Ознакомительная версия.
— Самое главное: советской системе не удалось наладить воспроизводство того культурно-исторического типа, который получил название человек советский (homo sovieticus).
Это тот культурно-исторический тип, который начал складываться с начала XX века, стал движущей силой советской революции, созрел во время Гражданской войны, индустриализации и Великой Отечественной войны. Он «продержал» Россию в течение почти всего XX века, проявил специфические культурные и социальные качества, но стал слабеть и утрачивать свои позиции в обществе начиная с 60-х годов. Его отступление и вытеснение конкурирующими с ним социокультурными типами и является непосредственной причиной краха советского строя.
Эта проблема остается фундаментальной и для постсоветской России, поскольку доминирующий в настоящее время социокультурный тип обнаружил неспособность быть носителем цивилизационных качеств России и обеспечивать жизнеспособность страны.
Каковы же перспективы восстановления, модернизации и создания структур социализма и коммунизма (поначалу теоретических, методологических и в форме «образа будущего») в России на путях ее развития из нынешнего состояния? Эта проблема волнует и правых, и левых. Вот предварительные суждения.
Кризис, который переживает Россия, — эпизод русской революции. Ее заряд не был исчерпан в первой трети XX века и вырвался наружу в перестройке. На арену вышли духовные «внучата» прежних акторов с прежними проектами, вплоть до столыпинской реформы. Такая их живучесть свидетельствует о том, что советское общество было традиционным. Оно сохранило почти все множество «малых народов», групп и сословий, а классовое гражданское общество все их сплавило бы в своем тигле.
Какова же социокультурная «карта» общества в свете нашего вопроса? Грубо, ее надо представить в двух пространствах — плоскости скрытых, не всегда осознаваемых чаяний и в плоскости расхожих суждений (идеологических, конъюнктурных, внушенных СМИ). Сведения о такой «карте», если она кем-то составляется, не публикуются, это было бы контрпродуктивно и для власти, и для всех входящих в «систему» политических организаций. Поэтому мои оценки основаны на совокупности отрывочных данных и на интуиции.
Прежде всего, почти очевидными являются два важных факта: легкость свержения советской власти под социал-демократическими и либеральными лозунгами — и в то же время невозможность осуществить социал-демократические и либеральные реформы. Как объяснить эти, на первый взгляд, противоречащие друг другу факты?
Первый факт я объясняю тем, что в ходе урбанизации иссяк ресурс общинного крестьянского коммунизма, служивший центральным блоком мировоззренческой матрицы, которая легитимировала советский строй. Обновления и «ремонта» этой матрицы идеологическая машина КПСС провести не смогла. Подорвать остатки легитимности «сверху», воздействуя именно на стереотипы советской идеологии (равенство и справедливость), было нетрудно. С помощью «гласности» были возбуждены расхожие суждения.
СССР и его политическая система были ликвидированы, но затем оказалось, что реформа во всех своих главных установках противоречит чаяниям большинства. Это большинство, не имея политических средств, чтобы остановить реформу, оказывает ей пассивное «молекулярное» сопротивление. Каков его вектор? Исходит ли он из системы ценностей социал-демократии или коммунизма?
Я считаю, что корни этого сопротивления уходят в коммунизм, как это было и сто лет назад. Это резко осложняет всю картину. А.С. Панарин писал: «Современный «цивилизованный Запад» после своей победы над коммунизмом открыл «русское народное подполье», стоящее за коммунизмом и втайне питавшее его потенциалом скрытой общинности… В тайных нишах народной общинности находил укрытие жизненный мир с его до сих пор скрытыми законами, может быть, в принципе не переводимыми на язык прогрессизма» [52, 243].
Первые же шаги реформы оживили и резко усилили коммунистические «архетипы». Уже в предчувствии реформы общественное мнение стало жестко уравнительным. В октябре 1989 года на вопрос «Считаете ли вы справедливым нынешнее распределение доходов в нашем обществе?» 52,8% ответили «не справедливо», а 44,7% — «не совсем справедливо». Что же считали несправедливым 98% жителей СССР — невыносимую уравниловку? Совсем наоборот — люди считали распределение недостаточно уравнительным.
84,5% опрошенных считали, что «государство должно предоставлять больше льгот людям с низкими доходами», и 84,2% считали, что «государство должно гарантировать каждому доход не ниже прожиточного минимума».
