Конечно, можно возразить: а силы #2, на которые вы обопретесь, наломают дров. Они, мол, не знают, как бороться с бедностью. Станут бороться с нею неадекватными способами и усугубят бедность.
Все это так. Но для того, чтобы борьба с бедностью носила недекларативный характер, у власти должны находиться силы, которые остро не заинтересованы в бедности. И столь же остро заинтересованы в ее ускоренной ликвидации.
Что значит "остро заинтересованы"? Это значит многое. В это могут быть включены и ценности, и религиозно-экзистенциальный фактор. Но поскольку речь идет об острой заинтересованности, то в основе ее всегда находится интерес как таковой.
Если силы остро заинтересованы, то это значит, что они не могут выжить и сохранить власть, не ликвидировав бедность. А при наличии этого условия данные силы (если они не совсем уж дебильные) найдут экспертов, которые посоветуют им, как правильно решить проблему. Найдут администраторов, решающих проблему. И решат ее, предоставив экспертам и администраторам соответствующие возможности. То есть, поддерживая их усилия и меры, и подавляя сопротивление этим усилиям и мерам. В чем и состоит задача политических сил.
Отождествляются ли политические силы с классами, элитами, кланами или чем-то еще – неважно. Важно, что в основе политического рассмотрения проблемы находится эта расстановка сил. Важно также то, чтобы силы были описаны адекватно. Не надо искать пролетариат в африканской малоразвитой стране. А в какой-нибудь Франции или Англии к нему стоит приглядеться.
Не хочу уходить от основной темы. И потому лишь обращаю внимание на то, что во всех политических дискуссиях политическая постановка вопроса вообще отсутствует. В лучшем случае обсуждаются меры по преодолению некого зла. Но никогда не обсуждается другой вопрос: если зло отвечает чьим-то интересам (причем интересам могущественным), то почему – с какого бодуна, так сказать – это зло будет преодолено?
Ну, вот та же бедность. Что, у нее нет интересантов? А если интересанты есть, то как они отреагируют на адекватные меры по ликвидации бедности? Как на ущемление своих интересов. А если интересанты могущественны, то почему это они позволят ущемить свои интересы? Что, есть столь же могущественные анти-интересанты? Тогда назовите! Опишите! Рассмотрите сценарии и модели. Просто коротко обсудите. Но ведь нет всего этого!
Присмотритесь внимательно к происходящему. И мобилизуйте в себе возможность удивляться. Увы, она сейчас во многом задавлена. Присмотритесь и удивитесь, В КАКОЙ ВОПИЮЩЕЙ СТЕПЕНИ ЭТОГО НЕТ. И задайтесь вопросом, почему.
А чтобы как-то подсобить поиску ответа на этот вопрос, я задам еще один. Обсуждается информационная война против России. Умные люди, утверждающие, что ее нет (и оппонирующие по этой причине вашему покорному слуге), на чем строят свои утверждения? На том, что информационная война в принципе невозможна, поскольку у одних людей одни мнения, а у других другие. Одни журналисты так считают, а другие иначе… Одни политики варят такую кашу, а другие другую… В этих утверждениях, помимо прочего (лукавства прежде всего), есть еще и поразительная картина мира. В этой картине нет сил, нет социальных структур. А все, кто считают, что есть силы и социальные структуры – это конспирологи, мыслящие в категориях мировой закулисы (рис.4).
Что, газеты и телепрограммы не дифференцированы по подходу? У них нет хозяев? Хозяева никуда не интегрированы?
В том, куда они интегрированы, тоже нет подхода? Кадры не отбираются? У отобранных кадров нет нюха? Они не понимают, чего от них хотят? Не существует возможности поощрить догадавшихся и ущемить тех, кто не сумел догадаться? Нет механизмов вертикальной мобильности? Нет социокультурных слагаемых у системы образования, через фильтры которой проходят эти кадры? Нет ничего, слагающего социальный мир?
То есть, утверждается, что есть просто "дядя", который говорит о том, что у него в голове. Нет даже вопроса о том, как формируется то, что в голове у дяди. То есть, не существует референтных для "дяди" групп, например. Оно в голове у дяди как-то так – берет и формируется…
Итак, задается некая аксиоматика. Что это за аксиоматика? Притом, что это аксиоматика заведомо ложная?..
Это – аксиоматика смерти субъекта. У процессов вообще нет субъектов.
Это – аксиоматика смерти политики. Нет политики без политического субъекта. Если политического субъекта нет – нет политики.
