Неолиберализация, несомненно, отодвинула границы допустимого в отношении превращения предметов и явлений в объект купли-продажи и расширила область, в которой возможно использование контрактов. Как правило, это ведет к кратковременности и недолговечности контрактов (как и учит вся постмодернистская философия) — брак, например, понимается как краткосрочный контракт, а не священная и неразрывная связь. Различие между неолибералами и неоконсерваторами частично отражает и различное отношение к тому, где проходит эта грань. Неоконсерваторы, как правило, обвиняют в том, что им кажется утратой морали в социуме, «либералов», «Голливуд» или даже «постмодернистов», а не корпоративных капиталистов (как Руперт Мердок), хотя именно последние на самом деле наносят основной ущерб, навязывая публике всевозможные сексуально ориентированные, если не откровенно скандальные материалы, и не скрывают предпочтений в отношении краткосрочных, а не долгосрочных соглашений в постоянной гонке за прибылью.
Существуют и гораздо более серьезные вопросы, чем просто попытки защитить некие бесценные объекты, определенные ритуалы или особенно близкий нам сегмент общественной жизни от денежного расчета и краткосрочных контрактов. Дело в том, что в основе либеральной и неолиберальной теории лежит необходимость создания рационального рынка земли, труда, денег, ведь они, как отмечал Карл Поланьи, «очевидно не являются предметом купли-продажи… определение трудовых ресурсов, земли и денег с позиций торговли совершенно необоснованно». Капитализм не может функционировать без таких надуманных категорий, но неспособность системы осознать неоднозначную реальность приводит к непоправимым последствиям. Поланьи в одной из самых знаменитых своих работ пишет так:
«Позволить рыночному механизму единолично определять судьбу человечества и его среды обитания, даже исходя из объема и характера покупательной способности, означало бы уничтожение общества. Признаваемые предметом торговли «трудовые ресурсы» нельзя просто не брать в расчет, использовать без ограничений или оставить без дела, не повлияв на того человека, который является носителем этого особого ресурса. Используя способность человека трудиться, система должна принять в расчет физическую, психологическую и моральную составляющую того, что называется человеком. Лишенные защиты со стороны культурных учреждений, люди будут уничтожены под воздействием социума, они умрут от социального беспорядка — преступлений, голода, зависимости. Природа будет сведена к ее отдельным элементам, отдельные области и районы будут уничтожены, реки загрязнены, возникнет угроза военной безопасности, человек лишится возможности производить пищу и сырье. Время от времени некоторые компании под влиянием рынка и торговых отношений будут исчезать, так как недостаток денег оборачивается не меньшей катастрофой, чем наводнения и засухи в примитивных обществах»[227].
Ущерб, наносимый «потопами и засухами» в области фиктивных капиталов мировой кредитной системе, будь то в Индонезии, Аргентине, Мексике или даже в США, определенно подтверждает правильность последнего аргумента, который выдвинул Поланьи. Но его идеи о трудовых ресурсах и земле требуют разъяснений.
Частные лица выходят на рынок труда, имея определенный характер, связи с той или иной системой социальных отношений — как физические организмы, обладающие определенными характеристиками (фенотип, пол); как личности, накопившие разнообразные навыки (то, что иногда называют «человеческий капитал») и предпочтения (то, что иногда называют «культурный капитал»). Каждый человек связан с какими-то мечтами, желаниями, амбициями, надеждами, сомнениями и страхами. Однако для капиталистов люди — просто фактор производства, хотя и не однородный, так как работодателям нужен труд определенного качества (физическая сила, навыки, гибкость, обучаемость и т. п., в зависимости от задачи). Работники нанимаются на основе контракта, и в рамках неолиберализма предпочтение отдается краткосрочным контрактам, так как именно они обеспечивают максимальную гибкость. Традиционно наниматели использовали дифференциацию трудовых ресурсов, чтобы разделять и властвовать. Рынки труда становятся все более сегментированными, возникают различия по расовому, этническому, половому, религиозному принципу. Все это используется в ущерб наемным работникам. И наоборот — работники могут использовать социальные связи, чтобы получить привилегированный доступ к определенным позициям. Как правило, они стремятся монополизировать навыки и, путем коллективных действий и создания соответствующих институтов, стремятся регулировать рынок труда с целью защиты собственных интересов. Таким образом, они создают «защитный механизм на основе культурных институтов», о котором и говорит Поланьи.
