«Вот в такое время в 1928 г. стал я, к великой радости моего отца, студентом Бакинского политехнического института, пожалуй, самого престижного вуза республики, — рассказывает Байбаков. — Тогда это было самой заветной мечтой бакинских мальчишек, твердо усвоивших формулу индустриализации: “Нефть — это кровь индустрии”. Нефтяник — главный герой советского времени — такое осознание пришло ко мне настолько рано, что, кажется, с ним я и родился. С малых лет я слышал от старших об огромном значении “черного золота” (так называли нефть еще в древности), о том, что российские нефтяники большие мастера в этом деле, одни из лучших в мире. Как же мне было не гордиться, что скоро и я им стану! В студенческие годы еще более окрепла моя ставшая впоследствии непоколебимой вера в то, что я призван служить великому делу, что моей родине “природой и историей суждено” стать одной из передовых стран в мире».
Студенческая юность Байбакова пришлась на годы первой пятилетки (1928–1932). «Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость? Но если этого не хотите, вы должны в кратчайший срок ликвидировать его отсталость и развить настоящие большевистские темпы в деле строительства его социалистического хозяйства. Других путей нет. <…> Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Эти слова Сталина, произнесенные 4 февраля 1931 года на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности, непрестанно цитировались преподавателями на лекциях, возникали всюду на плакатах, ими был полон агитпроп.
Первые два года индустриализация шла с перевыполнением. В результате задания были увеличены на 32 %, а затем еще на 45. В 1930 году, выступая на XVI съезде ВКП(б), Сталин сказал, что индустриальный прорыв возможен лишь при построении «социализма в одной стране», и потребовал многократного увеличения заданий пятилетки, утверждая, что по целому ряду показателей план может быть перевыполнен. Предполагалось, что дальнейшее увеличение плана будет приводить ко все большей эффективности труда. Но поощряемое партией стремление к «трудовым рекордам» обернулось приписками. Иногда приписки вскрывались. Тогда тех, кто приписывал, объявляли «вредителями» и расстреливали или отправляли в лагеря. Именно в годы первой пятилетки стал активно использоваться труд заключенных. 7 апреля 1930 года был издан указ о расширении системы трудовых лагерей, переданных Главному управлению лагерей (ГУЛАГу) в составе ОГПУ.
7 января 1933 года на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Сталин оценил свершения:
«Каковы итоги пятилетки в четыре года в области промышленности? Добились ли мы победы в этой области? Да, добились. И не только добились, а сделали больше, чем мы сами ожидали, чем могли ожидать самые горячие головы в нашей партии. Этого не отрицают теперь даже наши враги. Тем более не могут этого отрицать наши друзья».
Когда Байбаков учился на втором курсе, Азербайджанский политехнический пережил серьезную реорганизацию. Она диктовалась дефицитом кадров. Так, в тресте «Азнефть» в конце 1920-х годов на 48 тысяч рабочих приходились 588 инженеров и техников — лишь 1,2 % от общей численности. В 1928/29 году нехватка инженеров составляла 570 человек, в 1929/30-м — 675, в 1930/31-м — 817, в 1931/32-м — 922.
Профильные вузы не справлялись. Сколько специалистов ни выпускай, все мало. И тогда пятилетнее обучение сократили до четырех. Учебный план пересмотрели, сделав упор на приобретение практических навыков.
«Академическая программа, — вспоминал Байбаков, — была не столь обширной, зато очень насыщена практикой на производственной базе». А самым радикальным методом обучения стал «бригадно-зачетный»: «Класс разбивался на бригады по 4–5 человек. Проходимые предметы делились на отдельные разделы, которые после прочтения по ним лекций этими группами сдавались доцентам, профессорам. На сдачу очередного зачета шла вся группа. Преподаватель задавал вопросы. Любой из группы мог на них отвечать. Практически отвечать мог один. Зачет засчитывался всей группе».
