Незадолго до этого я говорил о традиционной иерархии структуры заработной платы. В этом случае большое значение придается различиям в уровне денежного дохода, и предполагается, что более высокий заработок отражает существенные реальные преимущества, что, разумеется, происходит до сих пор, несмотря на тенденцию выравнивания реальных доходов. Но я уверен, что важность различий в уровне оплаты отчасти является символической. Они функционируют в качестве ярлыков, обозначающих промышленный статус, а не как инструмент подлинной экономической стратификации. И мы также видим признаки того, что признание этой системы со стороны самих работников (особенно находящихся внизу шкалы) зачастую наталкивается на требования большего равенства относительно благ, не облекаемых в денежную форму. Рабочие, занимающиеся ручным трудом, могут считать правильным и справедливым, что они зарабатывают меньше, чем некоторые служащие, но в то же время люди, работающие за заработную плату, могут требовать тех же нематериальных благ, которыми располагают служащие, получающие жалование, поскольку они должны отражать фундаментальное равенство всех граждан, а не неравенство доходов или профессиональных рангов. Если управляющий может получить выходной, чтобы сходить на футбольный матч, почему рабочий не может? Общие блага – это общее право.
Послевоенные исследования общественного мнения среди взрослых и детей обнаружили, что когда вопрос ставится в общих выражениях, интерес к тому, чтобы зарабатывать большие деньги, невелик. Я думаю, что это связано не только с тяжелым бременем прогрессивного налогообложения, но и с неявным убеждением, что общество должно и может гарантировать все существенные составляющие достойной и безопасной жизни на каждом уровне, независимо от того, каков уровень заработка. Среди учеников средней школы, опрошенных Бристольским институтом образования, 86 % хотели получить интересную работу за разумную заработную плату, а только 9 % – работу, на которой можно было бы заработать много денег. И средний коэффициент интеллекта во второй группе был на 16 пунктов ниже, чем в первой[231]. По результатам опроса, проведенного Британским институтом общественного мнения, 23 % хотели бы получать максимально высокую заработную плату, а 73 % предпочли благополучие при менее высокой заработной плате[232]. Но мы могли бы предположить, что в каждый конкретный момент, отвечая на конкретный вопрос о текущей ситуации, большинство людей признают, что хотели бы иметь больше денег, чем у них есть сейчас. Другой опрос, проведенный в ноябре 1947 г., показывает, что даже это предположение преувеличено, поэтому 51 % ответили, что их заработка достаточно или больше, чем нужно для того, чтобы соответствовать потребностям их семей, и только 45 % сказали, что заработок недостаточен. Это отношение оказывается различным на разных социальных уровнях. Классы, получившие наибольшие выгоды от социального обеспечения, у которых реальный доход в целом повышался, должны быть не столь озабочены различиями в денежном доходе. Но мы должны быть готовы к тому, что по-другому будут реагировать те сегменты средних классов, у которых в настоящий момент денежный доход наименее устойчив, а наиболее дорогие элементы цивилизованной жизни становятся недостижимыми при существующем уровне денежного дохода.
