Этого недостаточно для того чтобы спасти страну, чтобы отстоять ее историческое будущее, чтобы вывести страну и мир на новые горизонты. Этого мало, но это абсолютно необходимо.
Программу «Суд времени» я и воспринял, как ответ на вызов перестройки-2. Наши противники хотели начать новую перестройку и расправиться в очередной раз с советской историей. Надо было дать им отпор. И мы все вместе смогли дать им отпор, используя уникальное стечение определенных обстоятельств.
Ведь смогли же! Результаты телевизионных голосований, огромное количество писем, направленное зрителями в наш «Экспериментальный творческий центр», что-то, начавшееся уже за рамками этих простых форм деятельности, в глубинах социальной психологии, — всё это говорит о том, что мы можем победить в объявленной нам войне, новой беспощадной войне. У нас для этого есть масса оснований. Если мы не сумеем ими воспользоваться правильно, то вина ляжет на нас.
Но речь идет не о той деятельности, которую нужно осуществлять в условиях реальной оккупации страны, когда ходят патрули, введен комендантский час, функционирует полицейский режим, завинчены все гайки. Не такая деятельность нужна — явки, шифры, пароли, конспирация, — а совершенно другая, открытая общественная деятельность. Респектабельная, требующая от нас не умения скрываться под кроватями или в подпольях, а умения открыто выходить к обществу и открыто говорить с обществом. Говорить массам правду. И завоевывать умы и сердца этих масс.
В этом задача. Другой задачи нет. Если бы задача была другая, то были бы выбраны формы деятельности, соответствующие решению другой задачи. Но выбраны формы деятельности, соответствующие этой задаче.
Да, я могу долго разбираться с тем, в каком именно регионе и что именно затевают наши сторонники. И понимать при этом, что они могут затевать как созидательные начинания, так и разрушительные. Я долго в этом разбираюсь. Коллектив моих соратников, который должен действовать, не очень приспособлен для того, чтобы решать подобные задачи «вдруг», с низкого старта. Однако то, что я и мои соратники действуем медленно, не значит, что мы не способны отличить правильные, но неловкие действия от действий бессмысленных, ненужных и контрпродуктивных.
Что мы можем и должны сделать? И почему мне кажется, что все это имеет вполне серьезную перспективу?
Мы должны выиграть системную войну, ведущуюся в условиях нарастающей общественной открытости.
Противник не может вести ту войну, которую он хочет вести, в условиях закрытости. Ему нужно развинчивать гайки, открывать политическую систему. И он считает, что он воспользуется этой открытостью. А мы считаем, что мы ею воспользуемся.
Почему мы должны считать, что противник обладает сумасшедшим преимуществом над нами? Во что мы не верим? В свой народ? В нашу собственную убедительность? В то, что за эти годы мы не накопили материала, позволяющего нам с другой мерой ясности и внятности говорить с людьми о волнующих их задачах?
Если мы во все это не верим, то надо уходить в кусты, прятаться там навеки. А если мы в это верим, то нам дан шанс — так же как нашим противникам. Они сильнее, они организованнее, за ними стоят международные фонды поддержки — ну и что? Они к этой территории относятся, как к чужой. А мы существуем на своей земле. И земля наша дает нам поддержку, скажем, 1000:1. Мы что-то любим, во что-то верим, чего-то хотим. У нас есть опыт наших ошибок…
Учитывая все это и сохранив в своих душах любовь (а может, даже укрепив ее), мы вполне способны двигаться к победе. Да, она не гарантирована, гарантированная победа вообще ерунда. Но она возможна. Шансы невелики? Даже малые шансы надо использовать! Только тот, кто использует все шансы, заслуживает название человека. Человек борется до конца. Тот, кто ломается в какой-то момент, уже не человек. Может, человекоподобное существо…
Итак, давайте представим себе некоторые формы деятельности, которые могли бы иметь сокрушительный результат в условиях этой вторичной — тухлой, гнилой, замысленной не ради нашего блага — открытости.
Знаете ли вы, что в распоряжении людей, которые сейчас хотели бы вести подобную интеллектуальную войну, вообще нет социологии? Понимаете ли вы, что ее вообще нет! Что все, что сейчас называется социологическими данными, включая данные вполне известных социологических центров, — это ерунда. Нет ни настоящих сетей, ни способности проводить более или менее глубокофокусные исследования, ни методик, отвечающих подлинным требованиям современности.
Ничего этого нет.
