Ознакомительная версия.
Евгений Сатановский: Поэтому врачи и воюют против реформы системы здравоохранения, понимая, что она убивает медицину. И поэтому ученые и преподаватели школ и вузов воюют против реформ в образовательной сфере.
Яков Кедми: Значит, остались люди, для которых наука, высшее образование и здравоохранение важнее, чем собственный карман. И пока руководство в России не поймет, что есть сферы, где важны не деньги, а смысл, и не пойдет в этом направлении, ничего не получится. Потому что все остальное – лишь производные.
Россия, повторю, должна понять, что до нее никому нет никакого дела. Никто за нее ее проблемы решать не будет. Ни внутренние, ни внешние. И поэтому то, что Россия наконец-то, за пять минут до катастрофы, начала более серьезно относиться к своим вооруженным силам и сумела как-то, чисто по-русски, авральными методами выкарабкаться из болота, – положительный шаг для нее. А вот почему она опоздала, почему в Министерстве обороны были те, кто был до Шойгу, как их допустили до таких постов и почему их покрывали и покрывают – это уже проблема, и ее надо решать. Если это было вчера, тогда вопрос: Шойгу исключение, а не правило? Или наоборот?
Евгений Сатановский: Есть шутка о том, что единственная задача России – это клонировать Шойгу.
Яков Кедми: Да, в России проблемы с элитой. Но, как сказал товарищ Сталин товарищу Поликарпову, «других писателей у меня для вас нет». Вот есть население российское. Так пусть из него руководство и делает новую элиту. Как-никак, сто сорок с лишним миллионов. Как в нашей армии учат: вот это твоя задача, это твои средства. Вот с этими средствами ты и решай задачу. Вот эти возможности мы тебе даем. Вот из этих людей ты выбираешь и готовишь нужных. Других нет. Можешь – делай. Не можешь – до свидания. Так же и в управлении государством. Это Россия. Такое-то население, такие-то проблемы, такие-то размеры. Работай.
И последнее, о чем Россия должна помнить. К ней всегда относились с двух точек зрения. Все население мира делилось на две категории. Большинство ее боялось и боится до сих пор. Большая страна, огромная, непонятная, неизвестная. А другая часть думала, что слишком велика эта территория для одного народа. Не отхапать ли от нее что-нибудь? Так и сегодня. Одна часть боится России, а другая часть хочет ее поделить. Для себя и во имя себя. Так было, есть и будет со всеми государствами. Поэтому Россия должна решить, как ей жить в таком мире. И не надеяться на то, что кто-то на нее будет смотреть по-другому. И к Советскому Союзу относились так же, как сейчас к России, просто называли это борьбой с коммунизмом. А когда коммунизм кончился, оказалось, что это не борьба с коммунизмом, а борьба с Россией. И все причины, которые привели к Крымской войне XIX века, действительны сегодня.
Китайцы эту историю поняли. И сказали: опиумных войн больше не допустим. Не будет больше мир делать с Китаем то, что было сделано во время опиумных войн. И изменились. И обошлись без аналогов 1991 года в Москве. Нашли возможность исправить ошибки прошлого, не ставя страну на грань катастрофы, и отыскать более цивилизованные и более эффективные формы усилить и укреплять государственную элиту. Это китайская традиция. Китайцы решают китайские проблемы по-китайски. Но они их решают. Они не полагаются на авось, как русский мужик – то ли барин умрет, то ли пес умрет.
Какова вечная проблема российского чиновника? «А зачем мне это надо? Не трогайте меня, я свое зарабатываю. Я свое ворую. Чего вы ко мне приходите с какими-то новшествами? А мне что с этого будет?» И поэтому гробят в России все новшества. И поэтому, пока в России не искоренят этот подход – «Зачем мне это нужно, не трогайте меня, я хочу, чтоб было как всегда, как русский барин жил», – пока не перевоспитают население, будет страдать Россия от замедленных темпов развития по сравнению с тем, что нужно и на что она способна.
Вернемся ненадолго к Сингапуру. Кто бывал в китайских кварталах в Гонконге, кто бывал в Индии, тот видел грязь на этих улицах.
Евгений Сатановский: Санитарно-эпидемиологическая катастрофа.
Яков Кедми: Но посмотрите на тех же самых индусов и тех же самых китайцев в Сингапуре! Мостовая в центре города чище, чем немецкая аптека в Берлине. То есть можно народ воспитывать и перевоспитывать. Но это надо поставить как цель. И делать это постоянно. В 1972 году Сингапур был захолустной рыбацкой деревней. 1972 год – это же только вчера было. А Россия – большая страна. Она намного богаче. И народ талантливый, уж не меньше, чем в Сингапуре. Если он, несмотря на все свои власти, достиг таких успехов, это действительно талантливый народ. Единственное, что ему не хватает, – власти, которая бы соответствовала потенциалу народов России. И чем ближе будет потенциал власти в России к интересам народа, чем больше она будет думать об интересах народа, тем она будет успешней. А если не будет – ну, то что было дважды в прошлом веке, может повториться и в этом.
