Вторая и, пожалуй, самая распространенная точка зрения на гражданское общество состоит в отождествлении гражданского общества с организациями гражданского общества, то есть с многочисленными и разнообразными НКО и НГО, преследующими самые разные цели — от обмена опытом выращивания аквариумных рыбок до формирования оппозиционных партий и групп. Этот подход снимает свойственное предыдущему грубое противопоставление гражданского общества и государства. Гражданское общество здесь осознается как сфера, аналитически независимая и в определенной степени эмпирически отделенная не только от государства и рынка, но и от некоторых других специализированных сфер жизни общества, где господствуют иные, чем в гражданском обществе, принципы и нормы. Одним из основоположников такого подхода стал Юрген Хабермас с его идеей дифференциации сфер общественной интеграции и выделением сферы общественности или публичности как главного источника общественной солидарности. «Наряду с иерархической регулятивной инстанцией верховной государственной власти, — пишет Хабермас, — и децентрализованной регулятивной инстанцией рынка, то есть наряду с административной властью и собственным интересом в качестве третьего источника общественной интеграции выступает солидарность » [106]. Установление солидарности через коммуникацию и есть функция гражданского общества. Здесь у гражданского обществе несимметричные отношения с экономикой и государством. Последнее ближе гражданскому обществу ибо соединяется с ним в ходе формирования общественного мнения и политической воли.
Именно на основе хабермасовской и разрабатываемой несколькими другими авторами концепции гражданской и негражданской сфер возникла несколько механическая концепция трехсекторной организации общества, которое состоит из экономического сектора, государственного сектора и сектора некоммерческих и негосударственных организаций. Ее можно назвать механической, потому что она сводит различие трех сфер общественной жизни к организационным различиям и не отражает реальной сложности взаимоотношений этих сфер и их реальной взаимной обусловленности и взаимного проникновения. В рассмотрении гражданского общества как совокупности организаций есть существенная опасность, о которой мы скажем ниже. Но определенные основания для такого подхода существуют. Прежде всего этот подход выгоден и даже необходим исследователям гражданского общества. НКО и НГО — крайне удобные, четко определенные и не подлежащие сомнению в реальности своего существования объекты. Можно без особых ухищрений заниматься их исследованиями, каковые будут состоять в бесконечных и разнообразных классификациях и комбинациях этих организаций, изучении состава членства, способов рекрутирования, финансирования и т. д. Другое дело, что удобство для исследования может увести в сторону от сути дела. Это как в старом анекдоте: потеряли неизвестно где, а ищем под фонарем, потому что там светло. Это удобно и политическому руководству: на сакраментальный вопрос о том, есть ли в России гражданское общество, получаем ответ в духе греческих мудрецов — путем указания пальцем на список зарегистрированных НКО и НГО.
Наконец, третья позиция состоит в том, что гражданское общество — это не то, что противопоставлено государству, и не совокупность организаций особого рода, а особая идеология и особый стиль межчеловеческих отношений, проявляющиеся в разнообразных системах, группах, организациях и отношениях, в том числе и в организациях, которые, согласно второму из описанных подходов, являются организациями гражданского общества. Как показал наш краткий экскурс в историю, гражданское общество и капитализм должны концептуализироваться в существенно разных терминах. Гражданская сфера в ее специфике, как указывает Дж. Александер [107], должна восприниматься как сфера солидарности, в которой постепенно формулируется и до некоторой степени навязывается некий род универсализирующей общности. В той мере, в какой эта общность существует, она выражается общественным мнением, обладает собственным культурным кодом и демократическим нарративом, обладает набором обязательных институтов (прежде всего это право и журналистика) и проявляется в исторически определенном наборе практик взаимодействия, таких как гражданственность, равенство, доверие, уважение. Такого рода гражданская общность не может существовать в чистом виде, скажем, как система четко определенных организаций, она есть идеальный тип в веберовском смысле и в реальности существует всегда лишь в некоторой степени, в некотором приближении. Одна из причин этого в том, что она всегда находится в состоянии взаимопроникновения и взаимосвязи с другими, более или менее дифференцированными сферами, имеющими собственные критерии справедливости, собственные ценности и мотивации, собственные системы вознаграждений и наказаний.
