И до 1917 года, и после государственные интересы вообще не обсуждались: они воспринимались деятелями культуры как естественные. Никто никогда не покушался на тезис, что в императорском театре творчество — это главное. Но с ним уживалась официальная госмонополия в области сценического искусства как система контроля, охраняющая интересы государства[22].
Я не собираюсь рисовать пасторальную картинку ни «пользы цензуры» (этой пользы нет и быть не может), ни трогательного единения чиновника и художника. Напротив, постоянная дискуссия художника и власти есть непременное свойство живого развития культуры.
Но, во-первых, из этой дискуссии должны быть исключены элементы самодурства с обеих сторон. Мы помним, как дискуссия власти и художника в СССР подменялась догматическим диктатом. И, напротив, мы видим, как в сегодняшней России чуть ли не «признаком хорошего тона» в творческой среде считается отрицание каких бы то ни было обязательств художника перед обществом.
Во-вторых, вестись такая дискуссия должна строго в поле признания общих ценностей — общих и для художника, и для власти, и для общества. Какие ценности мы имеем в виду?
Ценность созидательного труда.
Развитие личности как залог общего процветания.
Служение Отечеству.
Единство и преемственность тысячелетней истории России.
Историческое единство судеб народов России и дружественных народов, многие из которых ранее входили в состав Российской империи или СССР.
Ценности семьи и человеческого общежития, одинаково трактуемые и православием, и всеми традиционными для России религиями — начиная от уважения к старшим поколениям и заканчивая принципами воспитания детей.
Мы должны поощрять и инициировать творческую деятельность в поле именно этих бесспорных и естественных ценностей. А в той части художественного творчества, которую государство прямо субсидирует, мы на этих ценностях настаиваем.
То есть государство в творчестве ничего не запрещает. Но не всё оплачивает. Подчеркну, исповедование общих ценностей не имеет никакого отношения к тупому верноподданничеству.
В свое время П. Чаадаев недоумевал: как мог Николай I смеяться на представлении «Ревизора» на сцене Александринского театра в 1836-м, когда ему показывают столь тяжелые «пороки русской жизни»? На это ему ответит критик Н. Страхов: русскому царю не могло и в голову прийти бояться того, что глупость и подлость, встречающиеся у нас повсеместно, всенародно казнятся на сцене.
Свобода и ответственность
Отказавшись от цензуры, государство сняло с себя бремя «единственно верной» инстанции. Ответственность за развитие культуры, таким образом, перераспределена между властью, творческим сообществом и гражданским обществом. И именно на этом основан сложный созидательный симбиоз всех участников культурной деятельности. И именно общество задает приверженность безусловным и естественным ценностям (рейтинг В. В. Путина, собственно, и есть проявление такой приверженности). И это подавляющее нормальное большинство очень расстраивается, когда сталкивается с публичным неуважением к тому, что для него важно и даже священно.
Поэтому не стоит удивляться красноречивым результатам исследования фонда «Общественное мнение» (май 2015):
• 81 % считает, что «развитие культуры относится к вопросам первостепенной значимости для страны»;
• 82 % из них считают, что «государство должно контролировать содержание художественных произведений»;
• зато цензуру признаёт как раз меньшинство — 19 %, а право государства «следить за политической направленностью художественных произведений» и того меньше — 3 %.
По-моему, в этих цифрах заложено предельно четкое понимание того, как должны сочетаться свобода и ответственность всех участников культурной жизни: политическая цензура отделяется от ценностного содержания.
Именно гражданское общество возмутилось постановкой оперы «Тангейзер» в Новосибирском академическом (!) театре. И ошибка министерства не в том, что мы уволили директора, который не счел нужным вступить в диалог с общественностью. Ошибка в том, что мы с этим решением затянули. Вообще по-хорошему такая постановка должна была быть отвергнута директором еще на уровне идеи.
В мае 2015 года фонд «Искусство без границ» организовал в Москве выставку «На дне», посвященную скандальным театральным постановкам последнего времени. Каждый «экспонат» заботливо снабжен табличкой с указанием сумм, выделенных из бюджетов данному театру.
