ДОСТИЖЕНИЯ НЕОЛИБЕРАЛИЗМА
Все написанное выше — просто обычные рассуждения. Но мы можем исследовать историко-географические свидетельства процесса неолиберализации, чтобы убедиться в том, может ли он стать универсальным средством от всех политических и экономических проблем, стоящих сегодня перед обществом. До какой степени неолиберализация преуспела в стимулировании накопления капитала? Факты оказываются весьма печальными. Совокупный мировой темп экономического роста в 1960-х составлял около 3,5%, а в сложные 1970-е снизился всего до 2,4%. Но показатели темпа роста в 1980-х (1,4%) и в 1990-х (1,1%) — а в 2000-х темп роста едва перевалил за 1 % — демонстрируют, что неолиберализация так и не смогла стимулировать мировой рост экономики (рис. 6.1)[212]. В некоторых случаях, например в бывших республиках Советского Союза и государствах Восточной Европы, пошедших по пути неолиберальной «шоковой терапии», потери оказались колоссальными. В 1990-х доход на душу населения в России падал со скоростью 3,5% в год. Огромное число людей оказалось на грани нищеты, продолжительность жизни мужчин сократилась на пять лет. В Украине результат был похожим. Только Польша, которая не воспользовалась советами МВФ, добилась серьезных улучшений. В большей части стран Латинской Америки неолиберализация привела либо к стагнации (и «потерянному десятилетию» 1980-х), либо к непродолжительному росту, сменившемуся экономическим кризисом (Как в Аргентине). В Африке неолиберализм никак не стимулировал перемен к лучшему. Только в странах Восточной и Юго-Восточной Азии, к которым в некоторой степени присоединилась и Индия, неолиберализация ассоциировалась с каким-то ростом, но там серьезное влияние имели не вполне неолиберально направленные развивающиеся государства. Контраст между ростом экономики Китая (около 10% в год) и спадом в России (-3,5% в год) поражает. Во всем мире растет уровень безработицы (по оценкам, в 1980-е годы в странах Латинской Америки безработными были 29% экономически активного населения, а в 1990-е — уже 44%). Глобальные показатели здоровья населения, продолжительности жизни, детской смертности демонстрируют снижение, а не повышение уровня жизни с 1960-х. Однако доля населения Земли, живущего за чертой бедности, сократилась благодаря улучшению ситуации в Индии и Китае[213]. Снижение и контроль над инфляцией — единственный системный успех, который можно связать с неолиберализмом.
Разумеется, сравнения не всегда показательны, особенно это верно в случае с неолиберализацией. Ограниченная неолиберализация в Швеции, к примеру, привела к гораздо лучшим результатам, чем полномасштабная неолиберализация в Великобритании. Доходы на душу населения в Швеции выше, инфляция ниже, внешнеторговый баланс — благополучнее, и все показатели конкурентной позиции страны по отношению к остальному миру и качества делового климата — также лучше. Показатели качества жизни выше. Швеция занимает третье место в мире по продолжительности жизни, а Великобритания — только двадцать девятое. В Швеции только 6,3% населения относятся к бедным, а в Великобритании их 15,7%. Доход 10% самых богатых шведов превышает доход 10% беднейших граждан этой страны в 6,2 раза; в Великобритании этот показатель составляет 13,6%. В Швеции ниже уровень неграмотности и выше социальная мобильность[214].
Если бы эти факты были широко известны, восхваления неолиберализации и связанной с ней глобализации были бы гораздо более умеренными. Почему же тогда многие убеждены, что неолиберализация и глобализация есть «единственная альтернатива», которая «обречена» на успех? Существует две причины. Во-первых, усилилась нестабильность и неравномерность географического развития, что позволяет некоторым регионам добиваться стремительного роста (по крайней мере, на время) за счет других. Если в 1980-х, например, лидировала Япония, «азиатские тигры» и Германия, а в 1990-х господствовали США и Великобритания, то получается, что сам факт того, что какие-то страны должны были оказаться более «успешными», заслоняет собой другой факт — что неолиберализация не стимулировала роста и не повысила благосостояния. Во-вторых, неолиберализадия как процесс, а не как теория, оказался крайне успешным с точки зрения правящей верхушки. Она либо привела к восстановлению классовой власти правящей элиты (как в США и до некоторой степени в Великобритании — рис. 1.3), либо создала условия для формирования класса капиталистов (как в Китае, Индии, России и других странах). Средства информации отражали интересы правящего класса, а потому оказалось возможным распространение мифа о том, что государства оказывались экономически несостоятельными, так как не были конкурентоспособными (что дополнительно стимулировало спрос на неолиберальные реформы). Рост социального неравенства в рамках отдельного региона объясняется как необходимость, обеспечивающая стимулы для предпринимательского риска и инноваций, которые, в свою очередь, обеспечивают конкурентный успех и рост. Если условия жизни низших слоев общества ухудшаются, это означает, что они сами виноваты в том, что не смогли, обычно по причинам личного или культурного характера, приумножить свой человеческий капитал (путем образования, принятия протестантской этики и отношения к труду, подчинения дисциплине, гибкости и тому подобное). Некоторые проблемы возникали, таким образом, из-за недостатка конкурентоспособности или из-за личных, культурных, политических недостатков. В дарвиновском неолиберальном мире могут и должны выжить только сильнейшие.
