— жесткий евроцентризм и отрицание цивилизационного статуса России;
— разрушение исторической памяти и национального сознания;
— наличие ярко выраженной уголовной компоненты.
Такой дискурс власти и обслуживающих ее СМИ углублял кризис и придавал ему системный характер. В личных беседах некоторые идеологи «реформы» оправдывали это необходимостью гарантировать необратимость изменений. Они признавали, что считают 90-е годы неизбежным периодом разрушения, никакого строительства в этот период вестись не будет. Следовательно, и дискурс власти должен разделять, а не соединять людей.
В конце 1998 г. распад общества и государства достиг опасной черты, и было принято решение сменить властную команду и «подморозить» кризис. Пришел В.В. Путин, начались восстановительные работы — осторожно, по минимальному варианту. Но уже и это вызвало озлобление радикальных «реформаторов». Они считали, что «недоразрушили» Россию.
Новой команде пришлось вернуть некоторые советские символы, и это было неизбежно в рамках поставленной задачи. Разумеется, при этом возникло смешение стилей, синкретизм всего символического ряда и всех знаковых систем, в которых изъясняется власть. Это состояние стало объектом ненависти и насмешек антисоветских «реформаторов», которые уже считали себя полновластными хозяевами дискурса, но вызвало и недовольство консерваторов, которые желали бы большего. За гимн спасибо, но хорошо бы и герб вернуть!
Отвлечемся от недовольства и тех, и других. Общество оказалось в состоянии неустойчивого равновесия, которое поддерживается слабыми компромиссами. Сдвиг в ту или иную сторону сейчас неосуществим — даже если бы В.В. Путин и А.Д. Медведев были бы действительно привержены либеральным ценностям (что, откровенно, говоря, уже трудно ожидать от умных людей) или если бы они были «законспирированным Сталиным». В таком состоянии всегда приходится идти на гибридизацию знаковых систем, и это ухудшает дискурс и подрывает устойчивость власти. Посмотрите хронику из Иркутска — памятник Колчаку открывают под звуки советского гимна. А в другом городе на особнячке по ул. Ленина можно встретить вывеску «Дворянское собрание г. Красноармейска».
Означает ли это возвращение обрывков советской символики, что «старое начинается сызнова», как стонут «реформаторы»? Нет, ничего не означает, хотя неустойчивое равновесие всегда чревато изменениями. Но в какую сторону качнутся весы, сказать невозможно. Однако после 1998 г. двигаться по пути Ельцина было нельзя (как и после 1991 г. по пути Горбачева) — пережимать пружину опасно, если не хватило сил ее сломать. Опасно и затягивать равновесие — символы «восстанавливают силы». Более того, они начинают размножаться, если для этого есть культурная база. А для советских символов она огромна, ибо под ней — архетипы исторической России, а под символами «рынка» — только Золотой Телец (точнее, уже только его мираж).
Потому власти и ведут периодически разведку боем — то начинают бузу вокруг Мавзолея Ленина, то угрожают изменить знамя Победы. Это — конъюнктура. Но проблема синкретизма дискурса более фундаментальна. В периоды форсированной модернизации дискурс власти всегда представляет собой сложную синкретическую систему с элементами гротеска. Последние дают повод для насмешек или озлобления, но оценить эти издержки можно лишь исходя из критериев соответствия дискурса целям большого проекта.
Вот, Петр отрезал боярам бороды, заставлял курить и напяливать немецкий камзол. Смешно? Ведь через пару верст все равно начиналась бородатая Россия и простиралась до Тихого океана. Не смешно, потому что гротескные знаки были поняты, и при всех травмах проект Петра был потом оправдан. Можно ли было помягче, без камзолов? Конечно! Но другого Петра в тот момент не нашлось. А в целом, гибридизацию ценностей и их символов в России 17–18 веков можно считать успешной. Мы получили современную армию, не утратившую при этом своего культурного генотипа, и удивительно эффективно пересадили на русскую почву европейскую науку. Она принялась и дала прекрасный самобытный плод — русский научный стиль. Синтез Православия и Просвещения в дискурсе российской монархии удался.
Но на витке модернизации конца ХIХ — начала ХХ века совместить дискурсы Российской империи и либерализма не удалось. Как писал Вебер, было «слишком поздно». России тогда уже доставалось лишь место на периферии западного капитализма. Но с такой «либеральной утопией» соблазнить достаточную часть сословного общества было нельзя. Попытка гибридизации монархии с либерализмом лишь укрепила левые силы. Соборное начало приобретало тип советского.
