Хороший обзор развития этого процесса дан А.С.Балакиревым, но ведь этот процесс широко освещен и в литературе, и в воспоминаниях виднейших представителей интеллигенции революционного времени (например, М.М.Пришвина). А.С.Балакирев говорит об «атмосфере напряженных духовно-религиозных исканий в рабочей среде», которая отражена в исторических источниках того времени. Он пишет:
«Агитаторы-революционеры, стремясь к скорейшей организации экономических и политических выступлений, старались избегать бесед на религиозные темы, как отвлекающих от сути дела, но участники кружков снова и снова поднимали эти вопросы. „Сознательные“ рабочие, ссылаясь на собственный опыт, доказывали, что без решения вопроса о религии организовать рабочее движение не удастся. Наибольшим успехом пользовались те пропагандисты, которые шли навстречу этим запросам. Самым ярким примером того, в каком направлении толкали они мысль интеллигенции, является творчество А.А.Богданова» [46].
Эти духовные искания рабочих и крестьян революционного периода отражались в культуре. Здесь виден уровень сплоченности и накал чувства будущих «красных». Исследователь русского космизма как большого культурно-философского явления С.Г.Семенова пишет:
«Никогда, пожалуй, в истории литературы не было такого широчайшего, поистине низового поэтического движения, объединенного общими темами, устремлениями, интонациями… Революция в стихах и статьях пролетарских (и не только пролетарских) поэтов… воспринималась не просто как обычная социальная революция, а как грандиозный катаклизм, начало „онтологического“ переворота, призванного пересоздать не только общество, но и жизнь человека в его натурально-природной основе. Убежденность в том, что Октябрьский переворот – катастрофический прерыв старого мира, выход „в новое небо и новую землю“, было всеобщим» [47].
Разумеется, духовенство, как и все остальные сословия России, раскололось в отношении к революции. Были иерархи, которые и в движении к Октябрю угадывали глубокий цивилизационный смысл, путь к избавлению от общенациональной катастрофы. Ректор духовной Академии (Сергиев Посад) А.М.Труберовский во вступительной лекции 15 сентября 1917 г. сказал:
«Великая русская революция не является простой „классовой борьбой“, в ней заинтересованы одинаково пролетарий и буржуазия, сколько ради личного блага, столько же во имя социальной справедливости» [48].
Однако в целом, как институт, Церковь в тот момент Октябрьской революции не приняла. Мало того, возникновению гражданской войны в России способствовал и открытый конфликт Православной Церкви с Советской властью. Этот конфликт вплоть до стабилизации государства в середине 20-х годов носил исключительно острый, сложный и тяжелый характер. Он отразил богоборческий (то есть, подспудно религиозный) пафос большевизма – и в то же время глубокий, до времени скрытый конфликт между двумя течениями в самом большевизме.
Любое идеократическое государство, возникающее революционным путем, неминуемо вступает в конфликт с Церковью, которая была важнейшей частью старой государственности. Сосуществование на равных двух «носителей истины» – двух структур, претендующих на статус высшего арбитра в вопросах жизнеустройства, невозможно22. Мирное разделение «сфер влияния» с Церковью могло быть сделано лишь в стабильный период, гораздо позже.
Советское государство было проникнуто религиозным чувством – в этом была и его сила, и его слабость. Немецкий писатель Генрих Бёлль приводит важную мысль из книги В.Шубарта «Европа и душа Востока» (1938): “Дефицит религиозности даже в религиозных системах – признак современной Европы. Религиозность в материалистической системе – признак советской России». Надо вдуматься в эту мысль, которую в разных формах высказывали многие мыслители Запада, современники русской революции: Запад безрелигиозен, Советская Россия – глубоко религиозна. Н.Бердяев, отрицавший социализм, признавал:
«Социалистическое государство не есть секулярное государство, это – сакральное государство. Оно походит на авторитарное теократическое государство. Социализм исповедует мессианскую веру. Хранителями мессианской „идеи“ пролетариата является особенная иерархия – коммунистическая партия, крайне централизованная и обладающая диктаторской властью».
Разрушение Храма Христа Спасителя с проектом построить на его месте Дворец Советов проявляет именно религиозный характер конфликта с традиционным устроением нового храма именно на развалинах прежнего (затягивание стройки и «спускание на тормозах» всего ее проекта говорит о восстановлении здравого смысла, изживании религиозной компоненты в советской идеологии).
