Что же касается Ланкастера, то он принимал активное участие в деятельности общества американо-советской дружбы и оказывал ему существенную помощь. В кругах американской университетской профессуры, прикладной науки и бизнеса он был, конечно, не одинок среди тех, кто желал победы над гитлеровской Германией.
Можно ли сегодня в США встретить крупного ученого, который с такой прямолинейностью и откровенностью сумел бы изложить свое кредо при сопоставлении социальных ценностей США и СССР? Конечно, можно. Но с поправками на изменившиеся условия и на исключительную сложность проблем, которые возникли в новое время, когда главной заботой человечества стало стремление предотвратить ядерную войну и сохранить мир.
Трогательные встречи на американской земле
Поезд Нью-Йорк — Вашингтон. Мерный стук колес. Вагоны сидячие — ехать недалеко. Смотрю в окно. Вдруг:
— Здравствуйте, мистер Громыко.
— Здравствуйте.
— Я узнал вас и решил подойти. Меня зовут Альберт Рис Вильямс. Я восхищаюсь героизмом ваших людей, вашей армии. Вы спасаете Европу и мир.
С проявлением дружественных чувств американцев к СССР мы часто сталкивались в самых различных ситуациях: в поездах, на улицах городов, даже в официальных учреждениях и организациях. Обычно американцы здоровались, высказывали свои дружеские чувства и уходили. Причем иногда представлялись, а иногда и нет. Эти встречи были по-своему трогательны.
И вот ко мне таким же образом подошел прославленный журналист Альберт Рис Вильямс. Я предложил ему сесть рядом, и мы разговорились. Он тепло вспоминал о своих встречах с Лениным, о своем пребывании в нашей стране в первые годы Советской власти. Кроме Москвы и Ленинграда ему удалось побывать в некоторых других районах страны, в частности в Поволжье.
— Конечно, — рассказывал он, — я был у вас в стране в самые тяжелые годы, сразу же после окончания гражданской войны. Тогда я наблюдал разруху, сильное расстройство хозяйства, особенно сельского, неурожаи, местами жестокие.
В поездках по нашей стране Вильяме не скрывал своего гражданства, хотя и без того можно было легко догадаться, что он иностранец, по тому как изъяснялся на русском языке. Но неприязни к себе со стороны советских людей он не испытывал. А ведь США занимали враждебную позицию по отношению к Советской власти, Советскому правительству во главе с Лениным.
— Однажды, — рассказывал Вильяме, — крестьянин согласился подвезти меня на телеге и спросил: «Откуда вы родом?» Я ответил, что из самой богатой страны в мире — Америки. На лице у крестьянина появилось какое-то недоумение, и он переспросил: «Так вы говорите, гражданин самой богатой страны?» При этом он окинул взглядом мою непрезентабельную одежду. Крестьянин, вероятно, подумал, что пассажир просто жулик, а то и еще хуже, так как ботинки у меня были изрядно изношены, да и вообще по одежде я выглядел ничуть не лучше, чем сам крестьянин. Тем не менее простой советский человек все же мне поверил, и расстались мы дружелюбно.
Говорил мне Вильяме обо всем этом с теплым чувством.
Потом как искреннего друга нашей страны мы его часто видели на приемах в нашем посольстве и всегда с интересом общались.
Мы знаем, что он впоследствии прочел в США немало лекций о Советском Союзе перед разными аудиториями, в том числе в американских университетах. Везде он пользовался популярностью. Можно смело сказать, что имя Альберта Риса Вильямса в истории по праву соседствует с именем другого выдающегося представителя американской прогрессивной прессы — Джона Рида — свидетеля
Октябрьской революции, события которой изображены в его замечательной книге «10 дней, которые потрясли мир».
Все советские люди, находившиеся по долгу службы в США в годы войны, ощущали огромный прилив симпатий к нашему народу со стороны американского народа. Не поддается счету количество телеграмм и писем, полученных в этот период советским посольством и консульствами от американцев, от различных организаций, обществ, институтов, с выражением добрых чувств к СССР.
Объясняется это, во-первых, той позицией, которая была занята Рузвельтом и его администрацией в отношении Советского Союза как жертвы агрессии, и, во-вторых, растущим у американцев сознанием того, что судьба США, как и Европы, фактически зависит от исхода великой схватки между нашей страной и фашистскими агрессорами не на жизнь, а на смерть.
Это было спонтанное чувство простых американцев к советским людям, которое Трумэн стал всячески приглушать. Позже начало твориться насилие над историей, глумление над чувствами взаимных симпатий между обоими народами.
