Многие думают, что с созданием “Правды” завершились противоречия между печатным органом партии и партийным аппаратом, которые обнажились чуть ли не с первого номера “Искры”. Тогда, если помните, было два руководящих органа партии — ЦО (центральный печатный орган) и ЦК (Центральный комитет), из их представителей состоял Совет партии. Кто числился главным — никто по сути не знал. ЦО был, пожалуй, авторитетнее: в нем работали основатели партии, ее теоретики — в том числе Плеханов, Ленин, Мартов. Раскол между Лениным и другими членами редакции ЦО положил начало решающему расколу партии.
Когда вышел первый номер “Правды”, раскол был уже настолько глубок, что “за интересы” пролетариата и беднейшего крестьянства боролись (в основном друг с другом) уже несколько партий, и каждая из них имела свою газету: “Луч” (Л. Мартов), “Единство” (Г. Плеханов) и т.д.
Не моя забота — выставить им какие-то оценки, но очень жаль, что нас, студентов ведущих журфаков знаменитых столичных университетов, учили не по реальным подшивкам разнообразных газет того времени, а лишь по учебникам Портянкина, Веревкина и других авторов, тоже почти не знакомых с газетными публикациями этих изданий.
Не удивительно, что те хваткие активисты, которые в последние годы азартно берутся руководить прессой, уверены, как в свое время Н.С. Хрущев был прав, считая, будто сотрудникам редакций не нужны ни талант, ни знания, а лишь партийная дисциплина и другие близкие качества, которыми, как выяснилось, можно и поторговать.
Я специально не касался этой, “торговой” темы, и видимо, зря.
Приведу несколько эпизодов.
Еще вступая в ряды правдистов, я обратил внимание на бескорыстность отношений в редакции. Ни зарплата, ни гонорар не были и не могли быть предметом серьезных раздоров. Многие приходили в “Правду”, теряя в зарплате. Но все же когда какой-нибудь редактор или член редколлегии принимался “валить лес” за весь отдел, по делу и не по делу проталкивая себя в авторы передовиц, это воспринималось с холодком.
Или спецкор, близкий к ответсеку, не успевал еще промокнуть чернила, а писал он перьевой школьной ручкой, — и тут же его текст стоял в полосе, раздвигая “нетленки” товарищей по перу.
И все же это были мелочи быта: крупные деньги вокруг газеты не ходили.
Иное дело — с началом перестройки.
Откровенно переманивая журналистов ведущих газет, издатели пестрой продукции на злобу дня за эту злобу весьма прилично платили.
Приходил, скажем, в редакцию “Правды”, в свой бывший отдел Владимир С., спрашивал своего собеседника, листая подшивку:
Сколько тебе за это заплатили?
Тот называл сумму.
И за такой гонорар ты на них работаешь? Чудак!
Нет ничего страшнее сомнения. Недаром говорят: червь сомнения. Он не знает других преград, кроме совести.
У В. Шекспира в “Гамлете” есть такое сравнение: “Так трусами нас делает сомненье”. Оно же источник нравственных исканий, мук, своего рода посох в дальнем пути. Но оно же легко поддается самовнушению: я поступил так, потому не мог поступить иначе. Или: меня бес попутал. Или, наконец: я ушел из “Правды”, так меня угнетала царящая там атмосфера (на самом-то деле перевесила вдвое-втрое большая зарплата, не говоря о других житейских костылях…)
Стремление за более низкий гонорар получать от журналиста более тонкие, а значит и более гладкие мысли многие десятилетия было преобладающим в партийной печати.
Вот такой эпизод — во время одной из предвыборных кампаний. На вопрос, почему ЦК не финансирует публикации в “Правде” “кампанейских” материалов, последовал ответ:
А мы своим журналистам не платим.
Почему?
Они и так будут работать на нас.
Потом, когда надо было оформлять счета, выяснилось, что много средств избирательного фонда не потрачено — пришлось их срочно распихивать разным изданиям.
С этим связано было и множество курьезов. Вечная нищая газета не могла питаться одними обещаниями. А поскольку“свои” не платили, приходилось заключать договора с “чужими”, часто совсем неугодными нашим экономным лидерам. Это вызывало визгливое раздражение кандидатов, продвигаемых с верхов, а также аппаратчиков, опекающих желаемых и даже утвержденных по-старинке номенклатурных выдвиженцев.
Так было, скажем, в одном из районов Подмосковья. Даже письмо о рядовой активистке, опубликованное в “Правде” без всякой задней мысли, вызвало гневный звонок в редакцию:
— Как вы посмели это напечатать? Вы разве не знаете, что в Мытищенском округе баллотируюсь я, а эта женщина — она агитирует за другого кандидата?
