И действительно, как известно, призрение бедных, сирот и т. д. считается одной из государственных забот. Но все это нынешнее призрение построено на идее милости и потому не может не быть недостаточным, унизительным для тех, на кого оно распространяется. Между тем дело идет не о милости, а о долге общества перед своими сочленами: каждый отдельный индивид должен получить право на свое существование…
Признание права на существование окажет, без сомнения, огромное влияние и на всю область экономических отношений: положение «экономически слабых» станет прочнее и сделает их более устойчивыми в борьбе за цену предлагаемого ими труда и за лучшие условия жизни. Защищенные от опасности голодной смерти, они не так легко пойдут в сети хозяйственной эксплуатации.
Конечно, осуществление права на существование представляет громадные трудности, но иного пути нет: растущая этическая невозможность мириться с тем, что рядом с нами наши собратья гибнут от голода, не будет давать нам покоя до тех пор, пока мы не признаем нашей общей солидарности и не возьмем на себя соответственной реальной обязанности» [154].
Мы видим, что здесь, во-первых, отрицается способность рынка как социального механизма оценить реальный вклад каждого человека в жизнеобеспечение общества («нет возможности выделить и определить ту долю в общей работе, которая совершается каждой отдельной единицей»). Во-вторых, утверждается всеобщее право каждого на получение минимума жизненных благ на уравнительной основе— именно как право, а не милость («дело идет не о милости, а о долге общества перед своими сочленами: каждый отдельный индивид должен получить право на свое существование»). В-третьих, это право в современном обществе должно быть обеспечено государством, а не благотворительностью. Наконец, утверждается, что уравнительное предоставление минимума благ в условиях России является не только этически обязательным, но и экономически целесообразным.
Сформулированные в этом учебнике принципы категорически отрицают то, что говорили Мальтус и Спенсер, Ницше и фон Хайек, а за ними и Е.Т. Гайдар.[59] Автор учебника — не большевик, не революционер, а представитель гуманитарной элиты царской России. Его установки выражают не идеологические, а цивилизационные принципы. Именно эти принципы и стали воплощаться в жизнь Советским государством. Для этого оно должно было сдвинуться к патернализму, то есть стать в большей мере традиционным, нежели режим царской России периода развития капитализма.
Советская власть унаследовала глубокую застойную бедность огромной массы населения, усугубленную разрухой Мировой и Гражданской войн. Сразу после Октября были начаты большие исследовательские, а затем и практические (в том числе чрезвычайные) программы по обеспечению права на жизнь. Во время Гражданской войны Советское государство изымало через продразверстку примерно 1/15 продукции крестьянства, выдавало 34 млн. пайков и тем самым спасло от голодной смерти городское население, включая дворян и буржуев (нерыночное распределение продовольствия в среднем обеспечивало половину рациона горожан). Это и есть в чистом виде патернализм, необходимый для обеспечения права на жизнь. Стратегическая доктрина действий после Гражданской войны исходила из критерия минимизации социальных страданий.[60]
Следуя этой стратегии, выполнялась комплексная программа, и советская власть за время нэпа буквально изменила обстановку в обществе, ликвидировав «синдром бедняка» и ощущение бедствия, что привело к резкому увеличению продолжительности жизни, снижению детской смертности, искоренению массовых социальных болезней.
И.А. Гундаров пишет: «Отсутствие объективных оснований для значительного улучшения здоровья в 1921 г. заставляет предположить действие закона «духовно-демографической детерминации». Действительно, уровень преступности, подскочивший в 1914–1918 гг. в два раза, затем в начале 20-х годов снизился от этой величины в четыре раза. В последующие годы продолжалось поразительное улучшение духовного состояния общества… Годы нэпа представляют собой удивительную картину резкого улучшения системы медикооздоровительной помощи и здоровья населения» [156].
