Наконец, Гротеволь признал и слишком напряженные цели пятилетнего плана. Хотя и здесь правительство ГДР руководствовалось вовсе не какими-то догмами о необходимости развития тяжелой промышленности. Просто в условиях блокады Запада без собственной металлургии нельзя было обеспечить работу машиностроения, а без него — достигнуть таких объемов экспорта, которые позволяли бы закупать необходимое для населения продовольствие.
Курс правительства, отмечал Гротеволь, столкнулся с активным сопротивлением и саботажем частнокапиталистических элементов, что выразилось в неуплате налогов и невыполнении крупными крестьянскими хозяйствами обязательных норм госпоставок. И здесь власти ошиблись, сделав ставку на административные и полицейские методы. А это было неправильно, так как привело к бегству большого количества людей на Запад и стало дополнительным препятствием на пути воссоединения Германии.
Поэтому, говорил Гротеволь, авангарду рабочего класса — СЕПГ — необходимо притормозить, чтобы не упустить из виду главную цель — объединение Германии (за этими словами ясно чувствовалось влияние Берии, но партактив об этом, естественно, не подозревал). В конце выступления Гротеволь пообещал вскоре сократить слишком завышенные планы первой пятилетки[265]. В целом, глава правительства ГДР дал абсолютно верный экономический анализ положения в стране. Но он ничего не сказал ни о повышении норм выработки (видимо, этот вопрос по-прежнему считался несущественным), хотя, например, признал ошибочность сокращения социальных льгот рабочих весной 1953 года.
Ни Ульбрихт, ни Гротеволь ни словом не обмолвились о волнениях и демонстрациях 16 июня, видимо, считая их недоразумением вроде событий в Бранденбурге 12 июня. Активисты расходились с собрания в десятом часу вечера со смешанными чувствами. Получалось, что социализм приходилось отложить на потом из-за германского единства. Но как его было достичь, если «клика Аденауэра» вовсе этого не желала? Неужели планы развития ГДР зависели от позиции боннского правительства?
На выходе из Фридрихштадтпаласта активистов СЕПГ уже поджидали группы демонстрантов, среди которых было много жителей Западного Берлина. Начались драки, и члены СЕПГ с трудом добирались до дома. Помимо этого в ночь на 17 июня были разгромлены несколько государственных магазинов.
Исполняющий обязанности руководителя аппарата МВД СССР в ГДР полковник Фадейкин днем 17 июня сообщал в Москву, что в течение 16 июня органы правопорядка ГДР вели себя пассивно и арестовали только 25 человек. Министр госбезопасности Цайсер целый день находился в политбюро, а его заместитель Мильке «недооценил серьезность создавшегося положения»[266]. Но этот упрек можно было адресовать не только Мильке.
Поздно вечером 16 июня Верховный комиссар СССР в Германии Семенов с трудом убедил Ульбрихта и его товарищей по политбюро (Гротеволя, Цайсера, Херрнштадта) в необходимости подтянуть к Берлину части казарменной полиции. Одновременно к городу были переброшены три дивизии советских войск (одна из них танковая), которые утром 17 июня взяли под охрану основные правительственные и партийные учреждения столицы ГДР. Так, перед зданием ЦК СЕПГ стоял советский патруль на двух бронетранспортерах. «Немецкие друзья» считали, что Семенов паникует и ничего особенного 17 июня не произойдет. Но все же под влиянием Верховного комиссара в Берлин к утру 17 июня были переброшены отряды казарменной полиции из Потсдама и Ораниенбурга (вся казарменная полиция была приведена в состояние боевой готовности в 5 часов утра 17 июня). Было решено, что вся ответственность за поддержание правопорядка будет лежать на полиции ГДР, а советские войска будут использованы только в случае крайней необходимости. В Берлин был срочно вызван начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР Маршал В. Д. Соколовский, который имел опыт «кризисного управления» в Германии во время берлинского кризиса 1948–1949 годов, когда он возглавлял СВАГ. Советские войска в ГДР находились в это время в летних лагерях и на маневрах и в ночь на 17 июня были приведены в состояние повышенной боевой готовности.
