переселится в какой-нибудь другой дом, тем более, что у его жены и ребенка артрит в результате этой промозглой сырости? Шесть лет он бегает по всем чиновникам, которые только могли бы помочь. Он просил дать ему человеческое жилье, но бесполезно…» [186]
Вот что говорят о своей жизни в «земле обетованной» обитатели трущоб Иерусалима:
Массурд Перец (15 лет): «Что представляет собой мое будущее? Я не могу окончить школу, — мы не можем позволить себе этого. Работать тоже не могу — работы нет…»
Хава Кальман: «Я знаю, что я и мой муж никогда не будем жить лучше. Я молюсь, чтобы наши дети смогли увидеть лучшую жизнь» [187].
Хайма Бугеман: «…мы живем в бедности, без работы, без будущего»1. После всего этого нетрудно понять, почему представители «черных пантер» были возмущены, когда Голда Меир спросила их, работают ли они. Ведь они просто не могут найти никакой работы в Израиле, где даже среди высококвалифицированных специалистов встречаются безработные.
В вышедшей в Тель-Авиве в 1964 г. книге К. Кацнельсона «Революция «ашкенази»» приводятся факты о настоящих еврейских погромах, вроде того, что произошел в Вади Салив, районе города Хайфа, под руководством Давида Бен-Хароша 8–9 июля 1959 г. [188] Какое потрясающее свидетельство несостоятельности «социальных концепций» сионизма в условиях израильской действительности, на примере положения трудящихся. Сионисты все еще пытаются утверждать, что только в Израиле евреи сумеют «обрести подлинное равенство, подлинную свободу»! Что же говорить о неевреях, живущих в Израиле? Или о тех, кто по израильским законам не может быть признан евреем?
Было бы нелепо объяснять расистскую практику в современном Израиле неким «трагическим» стечением обстоятельств. Расизм был заложен в самой идеологической концепции сионизма еще до образования государства Израиль. Обратимся к работе Жаботинского «Еврейское государство», написанной в 1936 г. «Существуют два понятия сионизма, — писал он. — Первое, если можно так выразиться, более «националистично». Второе более «гуманитарно»».
Согласно первому понятию, задачей сионизма является создание в Палестине чего-то нового, усовершенствованного, чудесного: мы должны выпустить «еврейский народ в исправленном издании», «в блестящей обложке», или, если продолжать говорить языком книжного рынка, что-то вроде «еврейский народ в избранных фрагментах». Для этой цели нужно придерживаться осторожной селекции, тщательного выбора. Только «лучшие» Галута [189] должны войти в Палестину. По вопросу, что будет с оставшимися в Галуте, теоретики, представители этой концепции, не любят говорить. Но по логике вещей дело совершенно понятно. Остатки «лучшего» останутся в Галуте вместе со своими потомками и перспективами своего жизненного бытия…» [190].
Какие перспективы готовил сионизм тем, кто не выдерживал «осторожной селекции» и «тщательного выбора», ясно из одного высказывания сторонника так называемой «националистичной» концепции сионизма Хаима Вейцмана. Вскоре после прихода нацистов к власти в Германии, отвечая на вопрос Британской королевской комиссии о возможности переправить 6 млн. западноевропейских евреев в Палестину, чтобы спасти их от гитлеровского террора, Вейцман сказал: «Нет. Старые уйдут… Они — пыль, экономическая и моральная пыль большого света… Останется лишь ветвь» [191].
Что же означает «гуманитарное» понятие сионизма? Тот же Жаботинский «разъясняет»: «Отмечу, между прочим, что гуманитарная концепция не менее националистична, чем первая. Нужно думать, что жизнь в атмосфере собственного государства вылечит понемногу евреев от криводушия и телесного уродства, причиненных нам Галутом, и создаст постепенно тип этого «лучшего» еврея» [192].
К какому же идеалу стремились тогда и стремятся сейчас сионисты, создавая тип «лучшего еврея»? Вот свидетельство жительницы Израиля, опубликованное в газете «Ламерхав» за месяц до «шестидневной войны» с арабскими странами в 1967 г.: «…вот мы создали для себя образ «нового еврея», и я часто думаю, что в нем немало позорного подражания тому, что боготворили враги наши. Вот он перед нами — «идеальный сабра», он улыбается с каждого рекламного щита, он украшает каждую иллюстрированную газету. Юноша со светлой шевелюрой, у него голубые глаза, в лице его высокомерие человека дела, питающего отвращение к мысли и интеллектуальному анализу. Он стоит твердо, усмехаясь над миром без страха и сомнения… Этот образ был неотъемлемой частью сионистской пропаганды десятки лет, он представлен в бесчисленных статьях, брошюрах и рассказах… Он очень похож на юношу гитлеровской Германии…» 1
Похож, к сожалению, не только внешне.
Расистская, фашистская суть современного сионизма проявилась в своей отвратительной наготе в массовых расстрелах жителей арабских деревень, в разрушении целых арабских кварталов в городах Тибериас, Хайфа, Сафад, Бейсан, Иерусалим [193], в пытках и издевательствах над теми, кого израильские власти бросают в тюрьму по одному только подозрению в связях с партизанами.
«Богом избранный народ» был избран сионистами для осуществления своих политических целей.
Всего через несколько лет после Лидице, Орадура, Красухи, задолго до Сонгми — 9 апреля 1948 г. — вооруженные отряды сионистов из профашистской группы «Иргун» вырезали 250 арабов — мужчин, женщин, детей в палестинской деревне Дейр Яссин [194]. Эта деревня стоит первой в списке палестинских деревень-мучениц.
19 октября 1956 г., накануне тройственной агрессии, израильские солдаты ворвались в пограничную деревню Кафр Касем. Жители ее в это время работали в поле. Когда они вернулись, ничего не подозревая, их встретили пулеметным и автоматным огнем. 51 человек был убит, 13 ранено. Среди убитых — 12 женщин, 10 подростков в возрасте от 14 до 17 лет и семеро детей от 8 до 13 лет [195].
Поначалу этот факт сионистские экстремисты хотели замолчать. Но преступление скрыть не удалось. Был назначен суд над 11 офицерами и солдатами, участниками бесчеловечного уничтожения людей в Кафр Касеме. Судебный процесс обернулся циничным фарсом, насмешкой над кровью невинных жертв.
Всем «подсудимым» еще во время процесса повысили жалованье на 50 %. Специальные курьеры прибыли к ним в тюрьму перед пасхой с премиальными чеками. Часть солдат и офицеров освободили на время праздника [196]. Газета «Гаарец» писала: «Обвиняемые свободно разгуливали по залу суда, офицеры улыбались им, хлопали их по спине, им пожимали руки. Было очевидно, что с этими людьми, будут ли они признаны виновными или оправданы, обращались как с героями, а не как с преступниками». Вот что говорил один из свидетелей, выступавших на том суде, рядовой Давид Гольдфрид:
«Я думал, что арабы — враги нашего государства. Когда я поехал в Кафр Касем, я знал, что иду против врага, и я не делаю различия между арабами, живущими в Израиле или за его пределами». Когда судья спросил его, что бы он сделал, если бы встретил арабскую женщину, которая, увидев солдат, просто хочет укрыться в своем доме, не угрожая при этом ничьей безопасности, он ответил: «Я бы пристрелил
