Вот как это объясняет Н.Коровицына: «Городская интеллигенция, формировавшаяся в регионе, считала себя продолжательницей исторической миссии дворянства, хранительницей национальной идентичности, культуры, языка, традиции. Она брала на себя роль общественного лидера, ответственного за судьбы национального развития, передачу характерной системы ценностей из поколения в поколение. Интеллигенция воспринимала себя как особый, харизматический слой общества. Она фактически заняла социальные позиции буржуазии, сохранив ментальность аристократии.
Восточноевропейская интеллигенция – преимущественно «новая» – создала тип культуры, тесно связанный со «старой дворянской культурой» и, сохраняя преемственность с ней, воспринимала себя как национальную элиту. Госсоциализм, как принято называть этот период в Восточной Европе, даже получил определение «ортодоксальной и деформированной версии проекта Просвещения»… Именно высокообразованные слои населения выступали наиболее последовательными сторонниками свободного рынка. Это совершенно не было характерно для других регионов мира и составляло специфику посткоммунистической Восточной Европы, объяснение которой можно найти в интенсивных процессах «психотрансформации», интенсивно шедших в среде интеллигенции.
Массовая носительница идеалов романтизма и символизма, двухвековой дворянско-аристократической традиции восточноевропейская, особенно польская, как и русская, интеллигенция пережила уже в ходе «перестройки» беспрецедентный сдвиг в ментальности, жизненных ориентациях, ценностях… Не что иное, как традиционные ценности, исповедовавшиеся восточноевропейской интеллигенцией, были движущей силой бархатной революции».
Мысля в терминах исторического материализма, мы не могли понять, как традиционные ценности могли подвигнуть человека, воспитанного в солидарном обществе, поддержать революции, которые вели к господству ценностей либеральных, кардинально антитрадиционных. А ведь и мы в СССР наблюдали мировоззренческий кризис, вызванный быстрой урбанизацией. Он проявился в сдвиге к оккультизму и суевериям, в иррационализме и мистицизме множества образованных городских людей – во всем том, что сделало советского горожанина 80-х годов беззащитным перед самой грубой манипуляцией сознанием.
Н.Коровицына пишет об этом воздействии урбанизации на сознание в странах восточной Европы: «В период социализма изменился тип веры: традиционный сельский тип религиозности уступал место новому – городскому – с его мировоззренческой неопределенностью, размытостью идейных и нравственных ориентаций. Городской тип веры был одним из проявлений „городского нематериализма“ как некоторого „мировоззренческого синтеза“. Он возник в то десятилетие [1970-е годы] в среде новых горожан из числа массовой интеллигенции и служащих, став плодородной почвой для процессов „перестройки“, для всевозможных духовных превращений общества позднесоветского типа. „Городской нематериализм“ возникал на месте утраченной веры в Бога. Лишенные веры бывшие носители традиционного типа культуры и социальности представляли собой легко управляемую и манипулируемую „массу“. Она и явилась основой бархатной революции. Сама эта революция – не что иное, как феномен массового сознания восточноевропейского общества».
Рассмотрим некоторые конкретные случаи.
Замена политического режима в ГДР84
ГДР являлась ключевым объектом «бархатной» революции, поскольку именно здесь проходила западная граница советского геополитического блока. Здесь с особой остротой ощущался «демонстрационный эффект» западного образа жизни и западных потребительских стандартов, поскольку по обе стороны границы жили люди одного и того же народа. В условиях наступления общества массового потребления вся Восточная Европа проиграла соревнование с Западом в сфере «престижных» материальных условий жизни, что сыграло решающую роль в успехе революций 1989 г. В ГДР это проявилось крайне резко.
До конца 1980-х годов никаких массовых выступлений немцев не было. Приход к власти в СССР М.С.Горбачева и его политика перестройки кардинально изменили ситуацию – началась активная дестабилизация государственности ГДР. Передачи западногерманского телевидения, всегда свободно доступные в ГДР, широко освещали ход реформ в Восточной Европе. Все большее число людей решались написать заявление о выезде в ФРГ – только в первом полугодии 1989 года таковых было 125 тысяч. Многие представители интеллигенции и церковные деятели стали открыто критиковать режим за отсутствие политических и культурных свобод.