Послереволюционное десятилетие было временем головокружительных карьер. Успех ковался на заседаниях в комсомольских и партийных ячейках, зажигательными речами на собраниях и товарищеских судах. Байбаков видел, как быстро набирают аппаратный вес его ровесники. Видел — и старался не отставать. Он стал культармейцем, секретарем комсомольской ячейки факультета. Был пожалован грамотой: «Бакинский окружной штаб Культурного похода от имени трудящихся, ликвидировавших в 1929/30 году свою неграмотность, объявляет тебе, как одному из лучших бойцов культурного фронта, свою пролетарскую благодарность. Своим участием в борьбе за грамотность ты дал стране 16 грамотных граждан, активных строителей социализма».
Приобретал грамотность и он сам. Эта грамотность носила комсомольский значок и принимала на веру все, что внушала «красная профессура». Например, то, что развитие нефтяного производства сдерживалось в России капиталистической системой и засильем иностранного капитала. Что в стране нарочно создавался нефтяной голод, и был он делом рук нефтепромышленников, опасавшихся, что открытие новых месторождений в других регионах России сильно понизит цены на нефть и нефтепродукты, сведет на нет искусственно нагнетаемый нефтяной дефицит. Что частные нефтяные компании сознательно тормозили развитие нефтедобычи в стране. И что компания братьев Нобель якобы каждый год выплачивала крестьянским общинам Урало-Волжского района огромные суммы, чтобы они не сдавали в аренду свои земли для бурения скважин на нефть. «Учился я увлеченно, стараясь не пропустить ни одной лекции, ни одного практического занятия, просиживая над книгами и конспектами дни и ночи. Я спешил как можно больше узнать, прочитать и стал себя чувствовать увереннее. И не я один, а все мы так жили и учились тогда».
С внушенными ему в годы студенчества представлениями о российской дореволюционной экономике Байбаков, судя по его позднейшим воспоминаниям, так и не расстался. В одной из своих книг он рассказывает, как сразу после лекций студенты вместе с преподавателями отправлялись на промысел и там, на месте, могли детально изучить то, о чем говорилось на лекциях, увидеть своими глазами, пощупать руками: «В этом заключалась, безусловно, главная особенность вузовского обучения тех лет: мы знали, что нас, будущих инженеров, ждали на промыслах, и мы, еще учась в институте, знали где, с кем и как будем работать».
Разумеется, знали, не могли не знать. Об этом их информировала сама партия своими решениями. Например, такими:
«Постановление ЦК ВКП(б) от 31 октября 1931 года по докладам Заккрайкома, ЦК Грузии, ЦК Азербайджана и ЦК Армении.
Заслушав доклады Заккрайкома ЦК Азербайджана, ЦК Грузии и ЦК Армении — ЦК ВКП(б) постановляет: <…>
1. Устанавливая, что за последние годы индустриализация во всех республиках Закавказья продвинулась значительно вперед (в частности, парторганизация Армении за последние годы добилась значительных успехов как в размахе, так и в качестве строительства), ЦК считает, что в деле дальнейшей индустриализации Закавказья необходимо сосредоточиться на всемерном развитии добычи и переработки нефти в Азербайджане, ускорении организации нефтяной промышленности в Грузии на вновь открытых месторождениях, постановке дела добычи угля и цветных металлов (в первую очередь медь, алюминий), дальнейшем развитии гидроэлектро-строительства, дальнейшем расширении хлопководства и шелководства и на этой базе расширении текстильной промышленности. <…>»
Это был первый партийный документ (потом их будет множество), показавший будущему наркому нефтяной промышленности, решением какого рода задач ему предстоит заниматься.
Сбылась заветная мечта
Согласно официальным анкетам, трудовая биография Байбакова ведет отсчет от 1 января 1932 года. В этот день он был зачислен в штат Ленинского нефтепромысла. На самом деле, еще будучи студентом, он с середины 1931-го выполнял там инженерную работу и только потом, получив диплом, был оформлен официально.
