Лейтенант Вейцман, по специальности строитель мостов, вскоре после встречи в Кремле получил назначение в Киевский военный округ, где был направлен в часть, расположенную недалеко от государственной границы. Естественно, новичка, да ещё прибывшего «из самой Москвы», обступили новые сослуживцы, расспрашивая, что нового там происходит. Самуил Гдальевич, ничего не скрывая, стал рассказывать о приёме в Кремле и о речи Сталина. Он сразу же заметил на лицах слушателей выражение недоверия, а буквально минут через двадцать ему было приказано явиться в особый отдел части. Там его сурово спросили, на каком основании он сеет в войсках антигерманские настроения, когда всему миру известно, что между СССР и Германией действует пакт о ненападении. Если бы Вейцман пересказывал не речь Сталина, которую он слышал лично, дело могло бы обернуться для него весьма печально. Но расстрелять человека, передававшего слова самого Сталина, было опасно. Поэтому его отпустили с миром, но запретили рассказывать о речи Сталина. Вот так бдительно стояли на страже мира наши особисты.
Сталин в 1941 году войны с Германией не боялся. Он и раньше публично заявлял, что во Второй мировой войне сцепились между собой две коалиции империалистов, и когда они измотают друг друга, СССР может вступить в игру и сыграть решающую роль, освободить мир от власти капитала. В условиях, когда СССР по оснащённости армии военной техникой намного превосходил Германию, если война и начнётся, — считал Сталин, — то как она будет проходить? Так, как это было в недавних боях с японцами на Дальнем Востоке: пограничные войска задержат наступление немцев до подхода соединений Красной Армии, а дальше события пойдут так, как это и предусматривалось нашей военной доктриной. Советские военные руководители постоянно заверяли его в готовности Красной Армии не только к обороне страны, но и к тому, чтобы разгромить и добить врага на его собственной территории. Хотя Сталин и несколько сомневался в правдивости рисуемой ими картины, но всё же в целом считал, что оборона страны находится на достаточно высоком уровне. Он лишь не хотел, чтобы СССР в глазах мирового общественного мнения выглядел агрессором, ибо тогда стал бы возможен союз Гитлера с лидерами США и Англии против нашей страны (что было вполне возможным). Отсюда и его указания «не поддаваться на провокации».
Участник Великой Отечественной войны полковник В.Т.Федин в статье с характерным названием «Казалось — всё предусмотрено», защищая Сталина от обвинений со стороны либеральных, прозападных критиков, всё же вынужден был признать:
«… Сталин в предвоенные годы не занимался непосредственно оперативно-тактическими вопросами Вооружённых сил, никогда не инспектировал войска, не проверял их боеготовность, полностью полагаясь в этом деле на Наркомат обороны, как это всегда делал, когда наркомом обороны был К.Е.Ворошилов. У Сталина хватало забот: геополитика, сложнейшие вопросы дипломатии, громадное хозяйство страны». (Федин отмечает, что военную промышленность в последние перед войной годы курировал как раз лично Сталин, и она-то показала себя с самой лучшей стороны, быстро компенсируя колоссальные потери армией вооружений.)
Работать рядом со Сталиным было и привлекательно, и страшно. Карьерные взлёты того времени поражают воображение, но и падения были глубокие, часто провинившиеся отвечали головой. И всё же известно, что Сталин ценил тех работников, которые говорили правду и умели со знанием дела отстоять свою точку зрения, но таких людей вокруг него было немного. Не занимаясь непосредственно обеспечением боеготовности войск, он в этом деле полагался на высшее руководство РККА. И потому так важно было иметь на этих постах людей, которые знали бы подлинное состояние дел и могли донести свои взгляды до Сталина. К сожалению, большинство верхушки военных предпочитало подлаживаться под взгляды вождя и более того — попросту заниматься очковтирательством.
