Ознакомительная версия.
Идея присоединения к Евросоюзу имела в России еще меньше энтузиастов, чем идея вступления в НАТО. Президент Ельцин и премьер Черномырдин затрагивали эту тему вскользь, как бы между делом. На протяжении 1990-х годов Евросоюз рассматривался в Москве как преимущественно экономическая организация, малокомпетентная в вопросах «высокой политики» (внешняя политика, оборона, безопасность). Кроме того, после публикации Евросоюзом в 1993 г. Копенгагенских критериев членства у тех руководителей российского правительства, кто с ними ознакомился, не должно было остаться сомнений в том, что вступление в Союз – дело чрезвычайно сложное, болезненное и долгое. Тем не менее в первой половине – середине 1990-х годов значительная часть российской элиты стала энтузиастами расширения ЕС – для стран Центральной и Восточной Европы, бывших членов Совета экономической взаимопомощи. В Москве исходили из альтернативности расширения ЕС и НАТО и считали, что первое однозначно предпочтительнее. В глазах российских политиков Евросоюз обладал двумя существенными преимуществами перед НАТО: в нем не участвовали США и у него не было собственных объединенных вооруженных сил.
Как и в отношении НАТО, Россия в отношениях с ЕС взяла курс на «суверенное партнерство». В июне 1994 г., вскоре после присоединения Российской Федерации к «Партнерству во имя мира», было подписано Соглашение о партнерстве и сотрудничестве между нею и ЕС. По сравнению с Европейскими соглашениями, ассоциировавшими страны Центральной и Восточной Европы с ЕС, оно было менее содержательным68.
Соглашение устанавливало рамки политического диалога между президентом России и руководством Комиссии Европейских сообществ и ставило долгосрочную цель создания зоны свободной торговли. Фактически оба партнера ставили перед собой ограниченную задачу регулирования торговых отношений, которые, в свою очередь, в значительной степени состояли из поставок в страны ЕС российских энергоносителей (две пятых потребляемого газа и восьмая часть нефти) и встречных поставок в Россию из ЕС машин и оборудования, продукции химической и пищевой промышленности и других промышленных товаров (более трети всего российского импорта)69.
Развитие двусторонних отношений в 1990-е годы было вялым как из-за бюрократических проволочек, так и из-за отсутствия понимания структур и механизмов ЕС в Москве и усилий лоббистских групп в Брюсселе. Из-за первой чеченской кампании и неясности с переизбранием Ельцина соглашение вступило в силу только в декабре 1997 г., в 1998 г. Россию поразил финансовый кризис, в 1999 г. началась вторая кампания в Чечне и состоялась передача власти в Кремле. Лишь политики либерально-демократического направления – от Егора Гайдара до Григория Явлинского – последовательно выступали в пользу постепенного «вхождения России в Европу»70. Опубликованные в 1999 г. Коллективная стратегия ЕС в отношении России и российская Стратегия развития отношений с ЕС на среднесрочную перспективу были стратегиями только по названию, на деле это были типичные бюрократические документы. Лишь с Парижского саммита ЕС – Россия (2000 г.) в отношениях партнеров наступило оживление.
Выступая в германском бундестаге 21 октября 2001 г., Путин предложил Европе объединить собственные возможности с российскими ресурсами – людскими, территориальными и природными, экономическими, культурными, оборонными71.
Определился горизонт развития отношений в виде зоны свободной торговли ЕС – Россия. Начиная с 2003 г. представители ЕС и Российской Федерации рассматривают проблемы постепенного формирования «общих пространств» в области экономики, контактов между людьми, законности и правопорядка и внешней безопасности. Вероятно, на выстраивание отношений по этой схеме уйдет несколько десятилетий. Но и в случае успеха в создании четырех общих пространств отношения ЕС и России будут скорее всего укладываться в контекст европейской «политики соседства». На обозримую перепективу Европейский союз и Россия будут друг для друга внешними партнерами.
Ситуацию могли бы изменить массированные инвестиции в российскую экономику, но политическая нестабильность в 1990-е годы и неуверенность в политике российских властей в 2000-е годы, необеспеченность верховенства закона и слабость судебной власти, высокий уровень коррупции, плохое корпоративное управление, непрозрачность отношений собственности резко ограничивали объемы европейских капиталовложений. Хотя ЕС был главным внешним инвестором в Россию, объемы инвестиций были мизерными. В этом отношении не только страны Центральной и Восточной Европы и Китай, но даже ряд стран СНГ предлагали европейским бизнесменам более выгодные и безопасные условия для ведения дел. В то же время в отличие от стран Центральной и Восточной Европы приток иностранных инвестиций не является непременным условием для экономического роста в России. Благодаря выгодной конъюнктуре цен на энергоносители и ряду других факторов Россия не испытывает острой потребности в финансовых вливаниях. Иностранные инвестиции важны скорее как средство привлечения передовых технологий и стимул для улучшения качества корпоративного управления.