Следует подчеркнуть, что в СССР был принят и выдерживался принцип, согласно которому минимальная заработная плата составляла не менее полутора минимальных потребительских бюджетов (этот бюджет и составлял прожиточный минимум) — так, чтобы обеспечивать воспроизводство работника и «половины» иждивенца. В конце 80-х годов прожиточный минимум был определен в размере 100 руб. в месяц, а минимальная зарплата — в 165 руб. В 1992 году критерий изменился — «прожиточный минимум» был оторван от минимального потребительского бюджета, он стал меньше него в 2,25 раза. Само понятие «минимальной зарплаты» потеряло свой социальный смысл — в январе 1999 года она составляла 10,6% от прожиточного минимума и равнялась 3 долларам США в месяц. В начале 2006 года минимальная зарплата в РФ составляла 30,2% от прожиточного минимума.
В 1996 году ВЦИОМ повторил этот опрос, и выяснилось, что уравнительные настроения усилились: 93% опрошенных считали, что государство должно обеспечивать всех желающих работой, 91% — что оно должно гарантировать доход не ниже прожиточного минимума. Это — уравнительная программа коммунизма, а не рациональной социальной защиты социал-демократии.
Каким может быть проект «нового коммунизма» (или, не используя такой шокирующий термин, «нового советского строя»)? Уход активного крестьянского коммунизма на подсознательный уровень «архетипов» очень сильно меняет институциональную матрицу желаемого будущего жизнеустройства. Если смена вектора нынешнего развития произойдет до катастрофы, то можно предвидеть, что будущий строй будет складываться как система с принципиально большим разнообразием, нежели «первый советский строй». Большинство ограничений, которые предопределили тип жизни в старом СССР, утратили свою силу, нет нужды их восстанавливать. Коммунизм СССР обладал большим потенциалом для прорыва в постиндустриализм посредством «туннельного эффекта» — в отличие от социал-демократии, обязанной «исчерпать конструктивный потенциал капитализма». Этот потенциал можно оживить и быстро провести модернизацию хозяйства и быта, создать эффективную инновационную систему. Нынешний «переходный» тип государства и экономики таких возможностей не имеет.
Политический механизм «перехода» требует для разработки больших усилий, нежели конструирование «образа будущего». Предварительно можно сказать, что надо ожидать возникновения сильной партии, которую можно назвать «социал-демократической на российский манер» — совмещающей стереотипы (расхожие суждения) социал-демократии с подсознательными архетипами русского коммунизма. Такие гибриды возможны и эффективно действуют, не вступая в борьбу с устоями национальной культуры. К несчастью, этого не получилось в начале XX века, но вполне может быть достигнуто сейчас. Если бы возникла такая партия, достаточно интеллектуальная и честная, она бы завоевала культурную гегемонию и вокруг нее сложился бы исторический блок, способный изменить ход событий.
1. Маркс К. Заметки о реформе 1861 г. // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., Т. 19, с. 434-436.
2. Сенчакова Л.Т. Приговоры и наказы российского крестьянства. 1905-1907 гг. Т. 1, 2. М.: Ин-т российской истории РАН. 1994.
3. Лященко П.И. Очерки аграрной эволюции России. Т. 1. Л., 1925. С. 149.
4. Кондрашин В.В. Современные концепции аграрного развития // Отечественная история. 1995, № 4.
5. Чаянов А.В. Организация крестьянского хозяйства // В сб. А.В. Чаянов. Крестьянское хозяйство. М.: Экономика, 1989.
6. Валлерстайн И. Россия и капиталистический мир-экономика, 1500-2010 // Свободная мысль, 1996, № 5.
7. Ганелин Р.Ш. Российское самодержавие в 1905 году: реформы и революция. СПб.: Наука. 1991.
8. Купцов А.Г. Земля-Ёк. М.: Крафт+. 2002.
9. Кожинов В. Россия. Век XX. 1901-1939. М.: Алгоритм — Крымский мост. 1999.
10. Народное хозяйство СССР за 70 лет. М.: Финансы и статистика. 1987. С. 471.
11. Толстой Л.Н. Стыдно // Собр. соч., т. 16. М.: Художественная литература, 1964.
12. Гредескул НА Перелом русской интеллигенции и его действительный смысл // Вехи. Интеллигенция в России. М.: Молодая гвардия. 1991.
Ознакомительная версия.