Разумеется, время от времени происходили изменения в том, что именно оказывалось в центре внимания в процессе неолиберализации, что придавало всему процессу видимость невероятной динамики. Подъем финансовой сферы и финансовых услуг происходил одновременно со значительным ростом прибылей финансовых корпораций (рис. 6.2). Крупные компании (такие, как General Motors) постепенно объединяли производственную и финансовую функции. Стремительно росла занятость в этих областях. Но стоит разобраться, что на самом деле происходило с производительностью. Большая часть финансового бизнеса оказывается сконцентрированной исключительно на финансовых операциях как таковых, постоянно находясь в поисках способов получить спекулятивные прибыли на основе всевозможных изменений в структуре власти. Так называемые мировые центры финансов и власти стали роскошными островами богатства и привилегий, с многоэтажными небоскребами и миллионами квадратных метров офисного пространства. Финансовые сделки нередко заключаются между торговыми площадками, находящимися на разных этажах одного и того же небоскреба – так возникают миллионы ни на чем не основанных прибылей. Спекулятивные рынки городской недвижимости стали одним из основных двигателей процесса накопления капитала. Не могут не поражать стремительно обновляющиеся образы Манхэттена, Токио, Лондона, Парижа, Франкфурта, Гонконга, а теперь и Шанхая.
Одновременно произошел взрыв в области информационных технологий. В 1970 году инвестиции в этой области составляли примерно те же 25%, что и инвестиции в производство и создание физической инфраструктуры. К 2000 году IT-сектор получал около 45% всех инвестиций! тогда как доля инвестиций в производство и инфраструктуру снизилась. В 1990-х казалось, что это есть признак появления новой информационной экономики[215]. К сожалению, это было свидетельством ошибочного изменения направления развития технологий — дальше от производства и инфраструктуры, в соответствии с возрастающей «финансовой ориентацией» экономических процессов, что и было основным признаком неолиберализации. Нео– либерализм отводит информационным технологиям особое место, ведь с их помощью гораздо проще развивать спекулятивную активность и наращивать число краткосрочных контрактов на рынке, чем посредством собственно усовершенствования производства. Интересно, что заметного прогресса достигли те области производства, которые начали развиваться сравнительно недавно (кино, видео, видеоигры, музыка, реклама, арт-шоу) и в которых IT используется в качестве основы для инновации и продвижения продукции на рынок. Шумиха вокруг этих областей экономики отвлекла внимание от того факта, что базовые области физической и социальной инфраструктуры недополучали инвестиции. Одновременно начался чрезмерный рост интереса к «глобализации» и всему, что было с этим связано, в процессе создания совершенно новой и полностью интегрированной мировой экономики[216].
Основным ощутимым достижением неолиберализма было перераспределение, а не создание нового богатства и доходов. Я уже писал об основном механизме, благодаря которому это стало возможным, который я назвал «накоплением путем лишения прав собственности»[217]. Под этим я подразумеваю продолжение и распространение тех приемов накопления богатства, о которых Маркс в эпоху подъема капитализма писал как о «примитивных» и «первобытных». Сюда относится превращение земли в предмет торговли и ее приватизация, насильственное изгнание крестьян с их земель (сравните с описанной выше подобной практикой в Мексике и Китае, где за последние годы, по оценкам, были переселены 70 млн крестьян); превращение разных форм собственности (общей, коллективной, государственной и т. д.) в исключительно частную (особенно часто это происходило в Китае); лишение обычных граждан их прав; превращение трудовых ресурсов в предмет торговли и подавление альтернативных (автохтонных) форм производства и потребления; колониальный, неоколониальный и имперский подход к присвоению активов (включая природные ресурсы); монетизация процедур обмена и налогообложения, особенно в отношении земли; ростовщичество, национальный долг и, самое отрицательное,— использование кредитной системы как средства радикального накопления путем лишения прав собственности. Государство, обладающее монополией на применение силы и принимающее решение о том, что является законным, играет ключевую роль и в поддержании, и в стимулировании этих процессов. К этому списку можно отнести и массу других приемов, например извлечение прибыли из патентов и прав интеллектуальной собственности, сужение или уничтожение разнообразных форм общественной собственности (например, государственные пенсии, оплачиваемые отпуска, доступность образования и здравоохранения), которых граждане добились ценой многолетней классовой борьбы. Идея приватизировать всю государственную пенсионную систему (впервые это случилось в Китае во времена диктатуры) — одна из целей американских республиканцев.
