— Этот эпизод Каганович рассказывал мне дважды в разное время, почти слово в слово одинаково.
— Пишут в «Вечерке», что хотели три миллиона евреев выселить в Сибирь, на Север, правда ли это? — спрашиваю.
— В деле врачей не только евреи, там было много и русских, и армян. Писали даже, — говорит Лазарь Моисеевич, — в одной книге было написано, будто бы при Кагановиче было предложение выселить евреев, и что Каганович порвал партбилет, бросил на стол Сталину и сказал: «Я выхожу из партии». Это вранье! Никогда ничего подобного не было. Никогда при мне разговора на эту тему не было.
— Не было разговора о выселении евреев?
— Абсолютно! — вскипает Каганович. — Абсолютно не было разговора, абсолютно. Ни разу. Ни разу не было разговора на этот счет. Абсолютно не было ни разу разговора на эту тему.
— Было ли заседание Политбюро по этому поводу перед смертью Сталина?
— Не было.
— Пишут о профессоре Головченко, замзавотделом ЦК, он ехал делать доклад по делу врачей, и его машину с полдороги завернули. Объясняют это тем, что Сталин, видимо, прочитал письмо Эренбурга и решил отменить такие доклады, а всё дело потихоньку свернуть.
— Может, сейчас Эренбурга хотят сделать героем, вроде того, что он спас страну, — предполагает Каганович.
— Пишут, что возможно, это письмо сыграло роль: Сталин дело врачей прекратил. Прекратил ли Сталин это дело?
— Вообще, оно пошло на убыль. Пошло на убыль само собой.
— Еще при Сталине?
— Да.
— Кто его все-таки задумал? Неужели Сталин?
— Черт его знает… Трудно сказать. Я не влезал в это дел о, — снова подтверждает сказанное ранее Каганович.
— Может, Берия, чтоб выслужиться лишний раз? Этот Шейнис пишет, что он встречался с Молотовым, пытался у него спросить, но Молотов ничего не сказал. Мне Молотов говорил, что он тогда был уже фактически не у дел, у него жена сидела, и Молотов не знал подробностей,
— Как не у дел — он был у дел все время, когда и жена сидела. Молотов немного уходит, — говорит Каганович. — Я вашу книгу не всю посмотрел, кое-что мне почитали, отдельные страницы…
В некоторых вопросах, в вопросе социализма Молотов слаб. Слаб. Вопрос о социализме и коммунизме у него не диалектически поставлен. Поэтому он и говорит, что Каганович плавает в теории. Потому что я не согласен с его постановкой. Я ему говорил, что социализм и коммунизм не разделены чертой, что вот социализм и начинается коммунизм, что это диалектический процесс, одно врастает в другое. Большой процесс. Социализм будет перерастать в высшую стадию — коммунизм, постепенно, медленно. Нельзя считать, что мы социализм построим, и это будет конец классов и прочее. Классы еще останутся и потом немножко. И сейчас классы. То же самое его теория насчет ликвидации колхозов и превращения их в совхозы. Это у вас написано там. Помните? Это очень серьезный вопрос. Я с ним беседовал на даче не раз на эту тему, и цифры ему приводил. Я сейчас жалею, куда эти цифры делись? Я специально готовил для него. Он, конечно, в этом вопросе был неправ. Неправ был, что колхозы изжили себя… Если б он написал — все-таки Молотов руководил Советом Министров чуть ли не пятнадцать лет.
— Он не хотел. Некоторые вопросы Молотов, видимо, не договаривал.
— Потом, он секретарем ЦК был одиннадцать лет. Мы вместе работали. Много дел за плечами. Я помню, по колхозам он накручивал, нажимал. Помню, сидят Калинин, Сталин, Молотов и что-то обсуждают о сроках. Молотов что-то сказал, а Калинин: «А ты все навяртываешь, навяртываешь!»
Сталин расхохотался: «Навяртывает!» — «Да, да, навяртывает!» По-крестьянски, навяртывает. Это Калинин на Молотова сказал, упрекнул его.
— Хотел спросить. Я живу недалеко от театра Советской Армии. В виде звезды он построен. Говорят, Каганович, нарисовал звезду, и построили театр. С воздуха видно. Я думаю, у кого, как не у вас, спросить.
— Архитектор Алабян, — добавляет дочь.
— Не нарисовал, а идея была дана, — уточняет Каганович.
— Вы им дали эту идею?
— Я говорил об этой идее, архитекторы подхватили, Даже Жолтовский, и тот сказал: «А чего же? Можно реализовать эту идею. Идея хорошая». А что касается того, что ее видно с высоты, так сегодня летают кругом. И скоро транспорт у нас по городам, я думаю, пойдет воздушный.
