Ознакомительная версия.
Если вы полагает, что цитирование Смердякова — лицемерный прием и так нельзя, я вас разочарую.
Смердяков национал-демократами полностью реабилитирован идеологом национал-деморатов А. Широпаевым:
«…Мысль Смердякова по своей сути очень не глупа. «Совсем даже были бы другие порядки…» — а почему бы и нет? Взять хотя бы знаменитый «Кодекс Наполеона». Он сметал остатки феодализма и утверждал равенство всех перед законом, главенство права и принцип частной собственности. «Кодекс Наполеона» оказал огромное влияние на дальнейшее правовое становление всей Европы. Не стоит и говорить о том, насколько он отличался от порядков феодально-крепостнической России.
…Смердяков — вот самый интересный и непонятый брат Карамазов. И самый умный, самый глубокий, в чем-то наиболее близкий к народу. Он наиболее смело и интересно заявил тему о России. Независимо от воли автора, он взломал лед ментальных табу. Одной своей фразой он вышел за пределы сусальной «русскости», «православия», «родины», России. Он освободился от России как фетиша, взглянув на нее с точки зрения здравого смысла и нормальных человеческих интересов».
А русский народ упрямо и настойчиво отказывался от всех этих бонусов и шел на поводу у российских властей. Почему? Почему же русские действуют против своих интересов?
К этому вопросу всегда рано или поздно приходит любой последовательный «евроинтегратор».
И вариантов ответа тут не так уж чтобы и очень много.
В системе ценностей, где Европа — однозначное добро, а российская власть — однозначное зло, есть только один вариант, который позволяет и далее оставаться «европейцем»: признание русского народа испорченным.
Если вы желаете ознакомиться с наивысшими достижениями в этой области — рекомендую вам набрать в Гугле или Яндексе словосочетание «квадратный ватник». Автором сего креатива является Антон_Сусов — одновременно член партии «Яблоко» и «Национал-Демократической Партии».
Господин сей прекрасно иллюстрирует только что описанную мною тенденцию. Отказ русского народа от ценностей Европы объясняется тем, что русские — народ-дегенерат, народ-раб, искалеченный своей историей. Русскому народу в лицо бросают обвинение в том, что тот не в состоянии сделать выгодный для себя выбор, поскольку раб не умеет и не может выбирать. Сопротивление русских оккупации провозглашается не проявлением свободолюбия, а результатом покорности.
Травмирующим моментом может назначаться татаро-монгольское иго, советский период, правление Ивана Грозного, крепостное право, петровская вестернизация, — все что угодно. Плюс все это может быть объявлено причиной разом. То есть история русского народа — аномальна и нуждается в радикальном сломе: например, разделении русского народа на части и образовании новых наций — ингерманландцев, поморов, сибиряков, залешан и так далее. Эти нации смогут стать европейскими, в отличие от единой русской нации, которая европейской стать не может в силу своей ущербности и самодостаточности.
И вот здесь — внимание. Потому что мы подобрались к самому сердцу мифа о поврежденности русского народа.
Эта поврежденность, то есть неевропейскость, усугубляется тем, что эта поврежденность — неизлечиваемая. Поскольку народ отказывается принять лекарство — европейские ценности, — а принудить его нельзя. Следовательно, нужно радикально снизить эту сопротивляемость методом введения внешнего управления, оккупации. Или же просто уничтожить сам исторический субъект «русский народ», разделить его и переучредить во что-то иное, что способно к исправлению.
Здесь, простите, я вновь вынужден вернуться к персонажу Федора Михайловича Достоевского: «Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш подлец в своей нищете смердит и ничего в этом дурного не находит. Русский народ надо пороть-с…»
Вот это вот смердяковское бытовое «пороть-с» на самом деле, когда мы начинаем говорить о таких вещах, как история, и превращается в «разделение на несколько наций», то есть — подчинение русских, наказание русских, смирение русских. Русские должны признать, что такие же шельмы, как и все, и обуть лакированные сапоги. Вот в чем интерес: носить лакированные сапоги и перестать заботится о вопросах этики — «все шельмы».
