Ознакомительная версия.
Кстати говоря, в докладе Собчака второму Съезду народных депутатов СССР на этот счет прямо говорилось: «Политическую, моральную и иную, в том числе правовую, ответственность за свои действия должны нести организаторы несанкционированного митинга у Дома правительства. — И дальше Собчак называл их поименно: — Церетели, Гамсахурдиа, Чантурия и другие лидеры неформальных организаций, которые допустили в ходе проведения митинга различные нарушения общественного порядка, призывали к невыполнению законных требований властей, не приняли мер к прекращению митинга, не попытавшись, таким образом, воспрепятствовать трагическому исходу событий».
Депутат Шенгелая назвал события в Тбилиси «военной карательной акцией», потребовав лишить депутатского мандата командующего Зак ВО генерала Родионова. В тот же день выступил депутат Гамкрелидзе, который говорил: «9 апреля в 4 часа утра под предлогом разгона несанкционированного митинга и мирной демонстрации в Тбилиси было совершено беспрецедентное по своей жестокости массовое избиение невинных людей, повлекшее за собой человеческие жертвы… Эта военная операция, которой руководил командующий войсками Закавказского военного округа генерал-полковник И.Н. Родионов, задумывалась, очевидно, не как операция по разгону мирного митинга, а как заранее запланированная карательная операция по уничтожению людей… Планируемая акция такого масштаба, с такими политическими последствиями, должна была быть заранее известна высшему руководству страны».
Я слушал выступавших и недоумевал. «Военная карательная акция», «под предлогом разгона», «заранее спланированная акция по уничтожению людей»… Что это? Что происходит на съезде? Да, трагедию в Тбилиси действительно необходимо тщательно расследовать — наказать тех, чьи непродуманные действия привели к гибели людей, тут сомнений не было. Одновременно для оздоровления политической обстановки в Грузии надо спокойно разобраться, чего же добивались устроители митинга. Но ведь акценты отчетливо смещаются в совершенно иную плоскость: затевается глумление над армией, идет атака на высшее руководство страны, а политические цели митингаторов заранее объявляются священными. Я-то хорошо знал, что обвинения в «заранее спланированной карательной акции» — это невероятная чушь, не имеющая под собой ни малейших оснований. Почему же она муссируется с такой настойчивостью? Трагическое происшествие в Тбилиси, несомненно, начинало обретать черты политического «тбилисского дела». Но зачем? С какими намерениями это делается?
Явное становилось тайным…
Между тем яростная атака на армию, начавшаяся в первый же день съезда в связи с тбилисской историей, была дружно подхвачена «демократической» прессой. Общественное мнение активно настраивали против Вооруженных Сил. Попытки генерала Родионова изложить свое понимание трагических событий встретили мощный отпор, требования о лишении его депутатских полномочий зазвучали не только на съезде, но и в печати, по телевидению.
Вспоминая обстановку, в которой возникло «тбилисское дело» на съезде, сопоставляя ее с общим ходом дела в стране, я все отчетливее осознавал, что «тбилисское дело» — не сама ночная трагедия, а именно «дело», Политическое «дело»! — служило определенным прикрытием для каких-то так называемых неформальных сил, стремившихся к власти. Впрочем, не так уж трудно было понять, что это за силы. Те самые грузинские националисты, которые организовали митинги в Тбилиси, чтобы оторвать Грузию от Советского Союза, разгромить компартию республики.
* * *
Между тем комиссия по «тбилисскому делу», созданная на первом Съезде народных депутатов СССР, приступила к работе. И как-то утром мне позвонил ее председатель Собчак, сказал, что члены комиссии хотели бы встретиться со мной.
— Пожалуйста, я готов. Когда и где? — спросил я.
Тот разговор с членами комиссии мне особо запомнился вот почему: меня менее всего расспрашивали про обстоятельства «тбилисского дела», а больше интересовались положением в стране, моим отношением к сепаратизму, оценками по частинациональной политики. Помню, был и такой вопрос: как вы относитесь к очернительству нашей истории, к осквернению памятников революционной и боевой славы? И еще: ваше отношение к первичным партийным организациям на заводах, на шахтах? Объясняя, почему задаются такие вопросы, совершенно не относящиеся к «тбилисскому делу», кто-то сказал:
— Егор Кузьмич, пользуясь этой встречей, просто хочется получше узнать вашу политическую позицию как члена Политбюро.
