Кроме того, Хенкель, Штумпфе и их коллеги отказались признать введение минимальной зарплаты в строительстве, хотя работодатели и профсоюзы данной отрасли совместно к этому призвали. Действующее в Германии право на свободные переговоры о заключении коллективного договора между предпринимателями и профсоюзами подразумевает, что федеральное законодательство по минимальной зарплате может вступить в силу только с согласия работодателей. Воздержавшись от этого, представители компаний примирились с тем, что германская строительная промышленность, будучи не в силах противостоять демпингу зарплат со стороны иностранных поставщиков, столкнется с крупнейшей лавиной банкротств со времен войны. По данным Центральной ассоциации германских строителей, до 6000 строительных фирм страны разорится, что приведет к ликвидации 300 000 рабочих мест[257].
Дерегулирование: методичное безумие
Очевидно, что сокращением штатов и снижением заработков занимаются не только управляющие фондами и председатели правлений компаний; есть тут и третья группа действующих лиц — национальные правительства. В странах ОЭСР большинство министров и правящих партий до сих пор верит, что максимально возможное ограничение государственного вмешательства в экономику ведет к процветанию и созданию новых рабочих мест. В рамках этой программы от Токио до Вашингтона и далее до Брюсселя неуклонно стираются с лица земли все управляемые государством монополии и олигополии. Все это делается во имя конкуренции, занятость не имеет никакого значения. Но по мере того как правительства приватизируют почту и телефонную связь, электроэнергию и водоснабжение, воздушное сообщение и железные дороги, по мере того как они либерализуют международную торговлю в этих службах и дерегулируют все — от технологии до охраны труда, они усиливают тот самый кризис, для борьбы с которым их избрали.
Это противоречие уже давно является очевидным в США и Великобритании. Классическим примером стало дерегулирование американского воздушного транспорта. В 70-е годы организованный государством картель из соображений безопасности и контроля отводил авиакомпаниям определенные маршруты, и конкуренция была, скорее, исключением, чем правилом. Авиалинии получали достаточные доходы и обычно предоставляли своему персоналу пожизненную занятость, хотя цены на билеты по сравнению с другими видами транспорта действительно были довольно высоки. Те, у кого было больше времени и меньше денег, путешествовали автобусом или поездом. Администрация Рейгана поставила все с ног на голову. Цены рухнули, но вместе с ними и многочисленные компании. Воздушный транспорт и авиационная промышленность стали крайне нестабильными отраслями; результатом явились массовые увольнения, враждебные поглощения авиакомпаний и их дробление, хаос в аэропортах. В конце концов осталось лишь шесть крупных авиалиний. Имея меньше персонала, чем 20 лет назад, они продают больше рейсов, чем когда-либо, и никогда прежде авиабилеты не стоили так дешево. Вот только хорошие рабочие места утрачены навсегда.
В 80-х эта концепция была с энтузиазмом поддержана управленческой элитой Западной Европы, но поддержки у политического большинства она не нашла нигде, кроме Великобритании. Подлинным оплотом, своего рода орденом радикальных рыночников, стала Комиссия ЕС в Брюсселе, чиновники которой разработали бОльшую часть европейского законодательства в тесном сотрудничестве с зависящими от частного сектора экономики консалтинговыми фирмами и лоббистами[258]. Практически без какого бы то ни было публичного обсуждения приватизация и дерегулирование всех управляемых государством секторов стали неотъемлемой составной частью крупномасштабного плана единого рынка. Бывший председатель Еврокомиссии Петер Шмидхубер логично охарактеризовал это как «крупнейший проект дерегулирования в истории экономики». «Европа 1992» началась с огромной волны слияний и поглощений в частном секторе, обошедшейся по меньшей мере в 5 миллионов рабочих мест. Сейчас, на втором этапе, страны ЕС должны высвободить защищенные государством сектора и монополии; при этом планируется дальнейшее сокращение рабочих мест.
Первыми на очереди в новой Европе, как и в США, были авиаперелеты. Когда в 1990 году Евросоюз отменил ограничения на все полеты через границы, начали падать цены, что привело к закрытию всех государственных авиакомпаний. (Единственными исключениями стали British Airways и Lufthansa, но они фактически уже были приватизированы.) Менее крупные западноевропейские авиалинии, включая Alitalia, Austrian Airlines, Iberia, Sabena и Swissair, едва ли были конкурентоспособными в новых условиях. На фоне постоянных конфликтов с персоналом один план оздоровления следовал за другим, обычно с помощью миллионных вливаний из государственной казны, однако никаких перспектив успешного разрешения сложившейся ситуации пока не наблюдается, и уже ликвидировано в общей сложности 43 000 рабочих мест[259]. С апреля 1997 года авиалиниям будет разрешено осуществлять перелеты в границах любого государства — члена ЕС: самолеты, например, British Airways смогут летать между Гамбургом и Мюнхеном. Ожидание этой новой погони за эффективностью уже породило в отрасли вторую большую волну сокращений. Одна только Lufthansa намерена за 5 лет сэкономить на расходах по зарплате 1,5 млрд марок. Помимо неопределенного числа увольнений, в планы главы этой авиакомпании Юргена Вебера входит, по его словам, замораживание заработной платы, увеличение рабочего времени и сокращение отпусков[260]. К концу битвы за долю рынка в небе Европы уцелеют, по всей вероятности, четыре или пять «мега-перевозчиков» (отраслевой жаргон).