Приписываемая русским рабская покорность, воспитанная ордынским игом, тираническим характером власти, крепостным правом и так далее, кстати, не выдерживает элементарной проверки фактами. Такими, как восстания Разина и Пугачева. Тем, что на большей части территории России и вовсе не было крепостного права. Тем, что казачество — совершенно вольное сословие, имеющее демократические институты управления — регулярно и абсолютно органично участвовало в национально-освободительном движении во время очередных попыток евроинтеграций.
Также отдает некоторым парадоксом рецепт пробуждения у раба европейского чувства собственного достоинства и осознания интересов — порка, унижение и разделение.
Пороть, унижать, ослаблять, смирять и всячески обезвреживать нужно не безвольного и слабого раба, а напротив — того, кто силен, осознает сою силу, того, кто невероятно, несовместимо с целями «евровоспитателей» горд, «много о себе думает» и руководствуется не прямыми и очевидными интересами, а предпочитает им некие абстракции. А способность к абстракциям — симптом более высокой степени развития национальной культуры.
И вот перед нами исчезает образ согбенного раба, боящегося французской свободы, и возникает новый образ — образ народа настолько гордого, что он не может позволить себе унизиться до такой степени, чтобы принять «свободу» от чужака. Принятие подобных «даров» русский народ считает осквернением себя. Русский народ не может ничего принять от простых народов — тем более, принять навязанное. Даже православная вера была принята Русью не в результате политического или военного давления со стороны Византии, а была отвоевана у Византии вместе с рукой Анны Порфирогениты — чтобы принять православие, русские взяли Херсонес.
Такую гордость можно было бы назвать даже гордыней, если бы соединенные с нею реальная сила, способность преодолевать невероятные трудности и лишения, способность к самопожертвованию не превращали бы ее в подлинное величие.
Это — национальная гордость первородного народа. Народа, который самостоятельно, а не через посредство других народов разрабатывает этику, систему ценностей и так далее. Выражаясь религиозным языком: первородные народы — те, у кого свои собственные договоры с Богом.
Когда русские крестьяне, в том числе и крепостные, называли свободных французов «шаромыжник» и «шваль» (от «мон шер ами» и «шевалье»), они этим утверждали, что даже в крепостном крестьянине больше самоуважения и достоинства, чем во французском дворянине.
У первородных народов другие трудности, нежели у обычных. Другая, более тяжелая судьба, другая степень ответственности — и именно это и не устраивает наших оппонентов. Планка русского народа слишком высока для того, чтобы они могли чувствовать себя комфортно. У русских огромные, неохватные для других народов, непонятные, грандиозные требования к себе. Быть русским — невероятно трудно. Соответствовать предъявляемым к себе требованиям — очень тяжело. Эта особенность часто используется «европеизаторами» в пропаганде, когда выставляются русские неудачи, русские неудачники и сравниваются с теми требованиями к себе, утверждениями, которые мы вслух озвучиваем. Например, обсасываются неудача с аппаратом «Фобос-Грунт» в сочетании с утверждением «Россия — космическая держава», или вывешивается потрет алкоголика с надписью «народ-богоносец». Упавший космический аппарат и наличие алкоголиков не смутит ни англичанина, ни француза — потому что они же не сумасшедшие, чтобы предъявлять к себе требования, в списке которых будет 100-процентно идеальное население и 100-процентная успешность во всех исключительно областях деятельности. Но русские такие требования к себе предъявляют и мучаются, когда не могут соответствовать собственным же запросам к себе.
Все это «европействование» и «нацдемство» — всего лишь красивые названия для опрощения. Национальная идея — «сесть на пол и быть проще» и «прикинуться ветошью и не отсвечивать».
Это понижение уровня требований к себе. Это желание расслабиться. Русским быть трудно для всех, но для них это невыносимо — потому что непонятно, зачем такими трудами отстаивать право на формирование собственной этики. В чем вообще от этики и тем более ее созидания радость и удовольствие? В чем выгода?
И вот об этой особой этике, чем она в корне отличается о европейской, мы поговорим в следующей части.
А пока запомните: когда кто-то говорит вам, что русский народ — народ-урод, народ-раб, народ-дегенрат, знайте — это вопит завистливое ничтожество. Вопит от зависти к национальному достоинству русских.
Ознакомительная версия.