Правительство ответило изгнанием из страны некоторых видных диссидентов. Однако диссиденты ГДР все чаще ссылались на требования гласности и перестройки по примеру СССР. Влияла и ситуация у соседей – 17 апреля в Польше снова была разрешена «Солидарность», 2 мая Будапешт открыл границы для венгерских граждан, 4 июня в Польше оппозиция приняла участие в парламентских выборах.
Еще более сильным сигналом в середине июня послужил визит Горбачева в ФРГ, во время которого было подписано совместное заявление, в котором Горбачев провозгласил право каждого государства свободно выбирать собственную политическую и социальную систему. К этому времени в ГДР с той же целью уже регулярно совершались попытки организовать митинги, так как коммунальные выборы 7 мая, которые оппозиция объявила фальсифицированными, дали к этому повод. Внимательно следя за подаваемыми и советским руководством, и Западом сигналами, оппозиция все меньше боялась бросить режиму открытый вызов. В это же время в ГДР уже возникли первые независимые партии («Демократию – сейчас», «Новый форум», «Демократический выезд» и Социал-демократическая партия ГДР).
Непосредственной причиной дестабилизации стала проблема беженцев, вызванная открытием для последних венгерской границы. Решение об этом Венгрия приняла уже 24 августа 1989 г. в результате контактов между Г. Колем, премьер-министром и министром иностранных дел ВНР. 9 сентября 1989 г. Венгрия полностью открыла свои границы для граждан ГДР. До конца сентября около 25 тысяч немцев прошли через эту «брешь» в Австрию, а через нее в ФРГ. В Праге и Варшаве тысячи граждан ГДР выжидали на территории посольств ФРГ, пока Бонн не добился для них права на выезд. 4 октября поезда с опечатанными вагонами привезли на Запад более семи тысяч беглецов85.
6 октября в Восточном Берлине состоялось официальное факельное шествие около ста тысяч членов организации социалистической молодежи, а двумя днями позже в Лейпциге на улицу вышли 70 тысяч противников режима под лозунгом «Мы – один народ». Все происходило дисциплинированно и мирно. Красноречива динамика: 25 сентября в Лейпциге на демонстрацию вышло пять тысяч человек, всего неделей позже уже 20 тысяч, а еще через неделю – 70 тысяч.
В начале октября на празднование 40-летия ГДР прибыл М.С. Горбачев, который дал понять, что Советский Союз не станет вмешиваться в дела ГДР. 7 октября 1989 г. Горбачев выступил в берлинском Дворце Республики со своей знаменитой речью, где он предупреждал руководство ГДР, что «жизнь его накажет, если оно будет опаздывать». Был пущен слух, будто Горбачев заявил руководству ГДР, что советские войска в ГДР выступят не на его стороне. Руководство ГДР, предоставленное само себе, разделилось. Хонеккер, только что оправившийся от серьезной операции, выступил за применение силовых методов. Большинство членов политбюро ЦК СЕПГ не согласилось, и в середине октября Хонеккер и его союзники были вынуждены уйти в отставку. Во главе партии стал Эгон Кренц. Перед общественностью он ни разу не появился.
В научных кругах уже обсуждались модели «чистки», которую могли бы возглавить умеренные кадры СЕПГ и представители правозащитных движений. 23 октября в Лейпциге на улицу вышло 300 тысяч человек, а 4 ноября на Александерплатц в Восточном Берлине – около миллиона86. Одновременно росло число тех, кто бежал на Запад через другие страны восточного блока. В течение пяти дней почти 50 тысяч восточных немцев покинуло ГДР через ЧССР. Это уже не имело практического смысла и было частью спектакля «бархатной» революции. Как позже писали социологи, «демократические ориентации восточных немцев не в последнюю очередь объяснялись желанием жителей бывшей ГДР присоединиться к богатому западному собрату».
Совет министров во главе с премьер-министром Штофом ушел в отставку 7 ноября. Правительство возглавил Х. Модров, секретарь Дрезденского окружного комитета СЕПГ. Новое руководство попыталось стабилизировать ситуацию, пойдя навстречу некоторым требованиям демонстрантов: было предоставлено право на свободный выезд из страны и провозглашены свободные выборы.