Так, выборы в I Госдуму были неравными и многоступенчатыми (для крестьян четырехступенчатыми), и их бойкотировали большевики, эсеры и многие крестьянские и национальные партии. Тем не менее, около 30 % депутатов (из 450) были крестьянами и рабочими — намного больше, чем в западных парламентах. Например, в английской Палате общин в то время было 4 рабочих и крестьян, в итальянском парламенте — 6, во французском — 5.
Это был провал сословно-либерального дискурса, синкретизм принял абсурдный характер. Охранка руководила террором эсеров, поп Гапон вел демонстрацию под расстрел. Фельдфебеля, который 27 февраля 1917 г. в казарме лейб-гвардии Волынского полка выстрелом в спину убил офицера, командующий Петроградским военным округом Л.Г. Корнилов лично наградил Георгиевским крестом. Великие князья нацепили красные банты. Вот это, действительно, смешение стилей — не чета нынешнему.
Высшим классом эффективной гибридизации дискурсов надо считать программу большевиков — на этапе как Ленина, начиная с 1907 г., так и Сталина с начала 30-х годов. Было величайшей глупостью, что нынешние политологи в их самомнении пренебрегают этим опытом. В чем его уроки?
После 1905 года, показавшего, что марксизм неадекватен реальности России и структуре русской революции, Ленин начал программу наполнения оболочки марксизма русским содержанием. Это была виртуозная работа — разгромить истинных марксистов (типа Плеханова, Мартова и Каутского), представить их ренегатами и встроить в марксистские формулы идеи народников и даже Бакунина с его «союзом рабочего класса и крестьянства». И при этом остаться в глазах Запада главным марксистом эпохи! Тут, конечно, очень помогли великие мыслители Запада, поддержавшие Ленина — Грамши, Рассел, Кейнс и др. Они не были кропателями и поняли цивилизационное и даже мировое значение соединения программы Просвещения с общинным крестьянским мировоззрением. Было видно, что эту проблему придется решать и в Азии, и в Латинской Америке.
Вот — та планка, на которую мы должны равняться в нашем новом синтезе. Нам нужен такой язык и такое осознание нашего бытия, пусть кризисного, чтобы мы могли обрести «цельность и самоуважение — без всяких изъянов и фобий». Чтобы сохранить статус цивилизации и державы, Россия должна обладать собственным цельным и развитым дискурсом. Его создание — историческая миссия интеллигенции. Пока что это не получается. Слишком велик отрыв официального дискурса от чаяний большинства, слишком много уступок сделано «идолатрии самодовлеющего индивида» (Тойнби), хищному неолиберализму и уголовным инстинктам. Пора, наконец, изживать инфантильный антисоветизм и брать на вооружение великолепные находки советской цивилизации. Назад пятиться бессмысленно, но отбрасывать инструменты, созданные нашим же народом на нашей земле — необъяснимая и непростительная глупость. Поскольку она воспроизводится уже 20 лет, ее хронический характер становится важной угрозой для России в сфере рациональности и художественной культуры.
Легитимность и политическая культура
Россия пребывает в состоянии плохо формализуемой аномалии. Это система порочных кругов, вдетых один в другой. А если в динамике, то это сверкание множества переходов «порядок — хаос», так что в каждой точке действует принцип неопределенности. В этом смысле сегодня Россия — «страна постмодерна».
Говорить о преемственности, искать аналогии с временами Сталина, Ивана Грозного или Ярослава Мудрого сегодня бесполезно. Политическая культура — часть культуры. Говорить о ней в России сегодня — как говорить о сознании больного в лихорадочном бреду. Он тоже, конечно, человек, тоже мыслит, мычит и временами говорит. Но надо принимать во внимание лихорадку.
Например, спорят и даже ругаются: что у нас в России за политическая система? Демократия? Авторитаризм? Тоталитаризм? Все это бессмысленно. У нас суверенная демократия — посмотрите на градусник! Определить тип этой культуры трудно, явление многостороннее. Если видеть ее как систему ценностей и институтов, то можно сказать, что наша политическая культура сегодня — это гибрид соборности с коррупцией. То есть соединение ценностей целого с ценностью предательства — как полного отрицания целого. Горбачев с его ГКЧП, Ельцин на танке, ликующая толпа.
