по вопросу о нелегальной работе, на что Паукер ответил, что придет время, он сам поговорит, а сейчас пока не о чем говорить.
После прихода Кондратьева в Кремль (1936 г.) и необходимого времени, которое ушло у него на ознакомление с Кремлем, Кондратьев сам лично в моем служебном кабинете завел разговор со мною, как заговорщик с заговорщиком. Он сказал, что он заговорщик Ягоды и что будет охотно работать в Кремле под моим руководством, и просил меня ориентировать его в обстановке в Кремле с точки зрения заговора. Я ориентировал его в обстановке, сказав ему о той основной задаче в Кремле по заговору, что лежит на мне (арест членов ПБ ЦК ВКП(б)) и о способах ее выполнения. Говоря о заговорщиках, необходимых для выполнения этой задачи, мы оба считали, что без помощи извне нам с этой задачей не справиться; одновременно я ему говорил о том, что такие заговорщики нам будут даны Гамарником (столько, сколько надо) и если учесть к этому еще и участие Паукера в выполнении этой задачи, то тогда горевать по поводу недостатка в заговорщиках не приходится. Говорил я с Кондратьевым как о заговорщиках комендатуры Кремля: о Таболине; перед назначением в здание Рабоче-Крестьянского правительства Брюханова – о Брюханове; о Янсоне и Цвирко говорили вместе, как это мною выше изложено.
Очень скоро, однако, после назначения в Кремль Кондратьева я почувствовал, что он ведет обособленную и самостоятельную позицию в работе по заговору. Я знал, что Кондратьев часто встречается с Ягодой, Булановым, Паукером, Гулько; неоднократно ловил его на том, что он скрывал от меня о своей непосредственной связи с Ягодой и другими работниками НКВД, но ему, Кондратьеву, я не давал этого чувствовать. А со своей стороны, по указанию Гамарника, также стал с ним неискренним, скрыв от него, в частности, вербовку мною Колмакова и Кушлиса. Я чувствовал, что Кондратьев с помощью ГУПВО (Главного управления пограничной и внутренней охраны. – Н.Ч.) перетягивает в Управление в Кремль многих своих командиров из дивизии ОДОН, коей он до назначения в Кремль командовал. Я чувствовал, что в числе этих командиров, по-видимому, немало его, Кондратьева, людей, как заговорщиков, так как Кондратьев до Кремля очень долгий срок времени командовал этой дивизией ОДОН, но он, Кондратьев, сам по своей инициативе об этом мне не говорил. На мой вопрос Кондратьеву, являяется ли Скляренко, назначенный командиром полка Кремля из дивизии ОДОН, заговорщиком, Кондратьев ответил отрицательно, хотя я ему, судя по их взаимоотношению, не верю. Вообще, Кондратьев говорил мне о том, что всех назначенных в Кремль командиров по дивизии ОДОН знает лично, при этом знает, как людей своих, на которых он, Кондратьев, может положиться вполне в заговорщической работе, хотя они и не оформлены, как заговорщики. Я не возражал (хотя это по обстановке и не требовалось от меня), чтобы Кондратьев приступил бы к оформлению этих командиров, переведенных из его дивизии ОДОН, в заговор. Я же скрыл от Кондратьева заговорщиков Колмакова и Кушлиса, так как хотел иметь свои резервные скрытые кадры, а позже ухода из Кремля я о Колмакове и Кушлисе также не сказал Кондратьеву, так как имел в виду их перевести к себе по месту своей новой работы.
О всех же остальных заговорщиках, мною завербованных, Кондратьев знает – я имею в виду Хурцева, Ганжерли и Дергачева.
Говорили мы с Кондратьевым по заговору довольно часто, обсуждая, как лучше выполнить основную свою задачу. А когда Ягода был снят, а Паукер позже был арестован, и когда начался разгром фашистского заговора, Кондратьев, мне показалось, стал более искренним со мною и на мой вопрос, с кем же теперь в НКВД держать связь по заговору, ответил: “Не с кем”, сам же продолжал очень часто бывать в НКВД, в частности в ГУПВО, хотя служебных вопросов у нас в таком количестве, чтобы так часто бывать в НКВД – не было. В ГУПВО он чаще всего бывал у Кричинкина (начальника пограничных и внутренних войск НКВД).
В одну из бесед со мною Кондратьев называл мне, как заговорщика, Гулько (это было вскоре после ареста Паукера). Я ему отвечал на это, что хотя мне и никто об этом не говорил, но я, зная взаимоотношения Паукера и Гулько, также никогда не сомневался в том, что Гулько заговорщик.
Обычно об арестах заговорщиков я узнавал от Кондратьева (Ткалун сначала написал фамилию Паукера, а затем ее зачеркнул и написал фамилию Кондратьева. – Н.Ч.), как я это показал в протоколе допроса от 20 февраля сего года. После назначения в Кремль из ГУПВО Трофимова начальником политотдела я видел особо близкие взаимоотношения Кондратьева с Трофимовым и наоборот. Трофимов очень часто и подолгу просиживал в кабинете у Кондратьева. Но от Кондратьева о Трофимове, как о заговорщике, я не слышал. После ухода из Кремля я виделся с Кондратьевым до своего ареста один раз всего лишь (тоже с целью конспирации) в Кремле. Я приезжал в Кремль к Рогову (преемник П.П. Ткалуна на должности коменданта Кремля. – Н.Ч.) с его разрешения и одновременно решил иметь свидание с Кондратьевым. Кондратьев говорил мне о том, что обстановка для работы по заговору у него теперь хуже. Что фактически пришлось пойти в глубокое подполье, боясь раскрытия и провала организации, и поэтому он очень подолгу сидит на работе, чего раньше не было. Кроме того, не без волнения ждем, говорил Кондратьев, Вашего нового назначения. Я всячески стремился его успокоить и сказал, что за меня он может быть спокоен и что я скоро получу новое назначение.
Ткалун
14 апреля 1938 г.» [54].
Не совсем податливым подследственным, как кажется на первый взгляд, оказался для следователей НКВД «дважды комендант» (гор. Москвы и Московского Кремля) Петр Пахомович Ткалун – ведь недаром же следователь З.М. Ушаков упрекает его в долгом «запирательстве». Находил в себе силы П.П. Ткалун и отказываться от ранее данных им показаний, точно зная, что за этим отказом последуют жестокие репрессии. Но все равно шел на такой шаг. Тому примером служит его письменное заявление от 22 мая 1938 г. и протокол его допроса от того же числа. Эти документы дают серьезные основания сомневаться в достоверности всех остальных материалов, находящихся в уголовном деле по обвинению П.П. Ткалуна.
Заявление П.П. Ткалуна: «Майором Ушаковым мне было сказано, что Дубовой и Капуловский дали показания на меня, как на украинского националиста. В связи с этим в своем показании об участии в украинском националистическом заговоре я и привел вымышленные, выдуманные мною антисоветские связи и встречи с