Эти взаимосвязь и взаимопроникновение происходят из того, что ни один человек не может быть членом только лишь гражданского общества, или только лишь экономической, или только лишь государственной общности. Он всегда находится в точке пересечения многих «социальных кругов» (по Зиммелю), всегда обладает двойным или даже множественным членством, что порождает часто в деятельности одного и того же индивида смешение правил, норм, ценностей, критериев. Поэтому невозможно механически отделить гражданское общество от других, негражданских, общностей; если же такое отделение произведено и полученное таким образом гражданское общество (в виде НКО и НГО) сделано объектом изучения, то мы изучаем фиктивный объект, причем не в его специфике (с точки зрения создания общественной солидарности), а с точки зрения его организационной структуры, финансовых и юридических связей и т. д., то есть как объект, представляющий иную, негражданскую сферу. Его собственно «гражданскость» ускользает из поля зрения исследователя.
Гражданское общество можно рассматривать с моральной, институциональной и идеологической точек зрения. Первая позиция является нормативной, и предметом рассмотрения в нормативных терминах становится содержание гражданского учения, то есть представлений членов и активных деятелей (акторов) гражданского общества о принципах общественной солидарности, которые составляют основу их деятельности именно как членов и акторов гражданского общества. С институциональной точки зрения рассматриваются стабильные средства выражения моральных требований гражданского общества; оно выражает свои моральные принципы через существующие институты, такие как конституции и законодательства, с одной стороны, и государственные организации — с другой. Кроме того, оно создает собственные институты: это, во-первых, медиа и другие институты выражения общественного мнения (опросы, голосования); во-вторых, специфические «собственные» организации гражданского общества (НКО). В результате оно обретает довольно сложную социальную структуру, где имеется собственная стратификация, структуры элит, структуры контроля, структуры институционализации (превращения движений и инициатив в формальные организации) и т. д. К идеологической стороне относятся культурные коды и нарративы, о которых упоминалось выше. Это, так сказать, орудия самопонимания гражданского общества и модели интерпретации, которые его члены и акторы применяют для понимания и категоризации людей, предметов и событий в сфере их деятельности. Эта идеология имеет поэтому сугубо практический характер. Кроме того, она не всегда эксплицирована и выражена в письменной форме. Она представляет собой смесь теоретических моделей и описаний с псевдотеоретическими представлениями обыденного знания, которые в совокупности и определяют реальное социальное поведение членов и акторов гражданского общества.
Если рассмотреть другие сферы жизни общества — хозяйство, государство, семью, можно увидеть, что они существенно отличаются от гражданского общества по своей внутренней организации: по мотивам деятельности, нормативным принципам и институциональным моделям. Для гражданской сферы (гражданского общества) характерны равенство, солидарность, открытость, уважение к другому и доверие. Эти категории в разных исследовательских контекстах могут рассматриваться как ценности гражданского общества, как мотивы, практикуемые в контекстах гражданского общения, как (при соответствующей разработке и конкретизации) модели взаимодействия в рамках гражданского общества, имеющие нормативный характер и предполагающие институционализацию, то есть воплощение в виде реальных институтов гражданского общества. Практически ни одна из рассмотренных нами других сфер не демонстрирует тот же набор признаков. Экономическая сфера целиком зиждется на частном индивидуальном интересе, что априори делает нехарактерными для нее такие категории, как равенство и солидарность в их чистом виде. Разумеется, многие из характеристик гражданской сферы формально воспроизводятся и в экономике (например, равенство как равенство экономических возможностей), но они не могут быть усвоены ею материально. Государственная бюрократия в этом смысле ближе к гражданской сфере, ибо в ней требования равенства и солидарности, например, прокламируются как регулятивные принципы, а следовательно, и конечные мотивы деятельности. При этом также бюрократические правила требуют отношения к гражданам как к равным друг другу, но в то же время сама бюрократия строго иерархизирована, что не характерно (или не должно быть характерно) для гражданской сферы. Существует и множество других различий и сходств, которые в своей совокупности и определяют динамику отношений гражданского общества с другими сферами и областями общественной жизни. В отличие от всех этих сфер гражданское общество может быть охарактеризовано, если использовать гегелевский язык, как сфера всеобщности. Человек выступает в нем в самом абстрактном виде, будучи свободным от всех своих конкретных определений — пола, возраста, национальности, профессии и т. д. — и равным любому другому гражданину.
