на трудящееся большинство и «праведное» меньшинство, Ахад-Гаам полностью разоблачает всю реакционную классовую сущность своей философии, когда провозглашает, что «цель большинства не в его собственном существовании, а в том, что с его помощью создаются необходимые условия для существования меньшинства» [45].
Таким образом, «философ» от сионизма Ахад-Гаам не только воинствующий расист, но и последовательный защитник эксплуатации человека человеком.
С настойчивостью, достойной лучшего применения, Ахад-Гаам свою «теорию» стремился воплотить в практику. Он был полон желания оказывать реальное политическое воздействие на сионизм. Это приводило его к постоянным столкновениям с официальными лидерами движения, Герцлем и Нордау. Грызня в сионистских кругах заставляла иногда и противников Ахад-Гаама проговариваться о фашистских тенденциях его идеологии. Например, М. Нордау, стремясь выгородить свой «либеральный» вариант сионизма, так отзывался о своем конкуренте: «Единственно, что он хотел бы перенести из Европы в «новую родину», это — принципы инквизиции, приемы и способы действий антисемитов. Идея свободы — выше его понимания. Он представляет себе свободу в виде гетто, но только с переменой полей; так, например, по его мнению, «преследование и угнетение должны существовать по-прежнему, но с той разницей, что уже не евреи будут их жертвами, а наоборот» [46].
В плане внешнеполитическом платформа Ахад-Гаама сводилась к осуществлению сионизма «на местах». Палестина должна стать не реальной родиной для еврейских трудящихся масс, а «духовным центром», координирующим и направляющим националистическую деятельность евреев-сионистов во всех странах мира [47]. Все это как нельзя лучше соответствует нынешнему правительственному курсу Израиля.
Отмежевываясь иногда от экстремистских «странностей» своего партийного «гения», сионисты неизменно, однако, воздают «должное» Ахад-Гааму. Отражая объективную котировку акций на буржуазной бирже идей, «Еврейская энциклопедия» еще при жизни нарекла Гинцберга «самой центральной, самой цельной фигурой» [48] в сионистском движении.
Новые попытки приспособить хасидизм к целям сионизма предпринял в своих книгах Мартин Бубер (1878–1965 гг.). В основу буберовской «философии» положено непознаваемое чувство причастности человека к богу, их «диалог». В 1957 г. в последних строчках послесловия к новому изданию своей главной работы «Я и ты» (написанной еще в 1923 г.) М. Бубер провозглашает: «Взаимная нужда бога и человека друг в друге так же несомненна, как несомненно существование бога» [49].
Человек, по Буберу, обретает истинно человеческое существование только тогда, когда прорывается из плена окружающих вещей, выходит за рамки обыденного обезличенного отношения «я — оно» и вступает во внутренний диалог с «вечным ты» — богом, постигая таким образом через диалог «я — ты» сущность мира, смысл жизни и обретая подлинное бытие.
Сразу возникает вопрос: для чего потребовалась Буберу эта словесная эквилибристика вроде игры местоимениями «я» и «ты», обозначенная им как «диалог» человека с богом? Бубер использует выдуманный им «диалог» всего лишь как прием, средство для «обоснования» давно всем знакомой иудаистской догмы о превосходстве евреев над другими народами, для подтверждения их «богоизбранности». Ведь беседовать с богом, по мнению Мартина Бубера, дано не каждому, а только носителю «исключительных» качеств, коим и является еврей.
Доказательством «исключительных» качеств, якобы присущих евреям, сионисту-философу служат придуманные им же самим рассуждения о стремлении еврея к единству «между богом и вселенной» [50].
Воля к единству, по мнению Бубера, сделала еврея «творцом». Еврей-«творец», да еще «от бога», весьма подходящая фигура для сионистских «теоретиков». Ведь тогда заранее оправдывается экстремизм, расизм и т. п. в практике сионистских лидеров, ибо за содеянное ответственность «несет» бог, а что делает бог — «все к лучшему». Следуя буберовской логике «философии диалога», можно прийти к оправданию политических и военных акций сионистов на Ближнем Востоке.