“Другой” кандидат пошел другим путем, абсолютно законным: оплатил по счету, через банк, статью о себе и заказал дополнительно десять тысяч экземпляров тиража.
Потерпевшая “наша” с тех пор стала для нас чуть ли не врагом, грозно пообещав “Правду” никогда больше не выписывать и не читать…
К слову сказать, именно выборы в Госдуму начали расшатывать прежде вполне боевую, политически стойкую организацию. Появилось немало охотников на вечное сидение в Охотном ряду, зависимых от благорасположения руководства. Пустил ростки сначала скрытный, а потом и откровенный подхалимаж. Из ничего возродилась номенклатура. Ну а номенклатура — это самовоспроизводящийся клон, причем его размножение идет без оглядки на государственные законы, мнение науки и общества. Она проникает всюду, захватывая плацдарм за плацдармом, становясь все более властной структурой. Ей присуще стремление к закрытости, секретности своих действий, когда тайной покрывается все, что вершится в номенклатурной верхушке. Под этим предлогом можно опрокинуть любые решения, принятые любым высшим органом, или придать им совершенно противоположное содержание.
Мы в “Правде” — и журналисты, и читатели — часто удивлялись, почему вдруг вскоре после пленума ЦК в соседней с нами газете появляется статья, где выработанное коллективное решение разбивается в пух и прах. Был даже скандал, когда со страниц “Советской России” была преподнесена как нечто директивное статья члена президиума ЦК Белова Юрия Павловича, абсолютно не стыкуемая с общим мнением. Коммунисты считали, что идти на выборы, как парламентские так и президентские, надо широким фронтом вместе ссоюзниками из левопатриотических сил. Автор же утверждал: все союзники ненадежны, они размывают позицию КПРФ, стремятся за ее счет утвердиться на политической арене. Это произвело шок. Как впоследствии оказалось, это была продуманная позиция группы людей, провозгласивших себя непримиримыми борцами с российским капиталом. В ряде изданий, в том числе в журнале “Искра” появились резкие возражения. Некоторые наиболее активные сторонники идеи Союзадаже предлагали исключить автора, а с ннм и главного редактора из состава руководящих органов партии.
Выяснилось, однако, что тень подозрения пала не на авторов нашумевшей публикации, а на тех дисциплинированных коммунистов, которые придерживались другой точки зрения. Выяснилось также, что пленум ЦК отнюдь не самый высший орган. И даже не президиум ЦК, от имени которого выступала эта группа, а небольшой кружок близких лидеру людей. Они собирались обычно по суботам в разных местах и там обговаривали, как действовать в создавшейся ситуации. Там-то и родилась идея “Крота” — эта кличка закрепилась за председателем исполкома НПСР Г.Ю. Семигиным
Прежде и А. Проханов, и В. Чикин, и Г. Зюганов несколько лет грелись у “семигинского костра”. В его предпринимательской системе работали дети ряда членов руководства, оттуда и вышли в люди. Но какая-то черная кошка пробежала между двумя Геннадиями, а может, эту мысль внушили Г.А. его соратники. Семигина объявили “засланным казачком”, который по воле президента и его администрации был нацелен на разрушение КПРФ, на подчинение ее структур своему безраздельному влиянию. Статья“Операция Крот”, опубликованная сразу в двух газетах — “Завтра” и “Советская Россия”, обвиняла бывшего товарища по НПСР во всехсмертных грехах.
Отношение к публикации оказалось полярным. Многие говорили о том, что партия еще не остыла от думского скандала с исключением из партии председателя ГосдумыГ.Н. Селезнеа, руководителей комитетов С.П. Горячевой и Н.Н. Лубенко — людей известных стране, пользующихся авторитетом у творческой интеллигенции. Затевать новые разборки ни к чему. Но эти доводы не были услышаны. Более того под вопросом оказалась судьба еще нескольких товарищей, посмевших возразить мнению сверху. Начался огонь и по региональным штабам. Несколько первых секретарей обвинили в развале работы в недостаточном почтении к “вождю”.
Причем делалось это в открытой печати, и, конечно, такое самораздевание не могло не повлиять на авторитет всей организации. “Правда” придерживалась сдержанной линии поведения, за что ее потом резко критиковали на Х съезде. Замечу сразу: такая критика резко ударила по авторитету газеты, а самое главное -заставила ее невольно включиться в общий хор тех, кто беспощадно громил раскольников, разного рода врагов партии, а значит и народа. Поколебалась позиция газеты, которую мы, правдисты 80-х — 90-х годов ХХ века, утверждали на ее страницах.