Уже одно это инспирированное государством уничтожение занятости является в условиях свирепствующей безработицы политической концепцией, целесообразность которой весьма сомнительна, но есть и более масштабный план, по сравнению с которым то, что происходит с воздушным транспортом, выглядит как мелкий лабораторный эксперимент. С начала 1998 года вся внутренняя торговля ЕС в сфере телекоммуникаций будет выведена из-под государственного контроля, что создаст новое Эльдорадо для инвесторов и крупных корпораций[261]. Бывшие государственные монополии— от Хельсинки до Лиссабона — должны быть «приспособлены» к конкуренции, тогда как частные международные консорциумы готовятся штурмовать рынок стоимостью в миллиарды, где двузначные показатели роста и потенциальные прибыли до 40% в год оправдывают любые капиталовложения. К чему это приведет, можно понять из сравнения Deutsche Telekom с американской AT&T. В 1995 хозяйственном году лидер рынка США, персонал которого составлял 77 000 человек, получил совокупную прибыль в размере 5,49 млрд долл. Deutsche Telekom, имея почти тот же годовой оборот в 47 млрд долл. и 210 000 сотрудников, почти втрое больше, чем AT&T, декларировал прибыль, равную в долларовом эквиваленте всего лишь 3,5 млрд.[262] Бывший управляющий Sony и нынешний босс Telekom Рон Сом-мер договорился с профсоюзом, что к 1998 году 60 000 сотрудников будут уволены по сокращению штатов и в связи с досрочным уходом на пенсию. Но для того, чтобы компания оставалась конкурентоспособной, к 2000 году придется уволить примерно 100 000 сотрудников — беспрецедентная «чистка» для послевоенной Германии[263]. В лучшем случае лишь какая-то часть этих рабочих мест будет восстановлена в консорциумах-конкурентах, которые формируются вокруг электрических корпораций VEBA и RWE (совместно с AT&T и British Telecom), поскольку эти новички могут полагаться на собственные телефонные сети вдоль линий электропередач и на значительные резервы персонала, который они в настоящее время перегруппируют с выгодой для себя. Кроме того, законодательство позволяет им использовать на выгодных условиях распределительную сеть Telekom и вначале концентрироваться на особенно прибыльных конурбациях, где для удовлетворения спроса требуется меньше персонала.
Правительственные заправилы, однако, больше не желают наращивать безработицу в одиночку. В ноябре 1996 года федеральное правительство объявило, что оно распродаст Deutsche Telekom несколькими траншами на всех крупнейших фондовых биржах мира. Об остальном позаботятся охотники за доходами для акционеров в крупных взаимных фондах. Та же драма повторяется по всей Европе, и уровень безработицы в странах ЕС неуклонно повышается. А пока телекоммуникационные компании продолжают вооружаться против будущих конкурентов, политики запускают следующий раунд либерализации.
Весной 1996 года Конгресс США решил отменить контроль над американским телефонным рынком, позволив трем общенациональным компаниям — AT&T, MCI и Sprint — конкурировать на всех уровнях с семью прежними региональными монополиями. Две из этих региональных компаний тут же слились и одновременно провели сокращение штатов, а AT&T объявила о предстоящей ликвидации еще 40 000 рабочих мест. British Telecom, в свою очередь, намерена сделать еще один большой шаг на пути к максимальной прибыли при минимальной занятости. С тех пор как в 1984 году началась ее приватизация, почти половине ее персонала, насчитывавшего 113 000 человек, было указано на дверь. К 2000 году к ним присоединятся еще 36 000. Британцы и американцы, как видно, готовятся к тотальной всемирной конкуренции, для которой деловито расчищают дорогу политики. В женевской штаб-квартире Всемирной торговой организации правительственные делегации с осени 1995 года ведут переговоры о деталях всемирного соглашения о свободной торговле в области телекоммуникаций. Если таковое действительно вступит в силу — а лоббисты корпораций упорно его пробивают, — то в мире останется всего четыре или пять гигантов данной отрасли, предсказывает профессор Эли Ноум из Колумбийского университета в Нью-Йорке[264].
