Ознакомительная версия.
Немцы предъявили претензии по дипломатическим каналам в ноябре, когда следствие было закончено и неопровержимые улики были собраны. И опять дипломатические претензии рассматривались на заседании Политбюро 10 ноября. Но перед заседанием 9 ноября начальника разведки вызвали в Кремль. В присутствии Ворошилова он давал объяснения и отвечал на вопросы Сталина. Пришлось Берзину выступить и давать объяснения и на следующий день на заседании Политбюро. Вопрос был серьезным и обсуждался на высшем уровне — выступали Сталин, Молотов, Ворошилов, Мануильский. После обсуждения и обмена мнениями в протокол записали, что Берзин нарушил постановление ЦК от 8 декабря 1926 г. о запрещении привлекать членов иностранных компартий к разведывательной работе. Ему поставили на вид (самая малая форма партийного взыскания в те годы) и решили для выяснения всех обстоятельств дела образовать комиссию под председательством Кагановича, а Берзину вызвать своего представителя из Германии. Комиссия после опроса Берзина и вызванных из Германии сотрудников Управления Гришина и Улановского доложила на заседании Политбюро 20 ноября, что начальник Управления давал указания своим сотрудникам в духе решений ЦК от 1926 г., а Гришин и особенно Улановский нарушили директиву в части, предлагавшей привлекавшихся к агентурной работе иностранных коммунистов исключать формально из партии. Берзина обязали принять решительные меры, обеспечивающие «действительное и полное проведение в жизнь постановления ЦК от 8 декабря 1926 г.». Постановление Политбюро заканчивалось дежурной фразой, что малейшие попытки обойти решение ЦК повлекут за собой исключение из партии. Для нелегала это было самое страшное наказание, так как без партийного билета он сразу же становился невыездным и его выгоняли из разведки. Выписки из этого постановления послали Берзину, Гришину и Улановскому, и дело закрыли.
Последний удар в 1931 г. по агентурной сети Управления в Европе был нанесен австрийской полицией. 9 декабря газеты сообщили об аресте в Бадене (курорт под Веной) группы коммунистических агентов. Они обслуживали расположенную в этом курортном городке радиостанцию, которая передавала радиограммы посольств крупнейших европейских государств, добываемые агентурой военной разведки в Берлине, Брюсселе, Праге, Берне и других столицах в Москву. Это был первый радиотрансляционный центр, созданный в центре Европы. Возглавлялся он сотрудником Управления, имевшим германский паспорт на имя Мартина Клейна, но австрийской полиции удалось установить его подлинную фамилию — Абелтынь. Вместе с ним была арестована его жена Рут Клейн, она же Гертруда Браун, и четверо разведчиков, связанных с работой радиоцентра. У всех арестованных были германские паспорта. Для их освобождения был использован нелегал Разведупра Василь Дидушок. Он был уроженцем Галиции и капитаном австрийской армии. В 1917 году попал в русский плен, а затем с 1920 года стал нелегалом Разведупра. Работал в Польше и Румынии, где отсидел три года за шпионаж. Потом была разведывательная работа в Маньчжурии и Финляндии. С 1931 по май 1932 года он работал в Германии и Австрии против Польши и Румынии.
После провала группы Константина Басова (Абелтыня) Дидушок обратился к сотруднику контрразведки Абвера Протце. По просьбе Дидушка Протце сумел тогда добиться освобождения арестованных австрийскими властями резидента Басова и четырех его агентов. Поводом для его вмешательства послужило то, что Басов при аресте заявил австрийским властям, что выполнял задание в контакте с рейхсвером. Австрийские власти не захотели раздувать скандал и просто выслали из страны всех арестованных.
Этот инцидент имел продолжение в следующем году. 7 июня 1933 года Берзин написал письмо начальнику политической разведки (ИНО ОГПУ). В нем он сообщал Артузову, что, по данным помощника военного атташе в Берлине, немецкая разведка, в которую входит и вновь созданная контрразведка рейхсвера, усиленно ищет выход на советскую разведку. Сожалея об ухудшении советско-германских отношений в результате действий гестапо и полиции, руководство рейхсвера хотело бы установить контакт между разведками, что позволило бы, по его мнению, своевременно предотвращать трения и устранять препятствия. Немцы, писал Берзин, хотели бы, в частности, продолжить контакт, имевшийся в начале 1932 года с нелегальным сотрудником Разведупра Василием Дидушком («Францем») у контрразведчика Абвера Протце.
