Ознакомительная версия.
— Решитесь сделать прогноз курса рубля в столь непростой ситуации?
— Без проблем. Все говорят, что Центральный банк уйдет с рынка в стремлении сохранить валютные резервы. Я в это не верю. ЦБ у нас не такая независимая организация, чтобы пускать ситуацию на самотек. Курс рубля будет определяться исключительно фискальными потребностями правительства. Нефть чуть-чуть начала дешеветь, объемы ее добычи, скорее всего, увеличены не будут. Европейцы начнут сокращать потребление российских энергоносителей. Значит, наши валютные доходы будут уменьшаться. Бюджет при этом полностью расписан на «инвестиционные», социальные и военные расходы. Чтобы сбалансировать его, правительство вынуждено будет снижать курс национальной валюты. Пропорция такая: повышение курса доллара на один рубль дает дополнительных доходов в бюджет в размере 160 миллиардов рублей. To есть, чтобы заткнуть дыру, например, в триллион, необходимо опустить курс на пять рублей. Исходя из этого, полагаю, что через год мы увидим курс на уровне 43 рублей за доллар. Доллар будет дорожать на 4–5 процентных пунктов в год быстрее инфляции.
— Россиян пугают отключением наших банков от системы SWIFT. Так ли страшен этот конкретный «черт»?
— Я думаю, этого не будет, хотя Англия вроде бы и выступала за такую меру. Одно дело, когда вы не даете русским кредитов. Другое — фактическое отключение нашей страны от мирового финансового рынка, что и произойдет в случае прекращения доступа наших банков к SWIFT. Это будет означать, что в России случится финансовый коллапс — резко уйдет вниз фондовый рынок, намного сократятся транзакции, гораздо сложнее станет обслуживать внешнеторговые сделки… Мы оказались бы даже не в третьем, а в четвертом мире с точки зрения финансов. Это на сегодняшний день не нужно никому. Есть финансовое эмбарго против Ирана, но эта страна все-таки захватывала американское посольство и финансировала терроризм по всему Ближнему Востоку. Ничего похожего России предъявить нельзя. У нас далеко не такой запущенный случай. Тому же Ирану Запад еще и запретил продавать нефть. И та, и другая мера могли бы быть применены к России ну разве что в случае, если мы начнем бомбардировки Киева. Я такой вариант как реальный пока не рассматриваю.
— Насколько тогда вероятно применение Россией своего экономического оружия массового поражения — прекращение поставок энергоносителей в Европу? «Газпром», говорят, уже несколько снизил прокачку газа в Польшу, добиваясь отказа европейцев от перепродажи нашего голубого топлива Украине.
— Мы себя переоцениваем, полагая, что в Европе случится катастрофа в случае прекращения поставок российского топлива. Катастрофы не будет. У Европы достаточно энергетических мощностей и альтернативных каналов поставок сырья. B EC могут переключить часть генерации с газа на уголь, могут нарастить выработку электроэнергии на французских атомных электростанциях… Им, конечно, будет тяжело. Никто в Европе не хочет, чтобы, скажем, Словакия зимой замерзала. Но парадокс ситуации в том, что та самая Словакия или Финляндия, которые действительно критически зависят от российских поставок газа, являются едва ли не последними нашими союзниками в ЕС, упрямо выступающими против введения действительно жестких санкций в отношении России. Если Москва отключит газ, то ударит по своим собственным союзникам — по Чехии, по Словакии, по Финляндии. В то же время немцы, французы, шведы и прочие поборники антироссийских санкций спокойно перезимуют, используя имеющиеся альтернативы. Я надеюсь, что у российского руководства хватит ума не перегибать палку, наказывая немногочисленных оставшихся у нас в мире друзей. Впрочем, в любом случае европейцы в течении 7–8 лет от российских энергопоставок откажутся. Поскольку никто не хочет оставаться в зависимости от поставок нефти и газа от такой страны, руководство которой может как угодно повести себя в самое ближайшее время.
Печатается по тексту статьи: Иноземцев Владислав. «Побить элиту, не задев народ» // Профиль, 22 сентября 2014 г., с. 26–28.
Ускорение без перестройки
Принято считать, что российское правительство находится в неустанном поиске резервов для возобновления практически замершего экономического роста. Дополнительно «простимулированные» западными санкциями, власти готовы вкладывать предназначенные для обеспечения национального благосостояния средства в инфраструктурные проекты, ослаблять курс национальной валюты ради поддержки отечественного производителя и проводить политику расширения денежной массы. Между тем пока не похоже, что предпринимаемые усилия приносят результат — частные инвестиции в экономику сокращаются, доходы населения стагнируют, бегство капитала не останавливается.
Сегодня очевидно, что правительство сделало выбор в пользу масштабного финансового стимулирования. Из Фонда национального благосостояния уже одобрено выделение более чем 600 млрд. руб., а введенные в середине сентября финансовые и технологические санкции против российской нефтянки не оставляют сомнения в том, что новые «пострадавшие» используют фонд даже не на определенные прежними правилами 60, а на все 100 %. Хотя процентные ставки и выглядят запретительными, Центральный банк постепенно наращивает кредитование банковской системы. Иначе говоря, «топливо» в бак останавливающегося «автомобиля» заливается в более чем достаточном объеме.