Но даже после того, как 5 марта 1946 года Черчилль в присутствии Трумэна выступил в Фултоне (штат Миссури, США) с речью, которая явилась как бы сигналом для сколачивания широкого антисоветского фронта с участием США, одно выступление еще не могло радикально изменить настроение американской общественности и насадить вражду к стране социализма в той степени, на которую рассчитывали реакционные круги в США. Им понадобилось поднять волну массированной пропаганды, чтобы сдвиги в общественном мнении стали ощутимыми.
Следует сказать, что и во время войны в подходе официального Вашингтона к Советскому Союзу нередко проявлялось отношение, не отвечавшее духу союзничества. Подтверждением тому мог служить такой пример. В Вашингтон прибыли три советских летчика-героя — М. М. Громов, Г. Ф. Байдуков, А. Б. Юмашев, перед которыми была поставлена скромная задача: попытаться получить хотя бы один американский самолет с бомбоприцелом компании «Спэрри», не представлявший к тому времени особого секрета, так как он уже имелся у гитлеровцев.
Изрядное время находились наши летчики в столице США. Но возвратились домой с пустыми руками. Кто блокировал решение этого вопроса? У политиков, которые могли бы его решить, если бы того пожелали, руки до этого вопроса, как нам заявили, не доходили. Ясно, что не доходили руки потому, что не позволяла им этого голова.
Можно привести также немало других фактов. В частности, показать, как решались вопросы ленд-лиза. Ведь для того, чтобы добиться поставок из США по ленд-лизу, неизменно требовалось приложить огромные усилия. Американская деловитость в этом случае исчезала, и ее место занимали сознательная волокита, намеренный саботаж и махровый бюрократизм.
С осени 1941 года Управление по осуществлению закона о ленд-лизе возглавил Эдуард Стеттиниус (это произошло еще до его назначения государственным секретарем в ноябре 1944 года). Мы поддерживали с ним соответствующие контакты. Но и Стеттиниус тоже не всегда мог довести до положительного исхода решение того или иного вопроса, даже когда, как нам казалось, он стремился к этому. Почти всегда выдвигалась масса всяких оговорок, делались ссылки на многие ведомства, которые неизменно пользовались правом вето при рассмотрении вопросов ленд-лиза.
Тем не менее в то время гораздо более характерными для настроений как общественности, так и значительной части политических кругов США, поддерживавших политику Рузвельта, стали проявлявшиеся открыто и в массовых масштабах чувства симпатии по отношению к Советскому Союзу. Показателем может служить, в частности, то, что на приемы, которые устраивались в посольстве СССР, кроме приглашенных стремились попасть сотни людей, не имевших пригласительных билетов. Они хотели лично продемонстрировать свое доброе расположение к Стране Советов. К сожалению, желающих всегда оказывалось больше, чем мы могли позволить себе пригласить. Эти приемы охотно посещали представители администрации, высшего военного командования, сенаторы, члены палаты представителей, бизнесмены, деятели науки и культуры.
Приведу любопытный факт. Ни в одно посольство не ходила на приемы вдова бывшего президента Вудро Вильсона — одного из главных творцов Версальского мирного договора, который, как известно, так и не был ратифицирован сенатом США. А советское посольство она посещала.
— Почему? — задавали ей вопрос.
— Чтобы, — говорила эта пожилая интеллигентная женщина, — поклониться советскому народу за его стойкость и мужество в борьбе против общего врага.
Элеонора Рузвельт и сыновья
Хотелось бы поделиться некоторыми воспоминаниями о семье президента Рузвельта.
Его жена Элеонора была личностью яркой и, безусловно, человеком незаурядного ума. Рузвельт был поражен жестоким недугом, а ей одной, считала она, не всегда удобно находиться на виду, участвовать в тех или иных мероприятиях общественного характера. Однако изредка Элеонора Рузвельт все же появлялась на торжественных собраниях и заседаниях, особенно во время второй мировой войны.
О ее способностях хорошо знали. Она не чуждалась политики, регулярные колонки в газетах с изложением ее взглядов привлекали внимание многих, в том числе дипломатов, работавших в Вашингтоне. Как правило, можно было составить представление не только о том, чем дышит она сама, но и о том, что думает президент. Иногда это были просто осторожные намеки. Но их было достаточно, чтобы почувствовать, откуда в политике только начинается легкое дуновение или уже дуют ветры. Писала она и по вопросам внутренним, и по проблемам внешним. То, что временами она могла выносить самостоятельные суждения, ничуть не умаляет значения сказанного выше относительно популяризации раздумий самого президента Рузвельта.