Эту передачу смотрят десятки тысяч людей, которые хотели бы создания виртуального клуба «Суть времени». Если бы эти десятки тысяч людей не шифры и пароли искали у себя под кроватями, не думали все время о том, как заняться той деятельностью, которая на данный момент времени неактуальна, а смотрели бы в глаза наползающей на них реальности и искали бы адекватные этой страшной реальности ответы на страшные, реальные вызовы, то они могли бы провести такое социологическое исследование (абсолютно законное и нормальное), которое никакой социологический центр страны сейчас провести не может. В принципе не может. И, обладая результатами такого исследования, они могли бы действовать в десять раз точнее, чем их противник, твердо понимая, с каким обществом они имеют дело.
Меня всегда ужасала фраза Юрия Владимировича Андропова о том, что мы не знаем общество, в котором живем. Мне всегда в этом виделось что-то двусмысленное. Например, что «мы и не хотим это знать, потому что мы будем строить другое общество». Или что «это общество все равно загибается, зачем это знать». Или «мы такие глупые, что ничего о нем не можем знать». Непонятно, согласитесь, что эта фраза значит. Если ты хочешь знать, что такое общество, в котором живешь, — обладая всею полнотою власти, ты можешь это узнать… Что значит «не знаем»? Почему «не знаем»?
Из нормальных, неконспирологических объяснений я вижу только одно: «Мы не обладаем методом, позволяющим нам узнать наше общество, мы живем в системе упрощенно-марксистских предрассудков, у нас нет готовой методологии для того, чтобы действительно постичь новый общественный процесс».
А это значит, что, помимо задачи просто исследовать общество по различным параметрам, надо понять реальную «сермягу» его жизни, реальные умонастроения в той глубинке, которая почему-то никого не интересует и которая безумно интересует нас. Ибо имя ей — Страна.
Подвожу итоги прекратившимся, к счастью, выяснениям отношений между москвичами и немосквичами. Существует ли Москва отдельно от страны или нет? Конечно, Москва не страна, кто же спорит? Конечно, Москва живет по особым, очень странным законам. Конечно, она напоминает сейчас скорее даже не Париж и Лондон или Нью-Йорк, и уж тем более не саму себя, а Лас-Вегас. В Париже практически нет рекламы, а Москва обвешана рекламой, как елка елочными игрушками. И так же похожа на нормальный город, как елка с елочными игрушками похожа на елку, стоящую в лесу.
Конечно же, Москва — это Москва, а Россия — это Россия. Просто страшно-то одно — что антимосковские настроения (как и любые настроения по принципу «анти») только раскачают ситуацию, поселят еще одну распрю. Я приводил уже цитату из Фромма, что ад — это место, где разобщенность не преодолевается даже в любви. Не хватает любви для того, чтобы преодолеть разобщенность, разобщенность всего и вся: отдельных регионов, отдельных слоев населения… Всего и вся. А вот ее-то и надо преодолеть.
А когда ее преодолеваешь, то напрягаешь мышцы любви, а не мышцы ненависти. Мне только не хватало, чтобы между собой начали ссориться в пределах одного клуба москвичи и немосквичи, потом краснодарцы и северяне, потом сибиряки и ленинградцы и так далее. Один мой совсем не глупый знакомый говорил, что соборность — это прекрасное свойство нашего общества, но только у нас очень часто соборность превращается в «разборность».
Так вот, если Москва не будет знать Россию, если она не будет идти навстречу России, то эта Москва не стоит выеденного яйца. Но если у России не будет столицы, то России не будет тоже.
Если Москва ведет себя некрасиво, отчуждаясь от огромного тела собственной страны, паразитируя на этом теле и так далее, должна быть другая Москва. Нам нужно не возмущение всей провинции тем, что столица у нее такая скверная, отказ от столицы — это нонсенс. Нам нужна другая Москва. Так давайте — в единстве с периферией — создадим такую столицу, которая не будет оторвана от периферии, которая не будет ею пренебрегать, которая не будет по ее поводу высокомерно высказываться, которая будет ее любить и чувствовать, чем она дышит. Поэтому социологическое исследование того, чем дышит страна, чем дышит периферия, — это один этап.
Второй этап — хроника текущих событий. У нас постоянно должны быть вести с периферии. Периферия должна чувствовать, что она нужна другим. Новгород должен чувствовать, что он нужен Владивостоку. Владивосток должен чувствовать, что он нужен Новгороду. Каждая клеточка страны должна чувствовать свое единство с другими клетками страны. Это нужно делать не только на уровне социологических и вообще научных исследований, хотя они бесконечно нужны. Не только на уровне исследования реальных региональных процессов, хотя и они необходимы. Это нужно делать на уровне информирования людей о происходящем.