Тимошенко и Жуков знали, что боеготовность РККА, в особенности войск в западных округах, была невысокой. (Наиболее сильным был Дальневосточный военный округ, раньше других преобразованный во фронт, поскольку самой большой опасностью для СССР с 30-х годов считалось возможное нападение со стороны Японии, устраивавшей на границе бесконечные провокации.) Жуков столкнулся с неразберихой в войсках и неумением командиров всех уровней во время боев на реке Халхин-Гол, ему тогда пришлось приговорить к расстрелу сотни военнослужащих и большому числу командиров поломать судьбу. Тимошенко командовал фронтом во время крайне неудачной для нас Финской войны и знал, насколько плохо были подготовлены наши войска к современным боевым действиям. Оба они знали, что кадровая армия была разбавлена новобранцами, призванными на основе закона о всеобщей воинской повинности, принятого только в 1939 году. РККА, хотя и называлась Рабоче-Крестьянской, была всё же скорее Крестьянской (рабочие оборонных предприятий и просто высокой квалификации получали бронь и от призыва освобождались). Среди призванных в армию крестьян было много таких, которые паровоз впервые в жизни увидели, когда им пришлось грузиться в эшелоны. Ещё больше было недовольных недавно проведёнными коллективизацией и раскулачиванием. Призывники из районов Западной Белоруссии и Западной Украины, как и значительная часть местного населения, были враждебно настроены в отношении Советской власти.
Недавно полученное первоклассное вооружение было бойцами плохо освоено, командиры не имели опыта взаимодействия родов войск. Сказались и последствия репрессий 1937–1939 годов — не в том смысле, что «были уничтожены лучшие из лучших», как это талдычат либералы, а в том, что командные кадры сковал страх, а значит, они не смели в полной мере проявлять инициативу. К тому же имевшийся у многих из них опыт боёв Гражданской войны был ошельмован и истреблялся в ходе борьбы с партизанщиной и за укрепление дисциплины. А знания, приобретённые в академиях, где их учили преимущественно прежние царские офицеры и генералы, готовившие, как и все академии, к прошлой войне, им в условиях июня 1941 года вряд ли мог пригодиться.
Знали обо всём этом Тимошенко и Жуков? Ну, может быть, не обо всём, но в основном знали. Тимошенко уже вскоре после начала войны говорил Будённому: «Всё равно придётся драпать до Аляски» (во второй раз эта фраза звучала «более патриотично»: «до Владивостока»). Но Сталину они говорили то, что он хотел бы от них слышать. Реального положения дел с боеготовностью войск ни Тимошенко, ни Жуков Сталину не докладывали. Тимошенко и Жуков должны были предусмотреть и возможность превентивного удара германских войск, но никаких мер на этот случай не принималось.
Из недавно обнаруженного дневника Будённого стало известно, что в ночь с 21 на 22 июня 1941 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) с участием высшего военного руководства Сталин предупредил военных, что в наступающий день весьма вероятно нападение немцев. На вопрос Сталина, как в этом случае будут развиваться события, и Тимошенко, и Жуков ответили: если враг нападёт, он будет тут же разбит нашей доблестной Красной Армией. Сталин назвал это заявление несерьёзным и, выслушав мнение Будённого (войска вывести на передовые рубежи, самолёты рассредоточить и пр.), предложил положить его предложения в основу директивы, передаваемой войскам.
Жуков не был способен к штабной работе, сознавал это и противился его назначению на пост начальника Генерального штаба (это было, пожалуй, самым ошибочным кадровым решением Сталина). Вот и за вечер 21 июня и за первый день войны ему пришлось написать три директивы, и все они были крайне неудачными, что тяжело отразилось на положении наших войск.
В 0 часов 30 минут в штабы приграничных военных округов была отправлена «директива? 1», которая предписывала войскам «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». В то же время войскам было приказано «быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». Более того, указывалось: «Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».
Как видим, директива была составлена Жуковым так, что командующим округами пришлось ломать голову над тем, как её понимать. Им, как и нижестоящим командирам на местах, следовательно, предлагалось самим решать, что представляют действия немецкой армии — «провокационные действия» или «внезапный удар?» Но и предпринимать боевые действия командиры не имели права без введения в действие плана прикрытия, а он в войска так и не поступил. К тому же директива была отправлена слишком поздно. Почему?
Почему Жуков, который должен был бы быть в любой момент готов к отражению нападения врага, так долго сочинял текст директивы в одну страничку? А ведь этот совершенно секретный документ надо было ещё зашифровать и передать в штабы военных округов. А там — расшифровать, прочитать, осмыслить, принять решение. И, снова зашифровав, передать в штабы армии, а те, в свою очередь, в штабы корпусов и дивизий и т. д. Ясно, что до частей, занимавших передовые позиции, надлежащие приказы командования просто не могли дойти.
