Администрация Обамы не только продолжила политику администрации Буша в отношении слежки за гражданами, но и расширила масштабы слежки. На ранних этапах своей карьеры Обама считался защитником неприкосновенности личной жизни и гражданских свобод. В своей речи 2004 г. на съезде Демократической партии Обама эмоционально говорил об опасности слежки за тем, какие книги читают американцы в библиотеках. В качестве сенатора Обама критиковал то, что он тогда считал издержками программ наблюдения администрации Буша.[176]
Однако теперь Обама, кажется, применяет методы гораздо более зловредные, чем наблюдение за тем, какие книги читают в библиотеках, и гораздо более широкие, чем программы Буша, против которых он когда-то выступал. Может быть, потому, что Обама вдруг понял, как коварны и опасны террористы? Сомневаюсь.
Терроризм никогда не был главной заботой Обамы. Более вероятно, что он начал видеть, как выгодно правительству иметь компромат на всех американских граждан. Я также думаю, что он понимает ценность того, что американцы знают, что делает их правительство. Он и хочет, чтобы они знали. Люди могут бояться делать то, что составляет их законное право, только тогда, когда они понимают, что находятся под постоянным внимательным наблюдением.
Естественно, обоснованием шпионажа служит необходимость отслеживать террористов в целях обеспечения государственной безопасности, и очевидно, что государство не должно нарушать неприкосновенность личной жизни 300 миллионов американцев ради достижения этой цели. Как сказал сенатор Рэнд Пол, главная новость не в том, что правительство Соединенных Штатов следит за террористами — это то, чего мы ожидаем от своего правительства и хотим, чтобы оно этим занималось — но то, что правительство шпионит за своим собственным народом. Теперь мы знаем, что американцам придется переносить некоторое нарушение тайны их частной жизни, когда для этого есть важные причины. Когда террорист, устроивший взрыв на Бостонском марафоне, скрывался где-то поблизости, многие жители Новой Англии добровольно предложили полиции обыскать их дома и дворы, для того чтобы найти подозреваемого в этом преступлении. Но представьте, что государство для поиска какого-то взломщика — или даже взломщиков— начало бы регулярно обыскивать дома американцев. Представьте, если бы военные или полиция постоянно появлялись у вас дома с этой целью. Скорее всего, это стало бы причиной народных волнений, потому что нет никакой очевидной связи между такой масштабной и непомерной программой действий и узкой задачей нахождения и привлечения к ответственности преступников. Сходным образом правительство не объясняет — и даже не пытается объяснить — почему ему нужна такая — почти в духе Советского Союза — слежка за гражданами, чтобы управляться с «плохими парнями».
За семьдесят лет большевистского режима Советский Союз предпринимал постоянные попытки всестороннего наблюдения за своими гражданами. Советы знали, что для того, чтобы построить коллективистское общество и навязать гражданам коллективистскую идеологию, нужно сначала собрать информацию на своих граждан. Эта практика достигала пугающих размеров при Сталине. Сталин использовал собранные при слежке данные для того, чтобы убивать политических оппонентов, изводить верующих, переселять целые народы и отправлять нежелательных людей в трудовые лагеря в Сибири. Однако, хотя преступления Сталина были позже обнародованы его последователем Хрущевым, КГБ, тем не менее, продолжало следить за советскими гражданами. Диссиденты, политические или религиозные, продолжали сталкиваться с притеснениями и преследованием. Советские методы были грубы. В домах и номерах отелей устанавливались подслушивающие устройства, за «подозрительными персонами» следили, соседей и детей побуждали сообщать обо всем, что им кажется подозрительным.
