Решение, на чем расставить акценты, установление приоритетов ― нелегкое дело. Учебники по «экономике» зачастую не дают достаточных указаний. Экономическая теория гласит, что для хорошей работы рыночного механизма нужны как конкуренция, так и частная собственность. Если бы реформы давались легко, достаточно было бы взмахнуть волшебной палочкой, и сразу же появилось и то, и другое. МВФ предпочел сделать упор на приватизацию, лишь мельком отметив необходимость конкуренции. Этот выбор, возможно, не был неожиданным: корпоративные и финансовые группы интересов часто выступают против политики обеспечения конкуренции, поскольку эта политика ограничивает их возможности делать деньги. Последствия ошибки МВФ были гораздо серьезнее, чем просто установление высоких цен: приватизированные фирмы стремились к монополизации рынка и созданию картелей, к повышению своей прибыли, поскольку на них не была надета узда антитрестовской политики. И как это часто бывает, монопольная прибыль особенно прельщала тех, кто был готов прибегнуть к мафиозным методам либо для достижения господства на рынке, либо для того, чтобы вынудить конкурентов к тайному сговору.
Раньше мы уже видели, как поспешная либерализация цен в самом начале реформ привела к взрыву инфляции. Печальная сторона истории России заключается в том, что за каждой ошибкой следовала другая, осложняющая последствия.
Запустив бурную инфляцию одномоментной либерализацией цен в 1992 г., МВФ и ельцинский режим встали перед задачей ее обуздания. Но сбалансированность решений никогда не была сильной стороной МВФ, и его излишнее рвение привело к чрезмерно высоким процентным ставкам. Есть немного свидетельств в пользу того, что снижение инфляции ниже некоторого умеренного уровня форсирует рост. Страны, добившиеся наибольших успехов, например Польша, игнорировали давление МВФ и сохраняли инфляцию на уровне 20 процентов на протяжении критических лет перестройки. Лучший ученик МВФ ― Чешская Республика, которая снизила инфляцию до 2 процентов, впала в экономическую стагнацию. Есть достаточно оснований полагать, что излишнее рвение в борьбе с инфляцией может подавить экономический рост. Очевидно, что высокие процентные ставки душат новые инвестиции. Многие новые приватизированные фирмы, которые начинали задумываться об инвестициях, убедились, что они не могут расширяться, и перешли к обдиранию активов. Навязанные МВФ высокие процентные ставки привели к завышению курса рубля, сделав импорт дешевым, а экспорт ― затруднительным. Неудивительно, что каждый, кто побывал в Москве после 1992 г., мог увидеть магазины, заваленные импортной одеждой и другими товарами, но ему было бы очень трудно найти товар с ярлыком «Сделано в России». И такое положение сохранялось еще пять лет после начала перехода к рынку.
Ограничительная кредитно-денежная политика кроме всего прочего способствовала развитию бартера. В условиях недостатка наличных денег работникам платили натурой ― тем, что производила фабрика, чем бы оно там ни было, или просто тем, чем предприятие располагало,- от туалетной бумаги до обуви. По всей стране возникали блошиные рынки, на которых работники старались получить наличные для того, чтобы купить товары самой первой необходимости. Это создавало видимость предпринимательской активности, но на самом деле лишь маскировало чудовищную неэффективность. Высокие темпы инфляции дорого обходятся экономике, поскольку они нарушают работу системы цен. Но бартер во всех отношениях столь же разрушительно влияет на эффективную работу системы цен, и излишняя жесткость кредитно-денежной политики просто замещает один набор неэффективностей возможно даже худшим.
МВФ рекомендовал России приватизировать как можно быстрее; каким способом осуществлять приватизацию, считалось делом второстепенным. Многие из провалов, о которых я писал ранее,- как падение доходов населения, так и рост неравенства- могут быть непосредственно связаны с этой ошибкой. В обзоре десятилетней истории переходных экономик, подготовленном Всемирным банком, ясно показано, что в условиях отсутствия институциональной инфраструктуры (правовой базы контроля за управлением корпорациями) приватизация не оказывает положительного влияния на рост{36}. Вашингтонский консенсус в который раз поставил вопрос неправильно. Связь между способом приватизации и провалами переходного периода легко просматривается.
