Превознесение цели порождает, в буквальном смысле слова, деморализацию, т. е. деинституционализацию средств» [5].
В сноске Мертон приводит фразу социолога Э. Мэйо: «Проблема заключается не в болезненности стяжательского общества, а в стяжательстве больного общества» — и добавляет: «Мэйо рассматривает процесс, в ходе которого богатство становится основным символом общественной успешности, и считает его следствием состояния аномии». Иными словами, считать богатство символом успеха — признак социальной и культурной болезни.
Обязанность бороться всеми средствами за успех предписывается в культуре США очень жестко (во всяком случае, в то время когда Мертон писал свою работу). Он в разных выражениях подчеркивает, что «акцентированию обязанности поддерживать высокие цели сопутствует акцентирование наказуемости тех, кто уменьшает свои притязания… Культурный манифест понятен: не следует отказываться от стремлений, не следует уходить от борьбы, не следует уменьшать свои цели, поскольку «преступлением является не неудача, а заниженная цель».
В России в последние 20 лет также ведется интенсивная кампания по внедрению «достижительных» установок, и социологи время от времени сообщают, что их признаки наблюдаются в среде «молодых образованных людей». Но в целом большого успеха в модернизации ценностей российского общества пока нет.
Далее Мертон рассматривает варианты поведения людей, выбирающих тактику разрешения этого противоречия между целями и средствами. Первый вариант — массовое нарушение норм (отклоняющееся поведение). Диапазон нарушений очень широк — начиная с подделки билетов на метро и уклонения от уплаты налогов до грабежа и разбоя или наемных убийств.
Общую схему Мертон излагает так: «Во-первых, стремление к успеху вызывается установленными в культуре ценностями, и, во-вторых, возможные пути движения к этой цели в значительной степени сведены классовой структурой к отклоняющемуся поведению. Именно такое соединение культурных приоритетов и социальной структуры производит сильное побуждение к отклонению. Обращение к законным способам «добывания денег» ограничено классовой структурой, на всех уровнях не полностью открытой для способных людей. Несмотря на нашу широко распространенную идеологию «открытых классов», продвижение к цели — успеху является сравнительно редким и значительно затруднено для имеющих формально низкое образование и незначительные экономические ресурсы. Господствующее в культуре побуждение к успеху ведет к постепенному уменьшению законных, но в целом неэффективных усилий и увеличивающемуся использованию приемов незаконных, но более или менее эффективных.
Когда система культурных ценностей, фактически ни с чем не считаясь, превозносит определенные, общие для всего населения, цели успеха, и при этом социальная структура строго ограничивает или полностью закрывает доступ к одобряемым способам достижения этих целей для значительной части того же самого населения, — это приводит к увеличению масштабов отклоняющегося поведения… Цели не связываются классовыми границами и могут выходить за их пределы. А существующий социальный порядок накладывает классовые ограничения на их доступность. Вот почему основная американская добродетель, «честолюбие», превращается в главный американский порок — “отклоняющееся поведение”» [5].
Мертон особое внимание уделяет этому виду аномии в богатом слое (он называет эту тактику «инновации» — в другом смысле, чем это слово понимается в России). Он пишет: «На верхних этажах экономики инновация довольно часто вызывает несоответствие «нравственных» деловых стремлений и их «безнравственной» практической реализации. Как отмечал Веблен, «в каждом конкретном случае нелегко, а порой и совершенно невозможно отличить торговлю, достойную похвалы, от непростительного преступления»…
Сазерлэнд неоднократно доказывал, что преступность «белых воротничков» преобладает среди бизнесменов. Изучение 1 700 представителей среднего класса показало, что в число совершивших зарегистрированные преступления вошли и «вполне уважаемые» члены общества. 99% опрошенных подтвердили, что совершили как минимум одно из сорока девяти нарушений уголовного законодательства штата Нью-Йорк, каждое из которых было достаточно серьезным для того, чтобы получить срок заключения не менее года… Противозаконное поведение, далеко не являющееся следствием каких-либо социально-психологических аномалий, встречается поистине очень часто» [5].