Философия Бубера, идеалистическая и мелкобуржуазная по существу, уводит израильские трудящиеся массы от борьбы с эксплуататорами, заменяет призыв к классовой борьбе проповедью «социал-сионистской» утопии. Эта философия вредна, как и всевозможные разновидности «христианского социализма». Она базируется на печально знакомом мотиве «национальной исключительности» и «богоизбранности» одного-единственного народа, испокон веков беседующего с богом на «ты». «С нами бог» — вот религиозно-националистический фундамент всей системы М. Бубера.
Среди современных сионистских «теоретиков» также популярны «труды» Германа Когена (1842–1918 гг.) — главы марбургской школы неокантианцев. Чем же заинтересовала сионистов идеалистическая философская концепция этого автора? Дело в том, что Г. Коген, так же как и Ахад-Гаам, а позднее М. Бубер, пытался дать философское обоснование иудаизма.
Как утверждают пропагандисты сионистской философии, Коген якобы доказал, что основы иудаизма «не противоречат строго-научной философии, потому что иудаизм и есть строго-научная философия. Строгонаучная философия включает основы иудаизма, как свою собственную предпосылку» [51].
Как и всякий философ-идеалист, в решении основного вопроса философии Коген первичным признает сознание («мышление»), а вторичным бытие. По Когену «только само мышление может порождать то, что имеет значение в качестве бытия». Иными словами, мышление первично, а действительность лишь продукт «логического конструирования».
Следовательно, возможность создания совершенного общества находится в прямой зависимости от уровня мышления членов этого общества. Активным же началом, побуждающим мышление людей к порождению истории, культуры и даже мира, выступает у Когена бог. Значит, те, кто стоят ближе к богу, надо полагать, и являются кандидатами в «преобразователи» мира. С помощью категорий этики Г. Коген «создает» свой «этический социализм», точнее, «социализм» по-иудаистски.
Нынешним сионистским последователям Когена остается лишь добавить, что «ближе» всех к богу, безусловно, евреи, а следовательно, утверждают они, ссылаясь и на своего учителя, и на «священное писание», только евреи способны «усовершенствовать» человечество.
В. И. Ленин еще в начале века вскрыл классовый характер «этического социализма». В «Тетрадях по империализму» он подчеркнул отрывок из книги Дж. Гобсона «Империализм», в котором отмечалось, что доктрина «этического социализма» на деле «дает ЛЮБОМУ НАРОДУ ПРАВО ЗАХВАТА И УПРАВЛЕНИЯ ТЕРРИТОРИЕЙ ЛЮБОГО ДРУГОГО народа на основании самому себе приписываемых превосходства и квалификации для цивилизаторской работы» [52].
Самой «важной» фигурой среди философов-сионистов буржуазными идеологами признан Франц Розенцвейг (1886–1929 гг.).
Приступая к построению своей системы, Розенцвейг пытался синтезировать взгляды Когена и Бубера, которых рассматривал как две стороны одной медали [53].
Вооружившись Когеном и догматами иудаизма, он конструирует следующую нехитрую схемку: отношение бога к миру — «творение», отношение бога к человеку — «откровение», отношение человека к миру — «спасение». Графическая комбинация этих двух треугольников (бог, мир, человек — один треугольник; творение, откровение, спасение — другой треугольник) и образует якобы знаменитую сионистскую «звезду спасения» Давида.
«Объяснив» таким образом сионистскую (точнее сказать, иудаистскую) символику, Розенцвейг в традициях иудейской схоластики «разрабатывает» философское обоснование центральной библейской догмы «богоизбранности» евреев. Согласно утверждениям Розен-цвейга, евреям дана «вечная жизнь», а европейским, «потенциальным» народам уготован лишь «вечный путь». Евреи, по терминологии этого автора, всегда «у