В России и других странах, например, отсутствие правовой базы, обеспечивающей хорошее корпоративное управление, означало, что тот, кто сумел захватить контроль над корпорацией, имел стимул к тому, чтобы красть активы у миноритарных акционеров, а менеджеры ― поступать таким образом по отношению ко всем акционерам[43]. Зачем тратить силы на создание богатства, если его гораздо легче украсть? И другие аспекты процесса приватизации (как мы уже видели) также повышали как стимулы, так и возможности для корпоративного воровства. В результате приватизации в России предприятия общенационального значения обычно передавались их бывшим менеджерам. Эти инсайдеры прекрасно знали, насколько полна трудностей и неопределенностей открывшаяся перед ними дорога в будущее. Даже настроенные на инвестиции и реструктуризацию своих предприятий, они не решались ждать создания рынка капиталов и множества других перемен, которые требовались для того, чтобы они полностью могли пожинать плоды этих мероприятий. Они сосредоточились на том, что они могли выжать из своей фирмы в ближайшие несколько лет, и слишком уж часто максимизация этого достигалась путем обдирания активов.
Предполагалось также, что приватизация исключает участие государства в экономике, но те, кто допускал такую возможность, имели чересчур наивное представление о роли государства в современной экономике. На самом деле государство влияет на экономику великим множеством разных способов и на множестве разных уровней. Приватизация сократила власть центрального правительства, но эта передача власти привела к усилению полномочий местных и региональных властей. Город, например Санкт-Петербург, и область, например Новгородская, могли использовать большое количество регулирующих и налоговых мероприятий для того, чтобы вымогать «ренту» у фирм, оперирующих в сфере их юрисдикции. В передовых промышленных странах правит закон, который обуздывает злоупотребления местных и региональных властей их полномочиями; не так обстоит дело в России. В передовых промышленных странах есть конкуренция между общинами, каждая из которых старается сделать себя более привлекательной для инвесторов. Но в мире, где высокие процентные ставки и общая депрессия делают инвестиции маловероятными в любом случае, местные власти уделяют мало внимания созданию привлекательного «климата для инвестиций» и концентрируются вместо этого на том, что они могут извлечь из существующих предприятий, т.е. повторяют основные черты поведения владельцев и менеджеров приватизированных предприятий. А если приватизированные предприятия ведут дела одновременно на нескольких территориях под разной юрисдикцией, то каждая местная власть стремится скорее содрать то, что можно, пока другие не заберут свои куски активов. И это только усиливает стимулы менеджеров хватать все, что плохо лежит, как можно быстрее. После всего этого фирмы остаются в любом случае полностью разоренными. Это ― соревнование в том, кто скорее достигнет дна.
Радикальные «шокотерапевты» утверждают, что проблема с приватизацией, точно так же как с либерализацией, состоит не в том, что она осуществляется поспешно, а в том, что она проходит недостаточно быстро. В то время как Чешскую Республику, например, МВФ хвалил, даже когда она спотыкалась, становилось ясным, что эта страна в риторике далеко превзошла фактические действия: она сохранила банки в руках государства. Если правительство приватизирует корпорации, но оставляет банки в руках государства или оставляет их без эффективного регулирования, такое правительство не ставит фирмы в условия жестких бюджетных ограничений, что ведет к альтернативным, менее прозрачным способам их субсидирования вместо повышения их эффективности, и открыто приглашает к коррупции. Критики чешской приватизации тоже утверждают, что проблема заключалась не в поспешности, а в медленности приватизации. Но ни одна страна не преуспела в приватизации всего сразу, одномоментно и хорошо. И вероятно, если бы и нашлось правительство, сумевшее осуществить мгновенную приватизацию, то эта приватизация вылилась бы в безнадежную путаницу. Задача слишком трудна, искушение злоупотреблениями слишком велико. Провалы быстрой приватизации были предсказуемы ― и были предсказаны.