Однако и в бедных слоях населения США наблюдалась массовая аномия. Мертон пишет: «К представителям нижних социальных слоев культура предъявляет несовместимые между собой требования. С одной стороны, представители низов ориентируют свое поведение на большое богатство. С другой же стороны, они в значительной мере лишены возможности достичь его законным путем. Эта структурная несовместимость приводит к высокой степени отклоняющегося поведения. Равновесие установленных культурой целей и средств становится весьма нестабильным по мере увеличения акцентирования достижения престижных целей любыми средствами…
Профессиональные возможности представителей нижних социальных страт ограничиваются преимущественно ручным трудом и в меньшей степени — работой «белых воротничков». Нелюбовь к ручному труду почти в равной степени присуща всем социальным классам американского общества, и результатом отсутствия практических возможностей для продвижения за этот уровень является отмеченная тенденция к отклоняющемуся поведению. С точки зрения существующих стандартов успеха общественное положение неквалифицированного труда с соответствующим ему низким доходом никак не может конкурировать с силой и высоким доходом организованного зла, рэкета и преступности» [5].
И вот общий вывод: «Порок и преступление — «нормальная» реакция на ситуацию, когда усвоено культурное акцентирование денежного успеха, но доступ к общепризнанным и законным средствам, обеспечивающим этот успех, недостаточен» [5].7
Но Мертон подчеркивает, что сама по себе бедность не вызывает аномии (на это указывал и П. Сорокин): «Бедность» — это не изолированная переменная, предстающая в одной и той же форме независимо от контекста, а лишь одна из переменных величин в системе определенным образом взаимосвязанных социальных и культурных показателей. Одной только бедности и сопутствующего ей ограничения возможностей недостаточно для того, чтобы вызвать значительный уровень преступности. Но высокая степень преступности становится обычным явлением, когда бедность и невзгоды в борьбе за одобряемые всеми членами общества культурные ценности соединяются с культурным акцентированием денежного успеха, как доминирующей цели» [5]. Это положение важно и для понимания причин аномии в России.
Важен также вывод, что сопряженная аномия элиты и бедных слоев создает порочный круг, который трудно разорвать: возникает социальный «сговор», и разобщение целей и средств закрепляется, болезнь становится хронической. По выражению Мертона, «общество становится почти непредсказуемым, и возникает явление, которое, собственно, и может быть названо аномией или культурным хаосом». Популярный писатель и сатирик Аброз Бирс предупреждал (1912 г.): «Американцы будут подвергаться ограблениям и расхищениям до тех пор, пока характер нации будет оставаться прежним, пока они будут терпимы к преуспевающим негодяям… Американцы будут терпеть расхищение, пока они этого заслуживают. Ни один человеческий закон не может, да и не должен, остановить это, так как невозможно отменить действие более высокого и благотворного закона «что посеешь, то и пожнешь».
Это надо бы и нам в России обдумать.
Мы не будем останавливаться на типе поведения, при котором человек находит компромисс между целями и средствами, что характерно для стабильного благополучного общества. Мертон называет это состояние «конформность» и пишет: «Чем больше степень стабильности общества, тем шире распространен этот тип приспособления — соответствие и культурным целям, и институционализированным средствам. Если бы дело обстояло иначе, было бы невозможно поддерживать стабильность и преемственность общества» [5]. Нас интересует поведение людей, которые такого компромисса найти не могут.
Мертон описывает особый тип поведения людей, которые не удержались в состоянии конформности, он обозначает его термином ретритизм. Вот каковы его основания и типичная эволюция: «С точки зрения социально-структурных источников этого типа приспособления, последний часто встречается, когда и культурные цели, и институциональные способы их достижения полностью усвоены, горячо одобряются и высоко ценятся индивидом, но доступные институциональные средства не приводят к успеху. Возникает двойной конфликт: интериоризованное моральное обязательство использовать для достижения целей только институциональные средства противостоит внешнему побуждению прибегнуть к средствам недозволенным, но эффективным. Это приводит к тому, что индивид лишается возможности использовать средства, которые были бы и законными, и эффективными.