Частные программы сотрудничества, такие как Северное измерение, оказались малоэффективными, поскольку им мешали те же (перечисленные выше) общие препятствия. Кроме того, лоббистами этих программ выступали небольшие страны ЕС, не пользовавшиеся исключительным влиянием в Брюсселе (Финляндия, Швеция)72, а естественные партнеры Европы – региональные администрации российского Северо-Запада были в основном малокомпетентны и малоопытны в вопросах трансграничного сотрудничества. Фактор появления в 1995 г. первого 1300-километрового участка границы России с членом ЕС Финляндией, а в 2004 г. – еще нескольких сотен километров с Эстонией, Латвией, Литвой,
Польшей мало что изменил в этом. Наконец, федеральный Центр ревниво смотрел на развитие внешних связей регионов, усматривая в этом угрозу целостности страны.
Столь же малопродуктивной оказалась попытка перенести опыт создания еврорегионов на пограничье России и Евросоюза. Калининград, расположенный гораздо ближе к Берлину и Стокгольму, чем к Петербургу и Москве и выглядевший естественным кандидатом на роль лаборатории двустороннего сотрудничества, не сумел реализовать свои преимущества ни в чем другом, кроме транзита грузов из Европы (особенно подержанных автомобилей) в Российскую Федерацию. Отсутствие местной инициативы и установка федеральных властей на сохранение безусловного контроля над единственным в России эксклавом привели к тому, что проблемность Калининграда не снижается, а возрастает. Особенно в условиях, когда непосредственные соседи области – Литва и Польша – стали членами Европейского союза.
Расширение Европейского союза в 2004 г., которое в 1990-е годы рассматривалось едва ли не как панацея от расширения НАТО, имело для позиций России в Европе гораздо большее значение, чем прошедшие в 1999 и 2004 гг. две волны расширения НАТО. Оказалось, что НАТО далеко не так опасно, как представлялось, зато приблизившийся ЕС приносит России массу проблем, но вместе с тем открывает большие возможности. После двойного (атлантического и европейского) расширения к 2004 г. практически весь континент за пределами СНГ объединился под эгидой НАТО и ЕС. Остающиеся за их пределами Балканы повсеместно признаются зоной ответственности ЕС. Именно после этого Евросоюз стал прочно ассоциироваться с Европой. Европейская безопасность стала фактически внутренним делом Евросоюза и НАТО.
В России осознание этого пришло, по-видимому, еще осенью 2000 г., когда – неожиданно для Москвы – под давлением снизу рухнул режим Слободана Милошевича в Белграде. Если вывести за скобки финансовый аспект,
Милошевича (как и Саддама Хусейна) поддерживали главным образом потому, что он активно сопротивлялся Западу, «удерживал свою баррикаду» и тем самым оставлял хотя бы ограниченное пространство для действий России как великой державы. С уходом Милошевича Балканы для Москвы остались только Балканами. Последствия были очевидны. Вывод российских миротворцев из Боснии и Герцеговины и Косово в 2003 г. стал признанием того, что не только эти территории, но также безопасность Македонии и Албании, дальнейшая судьба Сербии и Черногории, как и будущее разделенного Кипра, – дело прежде всего Европейского союза.
Начиная с 2003 г. внимание Москвы все больше сосредотачивается на постсоветском пространстве73. Еще в 2001–2002 гг. российское руководство провозглашало лозунг «вместе в Европу». Затем вектор усилий изменился. Москва стала делать упор на поддержку российской экономической экспансии, расширение политического влияния России, обеспечение интересов безопасности. Центральным направлением этих усилий стало формирование Единого экономического пространства (ЕЭП) России, Украины, Казахстана и Белоруссии – своего рода прообраза Восточноевропейского союза. Фактически администрация Путина попыталась выстроить рядом с ЕС «вторую Европу» из числа бывших советских республик. Идея заключалась, насколько можно судить, не в противопоставлении этой «второй (московской) Европы» – «первой (брюссельской)», а в том, чтобы подготовить выгодные условия для создания в будущем двусоставной Большой Европы, в которой Россия получила бы возможность играть ведущую роль.
Ознакомительная версия.
