Новое усиление гитлеровцев, с полной очевидностью выявившееся уже в результате первого тура президентских выборов, побудило правящие круги ускорить осуществление мер, которые, по их мнению, должны были предшествовать превращению фашистской партии в правительственную. Военный министр Грёнер и поддерживавший его Брюнинг видели непременное условие этого в «очищении» нацистской партии от радикальных, антикапиталистических элементов, которые внушали крупным собственникам тревогу. Путь к данной цели они видели в роспуске штурмовых и охранных отрядов, являвшихся средоточием тех, кто настаивал на захвате власти силой, на осуществлении нацистской программы 1920 г., официально не отмененной.
Сохранились документы Тренера, в которых черным по белому написано, что цель этой меры — сделать нацистскую партию пригодной для участия в правительстве (разумеется, на тех условиях, которые были бы ей предложены). Грёнер с большим уважением отзывался о «ценном человеческом материале», якобы имевшемся среди коричневорубашечников; предполагалось в дальнейшем включить этот «материал» в милицию, состоящую из лиц различных политических убеждений и находящуюся под эгидой государства. Вот где была еще одна, и немаловажная, причина, побудившая правительство Брюнинга, а точнее — командование рейхсвера, которому принадлежал весь план, принять решение о ликвидации штурмовых отрядов. Мы уже говорили об опасениях генералов, что армия коричневорубашечников станет соперником рейхсвера и, будучи многочисленнее последнего, отодвинет его на второй план. Устранить эту опасность — такова была одна из главных целей роспуска «частной армии» гитлеровской партии.
Момент был в общем подходящим. Террор фашистских банд вызывал растущее возмущение различных слоев населения, приносил все большее число жертв. В январе 200 гитлеровцев осуществили разбойничье нападение на рабочую колонию «Фельзенек», убив одного пролетария и ранив многих других. В Грайфсвальде нацисты совершили налет на редакцию социал-демократической газеты.
В Бреславле (ныне Вроцлав) рабочий Гюнтер был убит в своем же доме гитлеровцем, раздававшим фашистские листовки. В Банкау (Силезия) нацисты убили батрака Басси на глазах его жены.
Под давлением общественности правительства крупнейших провинций выступили с разоблачениями коричневорубашечников, опубликовав материалы, конфискованные во время обысков в учреждениях нацистской партии. Представители южногерманских земель — Баварии, Бадена, Вюртемберга — на совещании в министерстве внутренних дел в начале апреля настойчиво требовали от Тренера запрета штурмовых отрядов.
Декрет о роспуске всех военизированных формирований гитлеровской партии был опубликован сразу же после завершения президентских выборов, 13 апреля. Для нацистских главарей он отнюдь не являлся неожиданностью.
Вот что говорилось, например, в полицейском донесении из Дрездена от 23 апреля: «Ввиду того, что организации национал-социалистической партии явно были обо всем предупреждены, предметы, которые свидетельствуют о военизированном характере организаций, могут быть конфискованы лишь в небольшом количестве». В полицейском донесении из Штутгарта указывалось, что роспуск с самого начала предусматривался как простая формальность, ибо во всей прессе задолго сообщалось о готовящемся акте. Из Нюрнберга полиция сообщала в министерство внутренних дел следующее: «Почти по всей Северной Баварии национал-социалисты узнали о предстоящем роспуске на 24 часа раньше, чем власти».
Однако, хотя нацисты и были предупреждены о роспуске штурмовых отрядов и сумели принять некоторые меры, все же этот роспуск никак не согласовывался с их планами. Вооруженные банды были в руках Гитлера и его клики важным «аргументом» в борьбе за полновластие, орудием террора, который играл в арсенале фашистов колоссальную роль. И лишаться такого инструмента — даже частично — им не хотелось; это почти неминуемо повело бы к второстепенному положению в блоке с другими буржуазными партиями. Гитлеровцы, изображавшие себя «мессиями», владеющими секретом спасения Германии, упорно не желали соглашаться с этим. И они сразу же развернули крикливую демагогическую кампанию, выступая в роли «обиженных» и используя поддержку влиятельных покровителей. 30 апреля в «Берлинер берзенцейтунг» было опубликовано заявление 215 фабрикантов, помещиков, генералов, адмиралов, резко осуждавшее запрет штурмовых отрядов и призывавшее правые партии «немедленно создать новый Гарцбургский фронт для спасения родины». Особенно важным для гитлеровцев оказалось, что решительные противники роспуска обнаружились среди генералитета.