Однако остается два фундаментальных вопроса: во-первых, кто выступит локомотивом реального роста, и, во-вторых, какой характер этот рост будет иметь, или, говоря иначе, что именно поменяется в результате реализации государственных программ в российской экономике.
Государственные инвестиции в России по понятной причине «советскости» нашей номенклатуры могут иметь только очень масштабный характер. 607 млрд. руб. из ФНБ пока направлены лишь в 6 проектов — для сравнения стоит напомнить, что в США в эпоху «нового курса» (с 1933 по 1939 год) на $4,2 млрд. ($190 млрд. в нынешних ценах, или 7 трлн. руб.) правительство проинвестировало 34 (!) тысячи объектов (дорог, плотин, мостов, аэропортов, школ, больниц), причем все они были реализованы силами частных компаний по минимальным на тот момент ценам. B России же эффективность сегодня вообще не принимается в расчет: Олимпиада в Сочи стоила больше, чем 8 предшествующих зимних игр, вместе взятые; автомобильная дорога между Москвой и Санкт-Петербургом так и не построена, хотя работы идут уже почти 20 лет. Между тем государство тратит на все это средства, собранные в виде налогов или пошлин с реального бизнеса; деньги, в конечном счете либо вынутые из кармана потребителя, либо им недополученные. Если присмотреться к этой системе, можно увидеть, что в России годами производится массовый перелив доходов из рентабельных бизнесов в убыточные — что, собственно, и оказывается главной миссией бюджета. Валерий Зубов, депутат Государственной Думы и бывший губернатор Красноярского края, недавно удачно назвал этот феномен «суррогатной инвестиционной системой». B итоге средства, распределяемые государством, с одной стороны, практически не доходят до конкурентных секторов экономики, не создают новых точек роста и повышают в лучшем случае инвестиционный, но не конечный, спрос; с другой стороны, не снижают цены и тарифы на услуги естественных и неестественных монополий, позволяя этим компаниям и далее не заботиться об эффективности и инновационности. Таким образом, российские чиновники надеются подтолкнуть рост, изымая средства у частных предпринимателей, которые как раз могли бы его «запустить», и отправляя в сектора, которые на реальное экономическое развитие почти не влияют.
Иначе говоря, первой ошибкой руководителей экономического блока правительства выступает то, что они пытаются применить классические макроэкономические рецепты оживления к неклассической экономике. Проблема в России заключена не в дефиците инвестиционных ресурсов, в поисках которых проводят время наши власти, а в отсутствии рыночно ориентированных компаний, которые могли бы эти инвестиции эффективно «переварить». Эта проблема лежит не на макро-, а скорее на микроуровне, чего мы упорно не хотим замечать и что стало следствием хозяйственной политики последних двух десятилетий. Именно поэтому сегодня в России льют «топливо» в «автомобиль», у которого не работает двигатель.
При этом не составляет труда заметить, что государственные инвестиции в современной России направляются в первую очередь туда, где есть надежда на линейный рост валовых показателей. «Вал» отечественные руководители любят еще с брежневских времен — и этот тренд в полной мере воспринят современными «эффективными менеджерами». Все помнят, как в начале 2000-х годов президент В. Путин провозгласил в качестве ориентира удвоение ВВП, как будто оно может что-то сказать о развитости экономики. Сегодня мы слышим о необходимости «увеличения объема грузоперевозок на восточном полигоне железных дорог на 40 %», словно сам по себе грузооборот способен увеличить национальное богатство; о том, что «мост на Сахалин должен быть построен только потому, что нам нужно показать, что мы способны реализовывать масштабные проекты»; не прекращается финансирование строек, которые, даже будучи законченными, на десятилетия станут обузой государственной казны. При этом, замечу, федеральный центр (осознанно или, быть может, бессознательно) оставил в своем ведении налоги и платежи, которые связаны именно с объемами производства (НДПИ, НДС, экспортные пошлины), но отнюдь не с его эффективностью (налог на прибыль, на доходы физических лиц, на недвижимость, и т. д.). B тех же США, где с технологическими нововведениями дело обстоит немного получше, чем в России, федеральное правительство живет как раз за счет подоходного налога (46,7 % доходов) и налога на прибыль (10,7 %), в то время как аналог НДС — налог с продаж — поступает в казну штатов, а таможенные сборы обеспечивают около 0,1 % поступлений. Поэтому в нормальных экономиках абсолютизируется не рост, а развитие: вывод на рынок новой продукции, победа над отстающими конкурентами, создание новых секторов и отраслей. Более того — новейшие тренды в глобальном хозяйстве свидетельствуют, что ведущими оказываются те отрасли, которым удается постоянно снижать цену на свою продукцию на фоне столь же устойчивого улучшения ее качественных характеристик (компьютерная индустрия, производство средств и оказание услуг связи, разработка программного обеспечения, фармацевтика дженериков); отрасли, которых в современной России попросту не существует. Это должно указывать на совершенно иное отношение к замедлению роста: вместо того, чтобы разгонять безнадежно отставшую экономику, период низкого роста следует использовать для структурной перестройки хозяйства, для новых масштабных технологических заимствований и для переобучения работников. Ha это, замечу, было нацелено большинство программ экономического стимулирования, одобренных в развитых странах в период кризиса 2008–2009 годов — и только в России правительство требовало не увольнять работников и вкачивало средства в потенциальных банкротов, с которыми и сейчас неясно, что следует делать.
Ознакомительная версия.