— Злые языки говорили: Каганович нарисовал звезду, и с воздуха любой неприятель увидит и поймет, что это что-то военное, можно бомбить.
— Там колонны, например, пятигранные, это редкость большая — сделать пятигранную колонну, — говорит Мая Лазаревна.
— Колонны пятигранные, — подхватывает Каганович. — Разговор был такой. Обсуждали вопрос. Много идей всяких было.
— Выступал по телевидению Васильев из общества «Память». Они сделали могилу незахороненных красноармейцев и поставили православный крест. А когда приехали посмотреть через некоторое время, этот крест был снят и заменен «сатанинской звездой». Где-то в Калининской области. Символ сатаны. Но звезда — символ человека: голова, руки, ноги.
— Небесный знак, — говорит Мая Лазаревна.
— Что все-таки среди интеллигенции происходит, среди артистической, профессорской — о чем они? — спрашивает Каганович.
— Все разные, раскололись, ушли в разные стороны. Есть люди, которые думают, как вы, есть — Собчак, Попов, и так далее.
— Но все-таки куда они клонят? Это же наша интеллигенция, она же выросла при нас!
— Интеллигенция, которая при вас выросла, она в большинстве за вас. А поколение, которое подросло при Хрущеве, им лет по тридцать сейчас, они клонятся в сторону Запада. Им нравится Америка.
— Видимо, так. Получается, что те, кто постарше, более склонны к советскому образу жизни.
— А какая будет новая молодежь, которым сейчас по двадцать лет, неизвестно. Они ребята не глупые, они умнее нас.
— А те, кому по тридцать лет, склонны к Западу.
— Им нравится, что сейчас рынок, можно заработать, — говорю я.
— Те, кому по тридцать, сорок лет — тащат родителей туда за собой, — говорит дочь.
— А в чем тут дело? — спрашивает Каганович.
— На мой взгляд, большой вред нанес Хрущев мелкобуржуазной политикой. Начал это все именно он.
— Чем мы можем их повернуть?
— Я тоже думаю, чем? Хорошей жизнью, да, но ее не так просто сделать, когда ничего нет. Они видят: на Западе рабочий получает столько, а у нас столько.
— Прочитай им Ленина или Маркса — будут смеяться.
— А, если им сказать: слушайте, голубчики сюда, и поймите. Во-первых, мы начали не с тех азов, с которых Европа начала. Там культура началась на много лет раньше. Причем, сто лет до нашей революции. Там культура была совершенно иная, и жизнь была иная, и уровень иной. Затем, значит, Россия начала с азов, с рванья, с крепостного права, и крепостничество практически еще в конце девятнадцатого века было, потом войны были, войны царя с народом — с девятисотого по семнадцатый годы. В восемнадцатом — гражданская война. Потом нам надо было готовиться к войне с фашизмом. На нас нападали. Россия переживала такие муки адские!
Сейчас мы воспеваем князя Игоря и так далее — так что, там, тогда была жизнь лучше? Сколько Россия пережила для того, чтобы стать государством, страной! Приходится и нам сейчас переживать. Что ж вы думаете, так просто это все пойдет, легко?
— Они, знаете, скажут что? Финляндия получила независимость, после революции, была на уровне России, а как поднялась за семьдесят лет!
— Нет. Она была выше России. Намного выше России. И Прибалтика была выше, конечно, и Финляндия. Конечно, мы увлеклись немного строительством заводов.
— Но у вас не было другого выхода.
— Выхода не было.
— Война на носу…
— Мы должны были за десять лет пробежать то, что другие пробежали за сто лет.
— Вы сделали неслыханное. То, что другие не сделали. Сейчас все это оплевывают, смеются.
— Пройдет, — говорит Каганович. — Болезнь общества. Болезнь роста.
— Все-таки есть еще поколение, которое очень обижается на то, что этих людей выставляют как зря проживших жизнь, — говорит дочь.
Это военное поколение. Им говорят: не за того воевали, надо было за Гитлера воевать. Я читал статью в журнале «Родина» о генерале Власове — он изображается чуть ли не как народный герой! Это был борец со сталинизмом, он хотел использовать немцев как временных союзников, — говорю я.
— А кто же это пишет такие статьи?
— Сколько угодно сейчас.
— И печатают? — спрашивает Каганович с грустью. Он четко улавливает мысль и следит за ней в разговоре.
— Печатают.
— В журнале «Родина»?
— Хотел будто бы спасти Россию от большевизма, а Гитлера использовать как временного союзника, чтобы потом, когда возьмет власть в России, прогнать Гитлера. Но это же наивно! Немцы такие дураки, чтоб занять Россию до Урала, а потом отдать ее Власову? Смешно.