Поскольку членов комиссии было человек двадцать, то и вопросов такого плана мне задали довольно много, беседа длилась больше часа. Что же касается непосредственно тбилисской истории, то прозвучало только два вопроса:
— Кто вел совещание седьмого апреля?
— Совещание проводил я.
— Совещание протоколировалось?
— Нет, это было рабочее совещание, такие совещания не стенографируются и не протоколируются, таков общепринятый порядок в ЦК.
Вот и все. Правда, министр юстиции В.Ф.Яковлев добавил:
— Надо было бы эти вопросы решать в государственных органах, а не в партийных.
Я с ним согласился:
— Конечно! Но ведь тогда мы все еще жили в условиях партийно-государственного руководства, таковы были реальности.
Весь разговор оставил у меня впечатление спокойного, аналитического подхода к изучению «тбилисского дела». Я почувствовал желание членов комиссии, не нагнетая политических страстей, основательно разобраться в обстоятельствах тбилисской трагедии.
Впереди была встреча генсека.
Церемония встречи Генерального секретаря ЦК КПСС после его возвращения из зарубежной поездки несколько отличается от проводов. Как-то само собой сложилась такая практика: встретив Генерального, все члены Политбюро исекретари ЦК собирались или в вестибюле, или в одной из комнат правительственного аэропорта «Внуково-2», чтобы узнать мнение Горбачева о переговорах на высшем уровне, а также для того, чтобы сразу, как говорится, с первых шагов по родной земле ввести его в курс текущих дел. Думаю, это правильная, разумная практика, и она соблюдалась неизменно. Нередко на это уходило один-два часа.
И на сей раз, как обычно, Горбачев в общем плане рассказал о поездке, о своих переговорах с Тэтчер, а затем перешел к нашим проблемам:
— Ну что у нас? Как дела?
Мы заранее договорились с Чебриковым, что он сообщит в аэропорту о происходящем в Грузии, о нашем совещании. В конце концов дело сделано, рекомендации выработаны — это главное. А кто будет о них докладывать Генеральному секретарю — какая разница?
— В Тбилиси очень сложная обстановка — начал Виктор Михайлович. И, рассказав вкратце о создавшемся положении, добавил: — Патиашвили настойчиво просит у центра помощи. Мы собрались, Егор Кузьмич вел совещание. Обсудили возможные варианты действий. Хотелось бы доложить вам выработанные рекомендации.
— Пожалуйста…
Виктор Михайлович изложил выводы рабочего совещания, и Горбачев поддержал их сразу, решительно:
— Правильно!
Затем началось обсуждение дополнительных мер, в котором приняли участие Рыжков, Шеварднадзе, Яковлев, Язов, Медведев, другие члены политического и государственного руководства, ведь Политбюро и Секретариат собрались в полном составе, как всегда бывает при встречах Генерального секретаря, прибывающего из зарубежной поездки.
В итоге все сошлись на том, что рекомендации разработаны разумные, они носят профилактический характер и дают время для того, чтобы широко использовать политические методы. Что касается дополнительных предложений, то, подытоживая обмен мнениями, Горбачев сказал:
— Надо, чтобы завтра же утром товарищи Шеварднадзе и Разумовский вылетели в Тбилиси. Разберитесь там в обстановке на месте. Понимаю, дел много, но необходимо лететь. Надо приложить все силы к тому, чтобы политическими средствами разрядить конфликт. Если потребуется, следует встретиться с участниками митинга.
Вне сомнения, Генеральный секретарь принял абсолютно верное, возможно, единственно верное решение. Кстати, Горбачев дал поручение и Чебрикову: завтра же утром собрать рабочее совещание, на котором снова рассмотреть развитие ситуации уже с учетом полученных шифровок.
Помнится, при этом Михаил Сергеевич добавил:
— Как условились, Егор Кузьмич отбывает в отпуск…
* * *
Возвращаясь мысленно к событиям, развернувшимся на первом съезде, я вспоминаю, что в тот момент недоумевал: с какой целью начала нагнетаться истерия? Зачем некоторые грузинские депутаты прямо на глазах принялись создавать политическое «тбилисское дело»? Почему антисоветская пресса моментально занялась формированием соответствующего общественного мнения, настраивая его против армии?
Ознакомительная версия.