Возникает главный вопрос: смерть субъекта – это что? Это объективная черта нашей умирающей цивилизации (то, что цивилизация без субъекта умирает, надеюсь, очевидно)? Или это то, что нам навязано? Это некое мегамероприятие, ориентированное на то, чтобы в России не было субъекта?
Я бы проявил осторожность в ответе на данный вопрос. Слишком просто ответить однозначно. И увидеть в происходящем лишь инспирацию (которая отчасти, безусловно, наличествует).
Но нечто сходное происходит и на Западе. Там-то кто осуществляет инспирацию? Кто и зачем? Поэтому следует признать, что и объективные слагаемые в этом процессе тоже присутствуют.
Для того чтобы интересоваться процессами в СНГ, нужно иметь субъект этого интереса. Для того чтобы создавать империю, нужно иметь субъект, заинтересованный в создании империи. Если субъекта нет, откуда интерес?
По тому, насколько нет интереса, мы можем установить, что субъекта нет. Либо он обладает очень специфическими качествами.
Так он ими и обладает!
Обладая ими, он перестает быть субъектом. И в этом смысле его действительно нет. Но сказать, что его просто нет – значит исказить наличествующее. И вам на это быстро ответят: "Как это нет? Такие-то и такие-то, между прочим, очень зубастые социальные хищники".
Зубастые-то они зубастые… Но не зубы определяют качество субъекта, и даже не мозг…
Здесь так и напрашивается противопоставление зубов и мозга, но и оно ложное. На сегодняшний день проблема субъекта связана, в первую очередь, со зрением и рефлексом. Это необходимо пояснить (рис.5).
Есть субъекты, у которых на экране зрения отображается только БЛИЖАЙШАЯ СЪЕДОБНОСТЬ. Такие субъекты, прежде всего, обладают специфической мотивацией. Они мотивированы съедобностью того, что отображено на экране, и собственным аппетитом. Это первое.
Второе. Такие субъекты в принципе видят только ближайшую съедобность. Ближайшую в том или ином смысле. Наиболее доступную. Наиболее быстро создаваемую. Если чуть дальше (во времени или в пространстве) находится большая съедобность, то субъекты этого рода прыгнут на меньшую съедобность, потому что она ближайшая.
Кому-то покажется, что это мое построение относится к категории надуманных. Постараюсь показать, что это не так. И для этого приведу простейшие примеры.
У меня есть один знакомый, владеющий крупным заводом. А у знакомого друг. Этот друг купил у знакомого один цех. И вскоре стал наезжать на знакомого с тем, чтобы отобрать у него еще один цех. Пришлось выяснять причину подобного поведения. При том, что друг-то был хороший. И у него со знакомым были самые разные планы, позволявшие добиться прибылей, несопоставимых с отобранным цехом. А также избежать издержек войны.
В связи с важностью темы пришлось разбираться вполне конкретно. Высококвалифицированные аналитики долго искали бэкграунды, инспирации, неявные мотивации. А потом пришли психологи и сказали: "Это такой тип сознания. Его распирает жадность. Ему надо что-то съесть. Он каждое утро видит из своего окна соседний цех. А всего остального на его экране зрения нет. Этот цех – просто ближайшая пища. И он на нее прыгает. Потому что голоден".
Детальнейшая проверка показала, что психологи правы. И аналитики были посрамлены. Позднее друг знакомого сам ему в этом признался.
"Знал бы прикуп – жил бы в Сочи". Если бы мой знакомый знал о такой специфике своего друга, то он пробил бы другие окна в кабинете. И эти окна выходили бы на другой объект. Тогда знакомый избежал бы наезда, ссоры, огромных накладных расходов. Но он неверно оценивал "экран зрения" своего партнера. Вот и все.
Излагаю этот сюжет – а передо мной сотни других. И мне кажется, что подобное свойство "экрана зрения" суть специфическая черта чуть ли не всего политического класса. По крайней мере, его весьма существенной части.
Можно получить очень много, но для этого надо:
– разбираться,
– строить сложные схемы,
– мобилизовывать ресурсы под схемы,
– обзаводиться кадрами, способными реализовывать схемы,
– вступать во взаимодействие с этими кадрами,
– тратить время на такое взаимодействие (притом, что время нужно для другого),
– терпеть во имя больших приобретений
и так далее.
Вообще нужно погружаться в сложность. А когда в нее погрузился, то можно и потонуть. А чтобы не потонуть, нужно менять свой мозг под эту сложность. Это – вообще рехнешься.