В целом, подводя итоги, я обращусь к замечанию профессора Роббинса, сделанному им здесь два года назад. «Мы проводим, – утверждал он, – политику, ведущую к внутренним противоречиям и самообману. Мы облегчаем налогообложение и стремимся, насколько это возможно, ввести систему выплат, которая зависела бы от объемов производства. И в то же время наша политика замораживания цен и вытекающая из нее карточная система вдохновлены эгалитарными принципами. В результате мы получаем худшее от обоих миров»[233]. И снова: «Убеждение, что в нормальные времена очень здраво было бы попробовать объединить принципы и поддерживать эгалитарную систему реальных доходов параллельно неэгалитарной системе денежных доходов, представляется мне несколько simpliste»[234]. Да, с точки зрения экономиста, это, пожалуй, так, если он пытается оценивать ситуацию исходя из логики рыночной экономики. Но это не обязательно верно для социолога, который помнит, что социальное поведение не определено исключительно логикой и что человеческое общество может насытиться блюдом, полным парадоксов, не получив несварения желудка, во всяком случае, долговременного. На самом деле, подобная политика вообще может быть не simpliste, а утонченной, современной версией старой максимы divide et impera – сталкивай противников друг с другом, чтобы обеспечить мир. Но, если говорить более серьезно, слово simpliste предполагает, что эта антиномия является следствием беспорядочного образа мыслей наших правителей и что если пролить свет на этот факт, ничего не сможет удержать их от изменения такого рода действий. Напротив, я убежден, что этот конфликт принципов укоренен глубоко в основаниях нашего социального порядка в современной фазе развития демократического гражданства. Предполагаемые несообразности, на самом деле, являются источником стабильности, достигнутой за счет компромисса, а не диктуемой логикой. Эта фаза не будет длиться вечно. Может случиться так, что некоторые из конфликтов внутри нашей системы обострятся до такой степени, что компромисс не сможет длиться в дальнейшем. Но если мы стремимся поспособствовать их разрешению, мы должны осознавать глубокие и разрушительные последствия, к которым приведут любые резкие попытки обратить вспять существующие и недавние тенденции. Целью этих моих лекций было пролить свет на одну из стихий, по моему убеждению, обладающую основополагающей важностью, а именно – на воздействие быстро развивающейся концепции прав гражданина на структуру социального неравенства.
«Фот как, – сказала герцогиня, – и мораль отсюда такова: „Любофь, любофь – фот что движет миром!“» – «А некоторые говорят, – прошептала Алиса, – что миром движет то, что каждый думает о своем собственном интересе». – «Ну, это почти одно и то же, – сказала герцогиня». – Л. Кэрролл. Алиса в стране чудес. (В имеющемся русском издании данный фрагмент передан неточно. – Примеч. автора.)
Перевод выражения civil rights как «гражданские права» страдает неточностью, особенно если учесть, что по-английски существует выражение civil citizenship, которое пришлось бы переводить буквально как «гражданское гражданство».
Что касается другой части политических прав – права участия в голосовании, то возможности повлиять на исход избирательной кампании в высшие органы власти у рядового гражданина крайне ограниченны. Отсюда и проистекает скепсис большинства простого люда к корпусу либеральных (формально-юридических) прав.
По крайней мере, такова логика самой идеи «гражданства». На эмпирическом уровне под категорию граждан долгое время подпадали лишь мужчины-собственники. Женщины и «низшие классы» (рабочие) были из гражданства исключены.
На эту неясность указывали многие критики. См.: Jessop В. Capitalism and Democracy: the best possible shell? // Power and the State / G. Littlejohn, B. Smart, N. Yuval-Davis (eds). L.: Croom Helm, 1978; Giddens A. Profiles and Critique in Social Theory. L.: Macmillan, 1982.
Носитель первых – индивид, обладающий собственностью, т. е. буржуа. Носитель вторых – социальный класс и, в частности, наемные рабочие. См.: Turner B.S. Citizenship and Capitalism: the Debate over Reformism. L.: Allen and Unwin, 1986.
Мы здесь не входим в обсуждение вопроса о нетождественности понятий «капитализм» и «рынок».
Политическое вмешательство в экономическую, т. е. рыночную, деятельность, как полагают Ф. Хайек и его единомышленники, открывает дорогу тоталитаризму.
Самым заметным адептом социал-реформизма в Британии последних полутора десятилетий является, конечно, Э. Гидденс с его идеями «третьего пути» и «нового эгалитаризма». (Э. Гидденс был, кстати, советником при правительстве Т. Блэра.) См.: Giddens A. Beyond Left and Right. Cambridge: Polity, 1995; Giddens A. The Third Way. Cambridge: Polity, 1998; The Global Third Way Debate / A. Giddens (ed.). Cambridge: Polity, 2001; The New Egalitarianism / A. Giddens, P. Diamond (eds). Cambridge: Polity Press, 2005.
См.: Roche M. Rethinking Citizenship, Welfare Ideology and Change in a Modern Society. Cambridge: Polity Press, 1992.
Строго говоря, ни M. Тэтчер, ни Р. Рейган не были последовательными приверженцами доктрины, которую позже назовут «неоконсерватизмом». Их подверстали туда задним числом. Но коль скоро сами «неоконсерваторы» ведут свою родословную именно отсюда, от подобных тонкостей позволительно отвлечься.