То есть дело за реализацией. Успех меряется не усилиями, а результатами. Чтобы вскипятить воду, надо ее нагреть до ста градусов. Если нагреть до девяноста, она не закипит. Меры, которые принимаются, должны быть достаточны не для отчета «я сделал», а для результата.
Евгений Сатановский: По большому счету, пока огромная толпа народу, понимая, что никто их за это специально не поблагодарит, не начнет делать каждый на своем месте все, что может, – результата не будет.
Яков Кедми: Однажды Бен-Гурион, когда его партайгеноссе ему сказали: «Послушай, Бен-Гурион, может, народ не хочет того, что ты предлагаешь делать?» – ответил: «А меня не интересует, чего хочет народ. Я знаю, что народу нужно». Так вот правитель государства должен знать, что нужно его народу. И проводить это в жизнь, не ища популярности у народа, а делая то, что нужно. Потому что народ, откровенно говоря, всегда и везде хочет одного: чтобы у него все было и ничего ему за это не было. Любой народ в любой стране. В России тем более.
Евгений Сатановский: И создал Господь мир сей, и небо, и землю. И вот мы живем в нем по принципу, что называется, «мама, за что я еврей?», с интересом наблюдая за окружающей средой. А она постоянно меняется. Ну есть такая особенность у человечества. Ничего вечного в нем не бывает. Все постоянно создают какие-то тысячелетние государства. Не важно, рейхи это или империи. А потом они колются, делятся, меняют границы. И это почему-то всех удивляет. Вот смотришь на карты двухсотлетней, столетней, пятидесятилетней давности – а они другие.
То же самое Хельсинкское совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, зафиксировавшее итоги Второй мировой войны, – на сколько лет их зафиксировало? Постколониальные страны – все границы проведены по меридианам и параллелям, линейкой и циркулем. Смотришь на Африку и диву даешься – как же ровно там границы пролегали! Ведь на самом деле те, кто их прокладывал, жили в Париже, Лондоне, Брюсселе, Мадриде или Лиссабоне, и даже не предполагали, что должны учитывать мнение каких-то аборигенов. Почему они должны? С какой стати?
Ровно то же самое было с подмандатными государствами из бывшей Оттоманской Порты. И что, это навечно? Да нет. Ну, вот есть у тебя государство. Оно даже зафиксировано в ООН. У него есть герб, флаг, гимн, посольств море. Офисы в Нью-Йорке и Швейцарии, набитые паразитами, вывозящими из государства честно украденные деньги. А на самом деле государства де-факто давно нет.
И вот что сейчас, похоже, происходит. Мир, по всей видимости, начинает жить без Запада – все больше, и больше, и больше. Не потому, что этого хотят Пекин или Москва. Собирается какой-то профсоюз стран, которым неудобно с МВФ и всей этой системой, выстроенной после Второй мировой. И они стараются между собой соорудить какую-то экономику, которая не будет зависеть от капризов пожилой девушки из Госдепартамента или какого-нибудь чиновника в Лондоне или Париже.
Как в XVII веке жили? Ну да, начиналась экспансия. Какие-то кусочки территории европейцы как бы освоили. К началу XX века на карте мира было, прямо скажем, немного цветов. Болтались какие-то пятна в Хеджазе, плюс недоделенный Иран, плюс Афганистан, который служил буферной зоной между Россией и Британской империей. И какие-то бывшие испанские и португальские колонии в Латинской Америке, которые стали государствами. Кто раньше начал, тот раньше развалился. А все остальное – Африка, Азия – в два цвета. Зеленый – британский, фиолетовый – французский. Какой там Вьетнам, какой Лаос, какая Бирма? Какая Индия? О чем вообще речь?
Потом ситуация изменилась. Через каких-то полвека карта мира стала разноцветной – почти двести государств. А совсем недавно постколониальные границы впервые изменились официально, и все это признали. Южный Судан отделился от Судана как такового. И в Африке возникло еще одно государство, которое сразу же полетело в тартарары, начало великую резню на своей территории. Но процесс-то пошел. Так почему Нигерия должна быть единой, с ее исламским севером и христианским югом? А почему Мали должно быть вот таким, с его туарегами? А Ирак – ну да, сколотили в Двуречье некий Ирак. И что, он теперь всегда Ираком, что ли, будет?
Ознакомительная версия.