«Я категорически запретил своим сотрудникам, — писал далее Берзин, — вступать в какой-либо контакт. По официальной линии согласно указаниям наркома и с ведома «инстанции» (Политбюро) у нас с разведотделением рейхсвера ежегодно происходит обмен материалами по Польше. Этот обмен нам по существу ничего не давал, так как немцы никаких серьезных материалов нам не передавали. Не давали серьезных материалов и мы, но пользу они себе извлекали.
В настоящий момент, когда польско-германские отношения весьма обострились и когда в «воздухе пахнет порохом», они усиленно добиваются обмена с нами материалами по Польше. Так как по официальной линии мы все разговоры отклоняли, они ищут теперь неофициальный контакт и делают намеки насчет возможных «услуг». Исходя из опасности такой связи, с одной стороны, и бесплодности и вредности их для наших работников — с другой, я категорически приказал нашим работникам пресекать всякие попытки немецкой разведки связаться или пролезть в наш аппарат. Вам я сообщаю об этом предложении немецкой разведки, полагая, что, может быть, Вы все это дело сможете как-нибудь использовать для своей оперативной работы».
Как руководитель военной разведки Берзин держал в своих руках все контакты с рейхсвером, в том числе и по линии сотрудничества разведок, особенно когда дело касалось обмена информацией по Польше и Румынии. Он хорошо знал неофициального представителя рейхсвера в Москве полковника Нидермайера и регулярно встречался с ним. Особенно частыми такие встречи были в конце 20-х годов, когда такие контакты и обмен информацией были санкционированы на высшем политическом уровне.
Осенью 1931-го Нидермайер собирался покинуть Москву. Заканчивался его десятилетний срок пребывания в нашей стране, и его переводили в рейхсвер на низовую строевую должность в одну из частей. Перед отъездом он решил встретиться с Берзиным и поговорить с ним по основным, актуальным для него вопросам. Встреча состоялась 29 сентября, и на ней присутствовал начальник отдела внешних сношений Разведупра Сухоруков. Заявив, что будет говорить сугубо конфиденциально и в «приватном» порядке, полковник проинформировал начальника разведки об изменениях в военном сотрудничестве между двумя странами.
Нидермайер сообщил, что вследствие тяжелого экономического и финансового положения Германии, сокращения бюджета рейхсвера и под давлением политических обстоятельств в сотрудничестве рейхсвера и РККА в следующем году наступит некоторая «пауза». По его словам, в Липецкую авиационную и Казанскую танковую школы не будет доставлена новая материальная часть. Очевидно, сократятся и командировки германских представителей в Советский Союз. Сам Нидермайер и ряд его сотрудников отзываются в Германию. Полковник объяснил свою откровенность тем, что, проработав десять лет над укреплением дружбы Германии и СССР, он стал сторонником восточной ориентации и поэтому счел нужным проинформировать руководство советской военной разведки.
Была, конечно, и еще одна причина для встречи полковника с Берзиным. Ему предстояло вернуться в рейхсвер на подполковничью должность или в министерство, или в один из штабов на очень небольшое жалованье. Хорошее финансовое обеспечение в Москве, когда он получал 1000 американских долларов в месяц, кончилось. Полковник также подчеркнул, хотя Берзин и сам отлично знал об этом, что с начала Первой мировой войны и по сей день он находился на чрезвычайно ответственной работе и был особо доверенным человеком при руководстве рейхсвера. Поэтому мелкая должность в строю или штабе его не прельщает.
Берзин писал в докладе, что Нидермайер, находясь в Германии, при всех условиях не хочет отказываться от дружбы с СССР и хочет нам оказывать услуги, где только сможет, в частности в области предупреждения и информации по тем вопросам, которые ему будут доступны. Для этого он хотел бы получить связь с полпредом, военным атташе или каким-либо нашим доверенным лицом в Берлине. Вывод Берзина был однозначным: «Нидермайер обозлен отзывом в Германию; перспектива подполковничьей должности его не удовлетворяет; он «самовербуется» на официальную или неофициальную работу у нас, в частности в качестве информатора в Германии». Ворошилов, ознакомившись с докладом, решил, что вопрос важный, и после разговора с Берзиным было решено продолжать разработку этого перспективного источника. В исторической литературе промелькнуло сообщение о том, что в 1936 году от Нидермайера в Москву поступила ценная информация.
Ознакомительная версия.
