становятся новыми частями империи, и меняют там жизнь. Англичане массово ехали в Индию, голландцы — в Новую Зеландию и Индонезию, но сегодня этого не происходит.
Несколько лет назад один из авторов этой книги, проанализировав логику событий после распада Советского Союза, сформулировал концепцию, суть которой сводилась к тому, что в мире больше нет ни одной страны, которая могла бы навязать свою повестку дня всему мировому сообществу. Ни Америка, ни Россия, ни Китай этого не могут. Страны собираются в союзы, чтобы сообща решать экономические и политические задачи, — это и Евросоюз, и Таможенный союз, и зона свободной торговли НАФТА. Многие экономисты считают, что лет через 20 в мире останется только 3–6 крупных валют, а мелкие постепенно исчезнут в результате глобализации.
Уже сейчас несколько десятков корпораций, от Microsoft до «Газпрома», по сути дела рулят миром. Национальные правительства теряют контроль над экономикой, но это не означает усиления раздробленности — работают глобальные деньги и глобальные корпорации. Государство теряет контроль над телекоммуникационными сетями — в той же Америке шесть главных информационных компаний принадлежат иностранному капиталу, от Мердока до японцев, и не являются по большому счету американской собственностью.
Если Россия строит империю, причем строит ее с ощущением себя как центра славянского мира, не означает ли это, что ее действия лежат в традициях XIX века? О каком славянском мире может идти речь, если Украина уже потеряна, а те же братья-болгары в каждой войне воевали против России? Да, о России вспоминают, когда у очередной славянской страны начинаются проблемы, Россия, исходя из своей мессианской парадигмы, всех спасает, после чего эти «братья» поворачиваются ней задом и ей стоит огромного труда уговорить их хотя бы одним глазком посмотреть обратно, подумать о вступлении в общее экономическое пространство, не говоря уже о политическом влиянии. Даже беспомощная Белоруссия, у которой очень слабая экономика, всячески демонстрирует свою самостоятельность и, как бы ни умолял ее Кремль, так и не признала, например, ни Абхазию, ни Осетию. Да и в конфликте с Украиной тот же Лукашенко не выразил внятного понимания российской позиции.
Сразу подтвердим, что Путин действительно строит империю. Он не может ее не строить. Империя — это всегда потенциал и сверхзадача. Это некое великое прошлое, опираясь на которое, пытаются достичь великого будущего. Размер страны тоже имеет значение, но первичны именно так называемые имперские амбиции, самоощущение, самооценка.
В этом смысле Россия, конечно, империя. Достаточно уже того, что имеются внешние по отношении к метрополии земли, которые воспринимаются как наши отдаленные территории, — к ним можно отнести даже номинально российские регионы, такие как Северный Кавказ. Это ощущение империи включает в широком понимании весь русскоговорящий мир и практически все постсоветское пространство. Все это мы воспринимаем как часть себя.
Политически это означает, что внутренне нам все время кажется, будто мы обладаем гораздо большим размером и потенциалом, чем на самом деле, — так прямые наследники некогда богатого и могущественного, но на данный момент обветшавшего и обедневшего аристократического рода продолжают потрясать фамильным оружием и говорить: «Я здесь! Я воин! Я император!»
Можно назвать это самообманом. Что поделать, внутренние дефиниции — всегда самообман. Но можно назвать это и по-другому: прогнозирование великого будущего. Реальность такова, что великое будущее России может быть только имперским. Она не может рассчитывать на великое будущее в виде скромной и тихой европейской страны — для нее это вообще не будущее, а поражение.
Когда у тебя есть великое прошлое, ему приходится соответствовать. Ты не можешь быть наследником великого дворянского рода, а закончить пьющим дворником — у тебя есть обязательства перед прошлым. У России имперское прошлое, и поэтому она видит для себя ренессанс только в имперском сознании.
Но дело не только в прошлом — в конце концов, множество европейских стран были когда-то центрами империй, а сейчас и не помышляют о реванше. Но, как мы уже говорили, русское сознание — не мещанское, а героическое. В этом наша сила и наша слабость. Русскому человеку неинтересно каждый день ходить на работу и долго и нудно вкалывать. Проще один раз навалиться скопом и свернуть гору. Кто у нас всегда делал рутинную работу? Немцы. Даже в классической литературе персонажи, которые занимаются рутиной, всегда нерусские — вспомним тургеневского Штольца.
Ознакомительная версия.