Я воспринимаю такого рода активность гражданского общества как принуждение государства к исполнению своих обязанностей в культурной политике. Мы не можем и не будем тоталитарно игнорировать мнение большинства наших сограждан.
Классика и эксперимент
Если вы заболели и пришли в районную поликлинику — вы захотите подвергнуться вдруг «нетрадиционному» лечению? Вы хотите, чтобы на вас испытали новый чудо-препарат — экспериментальный? Вряд ли. Система здравоохранения в любой стране мира построена на стандартизации методов лечения, многократно апробированных и гарантированных наукой и государством. В исключительных случаях возникает необходимость применить что-то нестандартное как последний шанс — но вас об этом сто раз предупредят и предложат сделать осознанный выбор с пониманием всех возможных последствий. Для любителей же альтернативы существует нетрадиционная медицина. Негосударственная.
То же самое и в искусстве. С той только разницей, что «нетрадиционный» художник ставит эксперименты не над телом одного пациента, а над душами тысяч и тысяч.
В то же время мы должны понимать, что в авангарде культурного развития все-таки творческое меньшинство. Мы должны понимать, что без новаторства не бывает искусства. Мы должны понимать, что многое из классики когда-то было экспериментом: да, классикой становится один эксперимент из десяти тысяч, но изводить «единого слова ради тысячи тонн словесной руды» — есть непреложный закон творчества.
История отечественного театра еще в XIX веке дала четкий ответ на вопрос, как в рамках государственной культурной политики сочетаются традиция и новаторство: государство системно поддерживает «недостижимые образцы», но никому не запрещается экспериментировать на специальных экспериментальных площадках, на частной сцене и в иных «творческих лабораториях»[23].
Сегодня мы уже и не помним, что классический «психологический театр» МХТ как раз в те годы считался частным творческим экспериментом. А вот «р-р-революционные» сценические безумства с обилием обнаженной женской натуры, скабрезными фантазиями о жизни царей и разнузданным богохульством так и остались постыдным недоразумением. Таким же недоразумением, уверен, останутся и многие «вторичные продукты» нынешнего актуального искусства.
Главный урок нашего исторического опыта: чиновник не должен руководить творчеством. Обеспечивать соблюдение административных, финансовых и ценностных правил — должен. А решать, какими образами «должен» мыслить художник, — не имеет права.
На глазах нашего старшего поколения деградировала советская культура, скованная «идеологически выверенными» циркулярами. В результате классики рок-н-ролла родились в Ливерпуле, а не в Одессе. В итоге могучая, казалось бы, советская культура, целиком заточенная под идеологию, в целом оказалась и содержательно, и творчески бессильна перед вызовом западного «масскульта» и в целом нравственного кризиса конца ХХ века.
Однако ничем не лучше и монополизация культуры замкнутыми кастами «творческих сословий». Им ведь тоже чужды и свобода, и свежая кровь, и нередко тяга к познанию реальности. Показателен в этой связи недавний конфликт вокруг пьесы «Банщик» в Псковском театре. В новаторскую театральную технику «вербатим» (постановка на материале интервью с реальными людьми) модный современный режиссер упаковал настолько сектантские представления о стране и жителях Пскова, что оскорбился и взбунтовался актерский состав театра.
Реализация «Основ государственной культурной политики» предусматривает не просто право на творческий эксперимент, но и его госфинансирование. Такая система грантов у нас есть и в последние годы стремительно развивается.
В любом киноконкурсе на субсидии Минкульта есть позиция «Кинодебют». Увеличено в 2015 году количество грантов для современных молодых художников и драматургов. Ведется строительство сразу трех (!) масштабных федеральных центров современного искусства (в Москве, Самаре и Калининграде) и трех центров культурного развития (в Калуге, Первоуральске и Приморском крае). Буквально на днях открыли масштабный филиал ГСЦИ прямо в Нижегородском кремле, а отреставрированный к своему 250-летию Главный штаб Эрмитажа на Дворцовой всё чаще распахивает свои грандиозные залы для выставок именно современных художников.
