Так как у большинства людей нет финансовых ресурсов, достаточных для того, чтобы отстоять собственные права, единственный способ реализации такого подхода — формирование правозащитных групп. Развитие правозащитного движения и неправительственных организаций, как и рассуждения о праве вообще, сопровождало неолиберальный поворот и заметно активизировалось в 1980-х. Неправительственные общественные организации нередко заполняют вакуум в социальном устройстве, возникший после того, как государство перестало исполнять свои функции. В некоторых случаях это способствовало дальнейшему сокращению вмешательства государства. Таким образом, общественные организации действуют как «троянский конь в стане мирового неолиберализма»[244]. Кроме того, они вовсе не обязательно являются демократическими, так как нередко действуют в интересах элиты, на них никто не может серьезно рассчитывать (за исключением их спонсоров). Они по определению стоят довольно далеко от тех, кто ищет их защиты или помощи,— независимо от того, насколько эти организации стремятся быть прогрессивными. Общественные организации часто скрывают свои истинные цели, предпочитая прямые переговоры или воздействие на государство и влиятельные классы. Они часто контролируют своих клиентов, а не представляют их интересы. Они стремятся и берут на себя смелость выступать от имени тех, кто якобы не может говорить за себя, и даже определять интересы представляемых ими лиц (как будто люди не могут это сделать сами). Но легитимность их статуса часто вызывает большие сомнения. Когда организации поднимают шум с целью запретить использование детского труда на производстве в масштабах всего человечества, они могут отрицательно влиять на экономику тех стран, где от такого труда зависит выживание семьи. Не имея возможности найти для детей работу, семьи бывают вынуждены допускать занятие своих детей проституцией (здесь уже может выступить другая правозащитная группа). Единообразие в методах ведения переговоров о правах и стремление неправительственных организаций и правозащитных групп повсеместно утвердить единые принципы не соответствуют местным особенностям и реальным практикам политической и экономической жизни в условиях неолиберализации и превращения ценностей общества в объект купли-продажи[245].
Есть и другая причина, по которой эта оппозиционная культура приобрела такое влияние в последние годы. Накопление путем лишения прав собственности предполагает совершенно новые приемы накопления и расширение практики применения наемного труда в промышленности и сельском хозяйстве. В этой области происходили основные процессы накопления капитала в 1950-е и 1960-е годы, и именно здесь зародилась оппозиционная культура (схожая с той, что является основой профсоюзов и политических партий рабочего класса), которая привела к появлению «встроенного либерализма». Лишение прав собственности одновременно фрагментированно и неоднородно — тут приватизация, там — ухудшение состояния окружающей среды, еще где-то — финансовый кризис или рост внешнего долга. Сложно противостоять таким разнообразным процессам, особенно если не иметь опоры на универсальные принципы. Лишение прав собственности означает потерю прав. Отсюда обращение к универсальным категориям — правам человека, достоинству, устойчивым экологическим принципам, защите окружающей среды и тому подобному — как к основе для единой оппозиционной политической платформы.
Обращение к универсальным правам — обоюдоострый меч. Его можно использовать в прогрессивных целях. Традицию, наиболее успешно представленную Amnesty International, Medecins sans Frontieres и другими организациями, нельзя считать простым придатком неолиберального мышления. История гуманизма (и западного, классического либерального, и его разнообразных незападных версий) слишком сложна для такого упрощения. Но во многих случаях при ограниченных целях правозащитников (к примеру, Amnesty до недавнего времени фокусировалась исключительно на гражданских и политических, а не на экономических правах) их несложно включить в неолиберальную модель. Универсализм особенно хорошо сочетается с глобальными вопросами — изменения климата, озоновая дыра, утрата биологического разнообразия из-за разрушения естественной среды обитания. Добиться же результатов в области гражданских прав не так просто, особенно если учесть разнообразие политических и экономических обстоятельств и культурных особенностей. Более того, вопросы гражданских прав нередко используются в интересах «имперских мечей» (если использовать язвительную характеристику Бартоломью и Брейкспира)[246]. Так называемые «либеральные ястребы» в США, например, прикрывались борьбой за гражданские права, чтобы оправдать империалистическую интервенцию в Косове, Восточном Тиморе, Гаити, Афганистане и Ираке. Они оправдывают «военный гуманизм во имя защиты свободы, прав человека и демократии, даже когда империалистическая держава ведет одностороннюю борьбу», как в случае США[247]. Сложно не согласиться с Чандлером в том, что «корни сегодняшнего гуманитаризма, основанного на правах человека, лежат в одобрении вмешательства Запада во внутренние дела развивающегося мира еще, с 1970-х годов». Основной аргумент здесь связан с тем, что «международные, институты, международные и внутренние суды, неправительственные организации и комитеты по этике могут лучше представлять интересы людей, чем законно избранное .правительство. Правительства и выборных представителей воспринимают, с подозрением и не потому, что они несут .ответственность за избирателей, а потому что якобы имеют «особый» интерес ине могут действовать исключительнр на основе этических принципов»[248]. Внутри отдельных стран происходят такие же скрытые процессы. В результате угасают «общественные политические споры, так как легитимной признается роль юридических и невыборных сил и комитетов по этике в процессе принятия решений». Влияние на политику может быть негативным. «Не решая проблемы индивидуальт ной изоляции и пассивности в рамках наших раздробленных обществ, правозащитные движения только закрепляют это разделение». Более того, «из-за деятельности правозащитников общество, перестает воспринимать реальность, а это, как,и любая элитарная теория, поддерживает самоуверенность правящего класса»[249].
Подобная критика может приводить к отказу от любых обобщений как неизбежно ошибочных и прекращению любых разговоров о правах, как несостоятельных и навязывающих абстрактную, рыночную этику в качестве прикрытия процесса восстановления классовой власти. 0ба подхода нуждаются в серьезном анализе, но я думаю, что не стоит оставлять правозащитную деятельность на откуп неолиберализму. Тут еще предстоит борьба, и не только в отношении того, какие обобщения или права должны возникать в той или иной ситуации, но и о том, как должны быть организованы универсальные принципы и система прав. Нас должно насторожить искажение связи между неолиберализмом как особым набором политических и экономических инструментов и ростом популярности универсальных прав как этической основы моральной и политической легитимности. Декреты Бремера навязывают определенный комплекс прав в отношении Ирака. В то же время они нарушают права граждан Ирака на самоопределение. «Из двух прав,— как заметил Маркс,— побеждает сила»[250]. Если восстановление классовости предполагает навязывание определенного набора правил, то сопротивление такому навязыванию равноценно борьбе за совершенно другие права.
Положительный аспект правосудия как права заключается в стимулировании политических движений: борьба против бесправия часто объединялась с выступлениями в поддержку социальных преобразований. Вдохновляющая история движения за социальные права в США есть тому наглядное подтверждение. Проблема, разумеется, состоит в том, что в мире существует бессчетное количество концепций правосудия. Анализ показывает, что основные социальные процессы возникают и основываются на вполне определенных концепциях прав и справедливости. Подвергнуть сомнению эти права означает подвергнуть сомнению поддерживающие их социальные процессы. И наоборот, невозможно лишить общество некоторых ключевых социальных процессов (накопление капитала на основе рыночного обмена) и взамен ввести другие (политическая демократия и коллективные действия) без одновременного сдвига в предпочтениях от одной концепции справедливости и права к другой. Недостаток любого идеалистического определения справедливости и права состоит как раз в том, что оно скрывает эту взаимосвязь. Только при выявлении реальных социальных процессов перемены могут приобретать общественное значение[251].