Программа преодоления острой бедности и присущих ей социальных болезней в 20-е годы породила тот антропологический оптимизм населения Советской России, который предопределил и успехи индустриализации, и массовую тягу к знаниям, и победу в Великой Отечественной войне, и быстрое восстановление после войны. А ведь государство тогда еще не располагало для этого крупными материальными ресурсами, успех был достигнут благодаря всеобщему «молекулярному» участию населения в этой программе, ясности и фундаментальности поставленных целей и критериев, способу организации действий, созвучному культурным традициям народа. Это была реализация большого цивилизационного проекта России.
Россия и Запад: типы хозяйства
Одной из составляющих жизнеустройства, которая определяет характер цивилизации, является хозяйство. Это — один из «срезов» культуры, который в высшей степени «пропитан» этническими (национальными) особенностями. В свою очередь, народное хозяйство является одной из главных сил, созидающих народ и нацию, входит в ядро той центральной мировоззренческой матрицы, на которой воспроизводится цивилизация.
Исходя из разных условий и разных представлений о Природе, человеке и обществе, люди по-разному формировали хозяйство— производство и распределение материальных жизненных благ. Уже Аристотель сформулировал основные понятия, на которых базируется ведение хозяйства. Одно из них — экономия (натуральное хозяйство), что означает «ведение дома», материальное обеспечение экоса (дома) или полиса (города). Эта деятельность не обязательно сопряжена с движением денег, ценами рынка и т. д. Другой способ производства и коммерческой деятельности он назвал хрематистика (рыночная экономика). Это изначально два совершенно разных типа деятельности. Экономия — это производство и коммерция в целях удовлетворения потребностей. А хрематистика — это такой вид производственной и коммерческой деятельности, который нацелен на накопление богатства вне зависимости от его использования, т. е. накопление, превращенное в высшую цель деятельности. Каждой цивилизации присущи разные конфигурации соотношений и типов взаимодействия между этими двумя «чистыми» типами хозяйства.
Господство рыночной экономики в современном обществе Запада было связано с возникновением совершенно нового, необычного с точки зрения традиций отношения к собственности, деньгам, труду и превращению вещи в товар.
Содержание всех этих понятий настолько различается в современном и традиционном обществах, что нередко представители разных культур, даже из числа специалистов, просто не понимают друг друга, хотя формально говорят об одном и том же. То изумление, с которым сегодня Запад смотрит на все происходящее в России, во многом связано с тем, что одним и тем же словом у нас и на Западе обозначаются совершенно разные явления.
Рыночная экономика, ставшая господствующим типом хозяйства Запада, не является чем-то естественным и универсальным. Это недавняя социальная конструкция, возникшая как глубокая мутация в специфической культуре Западной Европы. В ходе перестройки в СССР рынок был представлен идеологами просто как механизм информационной обратной связи, стихийно регулирующий производство в соответствии с общественной потребностью через поток товаров и денег. То есть как механизм контроля, альтернативный плану. Но противопоставление «рынок-план» несущественно по сравнению с фундаментальным смыслом понятия рынок как общей метафоры всего общества в западной цивилизации.
Как возникло само понятие «рыночная экономика»? Ведь рынок продуктов возник вместе с первым разделением труда и существует сегодня в некапиталистических и даже примитивных обществах. Рыночная экономика возникла, когда в товар превратились вещи, которые для традиционного мышления никак не могли быть товаром: деньги, земля и свободный человек (рабочая сила). Это— глубокий переворот р, типе рациональности, в мышлении и даже религии, а отнюдь не только экономике.
Взять хотя бы такой момент, как превращение денег в товар. Как пишет Маркс в «Капитале», согласно римскому праву, было безусловно запрещено обращаться с деньгами как с товаром. Там действовала юридическая догма: «Денег же никто не должен покупать, ибо, учрежденные для пользования всех, они не должны быть товаром». Катон Старший писал: «А предками нашими так принято и так в законах уложено, чтобы вора присуждать ко взысканию вдвое, а ростовщика ко взысканию вчетверо. Поэтому можно судить, насколько ростовщика они считали худшим гражданином против вора».