16 июня аппарат Верховного комиссара СССР направил в свои представительства в округа информацию о событиях в Берлине, содержавшую указания находиться 17 июня в состоянии готовности к возможным провокациям. Ульбрихт отказался направить такую же информацию в окружкомы СЕПГ, а наоборот, вызвал всех первых секретарей на 17 июня в Берлин, в результате чего партийные организации на местах оказались обезглавленными в самый опасный для ГДР момент. Позднее Семенов сообщал в Москву о том, как 16 июня Ульбрихт открыто заявил ему, что «новый курс» был ошибкой и через четыре недели СЕПГ вернется к «проверенным методам» работы. В некоторых исторических исследованиях, посвященным событиям в ГДР 17 июня 1953 года, даже выдвигается гипотеза, что Ульбрихт чуть ли не сам организовал беспорядки, чтобы похоронить «новый курс». Эта трактовка событий, конечно, не имеет под собой никаких оснований. Ульбрихт еще в начале июня в Москве не скрывал, что считает «новый курс» ошибочным, прежде всего, в тактическом смысле. И здесь генсека поддерживали и его внутрипартийные противники Эльснер и Херрнштадт. В том виде, в каком «новый курс» был преподнесен населению, он не мог вызвать иной реакции, чем предположений о скором отстранении СЕПГ от власти. Если бы необдуманные или не просчитанные экономические меры были отменены именно с экономическими доводами, то вполне возможно, что массовых волнений удалось бы избежать.
Ведь даже вечером 16 июня руководство ГДР не верило, что проблема повышенных норм выработки может вывести на улицы десятки тысяч людей. Не очень верил в это и Семенов, хотя по его просьбе еще 8 июня правительство ГДР спустило на места «туманные» указания о недопустимости административного повышения норм. Но на самом деле, после того, как координационным центром волнений стала РИАС (а другими словами, США), проблемы экономического плана уже не играли в событиях почти никакой роли: американцы решили покончить с советским влиянием в Восточной Германии, ожидая, что за этим последует крушение режимов народной демократии и в других европейских странах.
Для американцев демонстрация строительных рабочих 16 июня, начавшаяся из-за недоразумения с закрытыми воротами, явилась подарком небес, так как еще за неделю до этого они сами боялись потерять свое влияние в Западной Европе. 7 июня 1953 года на выборах в Италии грандиозного успеха добились коммунисты и социалисты, получившие дополнительно 1,7 млн. голосов. Только благодаря открытой финансовой поддержке США христианские демократы во главе с Де Гаспери смогли удержаться у власти. Положение Аденауэра в ФРГ в преддверии выборов в бундестаге также выглядело весьма шатким. Во Франции компартия уверенно набирала очки, а Черчилль в Великобритании, хотя и был консерватором, но считался почти союзником СССР, по крайней мере, в германском вопросе. И тут наконец-то зашаталось советское господство в Германии, хотя американцы и не знали, что виновато в этом (конечно, в определенном смысле) само советское руководство, а точнее, его «сильный человек» — Берия.
В 6 часов утра 17 июня на площади Штраусбергерплатц, как и призывала РИАС (начиная с семи часов утра РИАС каждые полчаса сообщала о положении в Берлине; ее корреспонденты находились на границе советского сектора города, пока не решаясь ее пересечь), начали собираться тысячи людей (к 7.30 их было около 10 тысяч), которые направились к Дому правительства. Жидкие кордоны народной полиции, имевшей по-прежнему приказ не применять оружие, были легко прорваны демонстрантами, которые с каждой минутой становились все более и более агрессивными. К 11 часам утра у Дома правительства собрались около 100 тысяч человек (по другим данным — не более 30 тысяч). Среди них находились и рабочие Хеннингсдорфа, которые прошли к Дому правительства через французский сектор. Сначала французский комендант запретил проход демонстрантов, но потом отменил собственное распоряжение. При этом, однако, западноберлинской полиции был отдан приказ не допускать демонстраций восточноберлинских рабочих в западной части города. Даже транспаранты «восточникам» надлежало держать свернутыми.
Призыву РИАС к забастовке последовало большинство восточноберлинских предприятий. Так, в берлинском районе Митте (Центр), где находились основные правительственные учреждения ГДР, из занятых на четырех предприятиях 4413 человек бастовали около 3300, в районе Фридрисхайн из 10 815 рабочих на 10 заводах — 10 484, в Кепенике из 24 073 рабочих на 13 предприятиях — 12 598. Забастовки охватили и заводы советских акционерных обществ. По данным аппарата советского Верховного комиссара, 17 июня в Берлине бастовали 80 тысяч из 200 тысяч рабочих города, причем забастовками были охвачены крупнейшие предприятия. Повсеместно были организованы забастовочные комитеты. Выдвигались пока еще, в основном, экономические лозунги: снижение цен в госторговле на 40 %, перевыборы профсоюзного руководства и другие. Однако буквально с каждым часом на первый план все больше и больше выдвигались политические требования: отставка правительства, проведение свободных выборов, воссоединение Германии.