Писатель Джордж Оруэлл показал, как выглядит этот процесс, доведенный до своего мрачного логического конца, в своей антиутопии «1984». Оруэлл как в воду глядел: он предсказал вездесущие телескрины со скрытыми микрофонами и камерами («Большой Брат следит за тобой»), он предвидел «полицию мыслей», он описал государство, пичкающее апатичных граждан непрекращающейся пропагандой, он писал о том, что государство может оправдывать установленный им режим репрессий тем, что это делается во имя людей и ради их блага. Оруэлл писал: «Разумеется, было совершенно невозможно знать, следят ли за вами в каждый определенный момент. Часто ли и по какому расписанию подключается к твоему кабелю полиция мыслей — об этом можно было только гадать. Не исключено, что следили за каждым — и круглые сутки. Во всяком случае, подключиться могли когда угодно. Приходилось жить — и ты жил, по привычке, которая превратилась в инстинкт, — с сознанием того, что каждое твое слово подслушивают и каждое твое движение, пока не погас свет, наблюдают».[177] Оруэлл приходит к заключению, что теперь «впервые появилась возможность добиться не только полного подчинения воле государства, но и полного единства мнений по всем вопросам».
Несмотря на свое предвидение, Оруэлл не мог представить, что всего спустя четверть столетия технологии достигнут такого уровня сложности, что за гражданами можно будет следить без миниатюрных подслушивающих устройств и вероломных соседей. Оруэлл полагал, что понадобились бы массовые пытки и насилие для того, чтобы установить государство Большого Брата. Его символом для такой тирании было изображение «следа от сапога, отпечатавшегося на лице — навечно».[178]
В случае с гражданами Америки вы можете беспокоиться не о сапоге, отпечатавшемся на вашем лице, а всего лишь о нежелательном стуке в вашу дверь. Там вы встретите не Большого Брата, а агентов ФБР, которые захотят задать вам пару вопросов по опросникам, созданным аналитиками, сидящими в офисах без табличек.
Политика слежки в Америке отличается от системы Большого Брата, но не менее эффективна в достижении своей цели. Эта цель, разумеется, не в том, чтобы поддерживать официальную марксистскую идеологию. И не в том, чтобы публика обожала президента. (Обама в любом случае может получить это обожание благодаря масс-медиа.) Скорее, слежка ведется для того, чтобы все граждане были под контролем, и тех, кто настроен против прогрессистской повестки дня, можно было легко обнаружить и наказать.
Иногда наказание может принимать форму выборочного аудита Налогового управления США. Мы просто добавим ваше имя в список. Мы знаем, что это случилось с многими представителями групп «движения чаепития». Их преступлением было не уклонение от уплаты налогов, но организация людей для сопротивления реформе здравоохранения и прогрессистской политике. Налоговое управление США также обрушилось на продюсера моего фильма «2016», Джеральда Молена. Молен — оскароносный режиссер таких фильмов, как «Парк юрского периода» и «Список Шиндлера». Он также был режиссером моего нового фильма «Америка». На протяжении всей его долгой карьеры Налоговое управление его не беспокоило. И вот внезапно, примерно в то время, когда проходили выборы 2012 г., он стал фигурантом расследования. Недавно Налоговое управление преследовало консервативную группу из Голливуда «Друзья Эйба». Эти консерваторы хотели сохранить свою анонимность для того, чтобы не повредить карьере. Заставив членов группы открыть своих спонсоров и список участников, Налоговое управление сделало практически невозможной эффективную дальнейшую работу этой группы. Эти махинации Налогового управления США не просто иллюстрируют, как государство может злоупотреблять властью и как оно действительно это делает. Они также иллюстрируют то, как прогрессисты не стесняются использовать правительство в качестве оружия возмездия против своих политических противников.
Притеснения подобного рода обычны в странах Третьего мира, где правительство использует налоговые проверки и выборочные судебные преследования для запугивания своих политических оппонентов. Однако американцы никогда не смирялись с таким поведением. Последний пример, когда представители власти злоупотребляли ею подобным образом — хотя и близко не в такой степени — был Ричард Никсон, и после этого он был вынужден уйти в отставку.
Недавно я с удивлением прочел, что администрация Обамы ополчилось на ведущую фирму по установлению рейтинга ценных бумаг — «Standard amp; Poor’s» — в отместку за то, что эта организация понизила кредитный рейтинг правительства Соединенных Штатов. Тогда министр финансов Тим Гейтнер предупредил главу «S amp;P», что ему придется заплатить за то, что его агентство поставило в неловкое положение администрацию Обамы. Очевидно, теперь правительство выполняет свою угрозу.[179]