Неолиберализация стремится уничтожить этот защитный механизм, существование которого допускается, а иногда даже поддерживается в рамках «встроенного либерализма». Атаки на трудовые ресурсы ведутся с двух сторон. Влияние профсоюзов и других трудовых организаций ограничено или нейтрализовано в рамках государства (если необходимо, то и с помощью насилия). Повышается мобильность рынка труда. Прекращение государственных социальных программ и обусловленные развитием технологий изменения в структуре занятости, оставляющие без работы значительные-группы трудящихся, окончательно закрепляют доминирование капитала над трудовыми ресурсами. Расколотый и относительно бесправный рабочий класс оказывается на рынке труда, где предлагаются только краткосрочные контракты и всегда на специфических для конкретного случая условиях. Гарантии занятости отходят в прошлое (Тэтчер, например, прекратила практику пожизненного контракта для университетских профессоров). «Система личной ответственности» (как тут подошла терминология Дэн Сяопина!) приходит на смену социальной защите (пенсиям, здравоохранению, защите от травм на рабочем месте), которая раньше была обязательной функцией работодателя и государства. Частные лица обращаются к рынку в поисках социальной защиты. Индивидуальная безопасность становится вопросом личного выбора и оказывается связанной с доступностью финансовых продуктов в условиях рискованных финансовых рынков.
В то же время атака на трудовые ресурсы предполагает трансформацию самого рынка труда в пространственновременных координатах. Можно много заработать, стремясь найти наиболее дешевую и покорную рабочую силу, но благодаря географической мобильности капитал может доминировать над гораздо менее мобильной рабочей силой. Ограничения в отношении иммиграции приводят к избытку рабочей силы. Этот барьер можно преодолеть только с помощью нелегальной иммиграции (что приводит к появлению рабочих ресурсов, которые эксплуатировать оказывается еще проще) или путем краткосрочных контрактов, которые позволяют, например, мексиканским рабочим работать на сельскохозяйственных компаниях Калифорнии. Их, впрочем, хладнокровно отправляют обратно в Мексику в случае болезни или смерти от пестицидов, с которыми им приходится иметь дело.
В условиях неолиберализации возникло явление под названием «дешевый, или одноразовый, работник»[228]. Существует масса свидетельств нечеловеческих условий и потогонной системы, в которых трудятся рабочие по всему миру. В Китае молодые женщины, приезжающие из сельских районов в города, работают в ужасающих условиях: «невыносимо долгая рабочая смена, отвратительная еда, тесные общежития, менеджеры-садисты, которые избивают и унижают работниц; зарплата выплачивается с опозданием в несколько месяцев, а то и вовсе не выплачивается»[229]. В Индонезии две молодых женщины так вспоминают о своей работе на предприятии сингапурского подрядчика компании Levi Strauss:
«Нас регулярно унижают, и это никого не удивляет. Когда босс сердится, он называет женщин собаками, свиньями, шлюхами—а мы должны все это терпеливо сносить. Официально мы работаем с семи утра до трех (при зарплате менее 2 долл. в день), но нас всегда заставляют работать дольше, иногда, особенно если есть срочный заказ, и до девяти. Какими бы уставшими мы ни были, нам нельзя уйти. Нам могут заплатить лишние 200 рупий (10 центов)… Мы ходим на фабрику пешком. Внутри очень жарко. На здании — железная крыша, а внутри здания места для рабочих мало. Очень тесно. Здесь работает больше 200 человек, в основном женщины, и на всю фабрику только один туалет… Когда мы приходим домой после работы, у нас нет сил ни на что, кроме как поесть и спать…»[230]
Похожие истории рассказывают и о мексиканских фабриках maquila, тайваньских и корейских заводах в Гондурасе, Южной Африке, Малайзии, Таиланде. Угроза здоровью, работа с открытыми токсичными веществами, смерть на производстве остаются никем не замеченными.