С возражениями выступил не только Шлейхер, действовавший через своего бывшего однополчанина, сына президента Гинденбурга, а также поставивший в известность о своей позиции начальников штабов военных округов. К президенту обратились генералы, с мнением которых он привык считаться. Среди них, помимо отставных фон дер Гольца, Штюльпнагеля, Леветцова, было и несколько действующих генералов, в том числе два командующих военными округами: померанским — фон Бок (будущий гитлеровский фельдмаршал) и восточно-прусским — Бломберг (будущий военный министр Гитлера). Не прошла, видимо, мимо внимания Гинденбурга и точка зрения бывшего кронпринца, высказанная им в письме к Тренеру. Здесь было выражено негодование по поводу того, что правительство пренебрегает «изумительным человеческим материалом», из которого состоят штурмовые отряды и который «воспитывают там в достойном духе»; между тем он должен явиться резервуаром рейхсвера для отражения «постоянных опасностей, грозящих с Востока». Гинденбург реагировал быстро. Уже 16 апреля он обратился к Тренеру с письмом (оно одновременно было опубликовано в газетах), в котором ставил вопрос о необходимости запрета, наряду со штурмовыми отрядами, других военизированных организаций, в первую очередь «Рейхсбаннера». Открытый характер выступления не оставлял сомнений в том, что атака крайней реакции развивается.
Запрет штурмовых отрядов вызвал кризис правительства Брюнинга. Причиной же его была перегруппировка господствующих классов, усиление того их крыла, которое требовало коренного изменения курса внутренней политики. Экономический кризис все еще усиливался, и монополистический капитал продолжал добиваться дальнейшего снижения жизненного уровня трудящихся. Правительство Брюнинга, зависевшее от голосов социал-демократов, не было более пригодно для этого. Новое наступление монополий неминуемо должно было повлечь за собой подъем борьбы народных масс; уже весна 1932 г., хотя низшая точка кризиса была еще впереди, принесла значительную активизацию массового движения. Усилилась забастовочная борьба, широкий размах приобрели голодные походы. Миллионы людей дошли до предела в нищете и изнемогали в безнадежной борьбе за то, чтобы удержаться на поверхности. Возмущение, копившееся у париев капиталистического общества, то и дело прорывалось в стихийных выступлениях. В Вальтерсгаузене, Гамбурге, Кельне состоялись ожесточенные столкновения безработных с полицией, протестовавших против нового снижения пособий. Полиция открыла стрельбу также в Дюссельдорфе, Ремшейде, Штеттине. Эти выступления нередко носили стихийный характер, но их частота и ожесточенность свидетельствовали о накале борьбы.
Осуществляя свой замысел, дворцовая камарилья действовала в самых разных направлениях. Прежде всего были приняты меры, чтобы изнутри вызвать распад правительства. С этой целью министр хозяйства Вармбольд, «человек» концерна «ИГ Фарбениндустри», вскоре после выборов подал в отставку (позднее он вошел в состав нового кабинета). Пресса, поддерживавшая правительство, пыталась, как говорят, сделать хорошую мину при плохой игре. Так, орган партии Центра «Германиа» писал 4 мая: «Совершенно исключена возможность того, чтобы этот частичный кризис, вызванный чисто ведомственными разногласиями, мог иметь далеко идущие политические последствия».
Затем правительство лишилось военного министра Тренера — после атаки со стороны гитлеровцев, которой Тренер подвергся в начале мая в рейхстаге, Шлейхер заявил, что тот больше не пользуется доверием генералитета. Тренер немедленно подал в отставку, что сделало положение правительства угрожающим. Отношения между Гинденбургом и Брюнингом становились все более натянутыми; хотя рейхсканцлер был полон подобострастия к своему бывшему фельдмаршалу и во многом обеспечил его переизбрание, Гинденбург не мог простить Брюнингу, что тот не сумел добиться объединения правых вокруг его кандидатуры. «Я уже знал теперь, — пишет Брюнинг, — что политика, основанная на такой личности, как Гинденбург, должна потерпеть крушение». Но это не мешало ему же утверждать, будто «лишь одна вещь могла принести спасение: все еще сохранявшийся вокруг президента нимб». Сторонники смены правительства решили, что рассчитывать на полный успех можно, лишь воздействуя на наиболее чувствительное для Гинденбурга место — внушив ему мысль об огромной опасности, якобы угрожающей крупному землевладению со стороны правительства Брюнинга.