Конфликт с Церковью был обострен из-за того, что общая в первые месяцы после Октября уверенность в недолговечности режима большевиков толкнула Церковь на открытое выступление против Советской власти. 15 декабря 1917 г. Собор принял документ «О правовом положении Православной российской церкви», который явно шел вразрез с принципами Советской власти. Например, Православная Церковь объявлялась первенствующей в государстве, главой государства и министром просвещения могли быть только лица православной веры, преподавание Закона Божьего в государственных школах для детей православных родителей признавалось обязательным и т.д. 19 января 1918 г. патриарх Тихон предал Советскую власть анафеме, и большая часть духовенства стала сотрудничать с белыми.
В послании патриарха Советская власть прямо не упоминалась, но из контекста было понятно, что под «безумцами», чинящими «ужасные и зверские избиения ни в чем не повинных людей» в тот момент понимались именно большевики (и анархисты). Да и сам патриарх этого смысла послания не отрицал. Впоследствии он признал ошибочными и ряд других враждебных Советскому государству действий, например, данное осенью 1921 г. благословение на созыв Карловацкого собора, который принял резолюцию о восстановлении монархии в России, признание Скоропадского гетманом Украины и благословение ему.
Патриарх Тихон пошел на компромисс с Советской властью в 1923 г., написав 16 июня «покаянное» заявление: «Я отныне Советской Власти не враг». 28 июня патриарх Тихон издал послание, в котором говорилось: «Я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило… Я понял всю неправду и клевету, которой подвергается Советская власть со стороны ее соотечественных и иностранных врагов». 1 июля 1923 г. после богослужения в Донском монастыре патриарх произнес проповедь, в которой решительно осудил всякую борьбу против Советской власти и призвал Церковь стать вне политики.
В январе 1924 г. патриарх Тихон издал указ «О стране Российской и властях ея» – о молитвенном поминовении государственной власти в богослужениях. Примирение Церкви с Советской власти было официально закреплено на уровне богослужений, доведено как закон до каждого священника [50].
Но это произошло позже, а перед революцией 1917 г. Церковь переживала последствия общего кризиса сословного российского общества. В массе своей духовенство вело себя как сословие, связанное дисциплиной церковной организации. С.Н.Булгаков, в то время уже видный религиозный философ, продолжая мысль о состоянии дворянского сословия, пишет в 1907 г.:
«Совершенно новым в этих выборах было принудительное участие в них духовенства, причем оно было заранее пристегнуто властью к „правому“ блоку и все время находилось под надзором и под воздействием архиерея… И пусть ответственность за грех, который совершен был у избирательных урн рукой духовенства, падет на инспираторов этого низкого замысла, этого вопиющего насилия… Последствия этого сатанинского замысла – сделать духовенство орудием выборов правительственных кандидатов – будут неисчислимы, ибо духовенству предстоит еще отчитываться пред своей паствой за то, что по их спинам прошли в Государственную думу „губернатор“ и иные ставленники своеобразных правых… Это политический абсурд и наглый цинизм, которого нарочно не придумают и враги церкви… До сих пор мне приходилось много нападать на нигилизм интеллигентский, но я должен признать, что в данном случае ему далеко до нигилизма административного!» [25, c. 198].
Но главное, в начале 1918 г., в момент массовых упований на мирное развитие революционного процесса, Церковь не встала над назревающим братоубийственным конфликтом как миротворческая сила, а заняла радикальную позицию на одной стороне, причем именно на той, которая не была поддержана народом. Есенин, посетив родную деревню, пишет в 1924 г. о рассуждениях монахов (в поэме «Русь бесприютная»):
И говорят,
Забыв о днях опасных:
«Уж как мы их…
Не в пух, а прямо в прах…
Пятнадцать штук я сам зарезал красных,
Да столько ж каждый,
Всякий наш монах».
Россия-мать!
Прости меня,
Прости!
Но эту дикость, подлую и злую,
Я на своем недлительном пути
Не приголублю
И не поцелую.
Крестьяне и Государственная дума
Помимо прямого давления столыпинской реформы озлобил крестьян и тот факт, что их, на волне роста их самосознания, отодвинули от общественного диалога. Выборы в Государственную думу породили надежды на мирное разрешение земельного вопроса. Подавляющее большинство крестьян приняло участие в выборах, хотя революционные партии и беспартийный Крестьянский Союз их бойкотировали. Тогда, в момент поражения революции, все «политические» и активисты были из деревни вычищены – арестованы, высланы. Крестьяне «голосовали сердцем», никто на них не влиял.
