Ознакомительная версия.
Наиболее перспективной областью интеграции на уровне компаний считалась энергетика. Россия вступила в энергетический диалог с ЕС и США. Речь шла как о перспективах расширения присутствия российских компаний на западных рынках, так и о формировании транснациональных корпораций. В 2003 г. была создана англо-американо-российская нефтяная компания ТНК-ВР. В то же время надежды на более широкое участие западного капитала в российских нефтяных компаниях (в частности, путем продажи ЮКОСа американцам) были разрушены действиями российских властей, опасавшихся, что приобретение энергетического гиганта ЮКОС-«Сибнефть» может превратить американцев в неприемлемо влиятельных экономических и политических игроков на внутрироссийской сцене. В дальнейшем, несмотря на успешный старт ТНК-ВР (по формуле 50: 50) и на приобретение компанией «ConocoPhillips» 10 % акций «ЛУКойла», российско-американский энергетический диалог стал вялым. «Оживить» его может развитие в России технологии сжижения газа и выход российского газа на американский рынок.
Будущее российско-западного энергетического сотрудничества в большой степени зависит от политики российского руководства. Рост добычи и экспорта нефти и газа требует новых технологий и новых ресурсов, которые могут быть получены благодаря большей свободе деятельности отечественных и иностранных компаний. В свою очередь, это поднимает вопрос о доступе иностранных компаний на российский рынок и либерализации рынков акций российских энергетических гигантов13.
Несмотря на то что Россия является одним из крупнейших производителей нефти в мире, интересы России и Организации стран – экспортеров нефти (ОПЕК) скорее сталкиваются, чем совпадают. До сих пор Россия была одним из наиболее неконфликтных поставщиков энергоресурсов. Подобно тому как, даже распадаясь, СССР не прекращал отгрузку нефти и газа, Россия не «перекрывала трубу» даже в периоды серьезных внутренних кризисов. В то же время усиление позиций государства в энергетике начиная с 2003 г. фактически привело к тому, что крупнейшая газовая монополия «Газпром» фактически стала контролироваться государством, а частные нефтяные компании начали чутко прислушиваться к мнению высших государственных чиновников.
ДЕВЯНОСТЫЕ ГОДЫ продемонстрировали невозможность интеграции России в политические институты Запада без глубокой внутренней трансформации страны. В начале XXI в. положение России в мировой политической системе амбивалентно. Формально Россия является демократической федеративной республикой. Несмотря на то что ее Конституция 1993 г. наделяет президента исключительно широкими полномочиями, в целом она отвечает всем стандартам основного закона правового демократического государства. Фактически же в России установился умеренно-авторитарный политический режим, реальная власть принадлежит бюрократии, сросшейся с бизнесом и научившейся манипулировать народным волеизъявлением. По своему политическому устройству Россия 2000-х годов выступает все больше как унитарное государство, чем как федерация – несмотря на объективную потребность в децентрализации многих управленческих функций в стране, протянувшейся на 11 часовых поясов. Все это в совокупности мешает России обрести тот статус по отношению к остальным членам международного общества, который российская элита считает достойным для страны.
Проблему недискриминационного участия в международных отношениях российские лидеры стремятся решить несколькими способами. Один из них – установление «особых отношений» с мировой державой – Соединенными Штатами Америки.
Новые «особые отношения» с США
ИДЕЯ РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКОГО СОЮЗА, родившаяся немедленно после распада СССР, по инерции сохраняет определенную привлекательность в глазах небольшой части представителей российской элиты. Их аргументация14 такова: формальная договорная база российско-американских отношений (договоры о контроле над вооружениями плюс декларации о партнерстве) не соответствует новому характеру двусторонних отношений. У США имеются договоры и соглашения в области взаимного обеспечения обороны и/или безопасности более чем с 80 государствами. России в этом перечне нет. Такое положение формально не позволяет российской стороне перестать считать США потенциальным противником. Наоборот, подписание договора, т. е. фактическое заключение союза, послужит мощным стимулом для позитивных изменений в российской военной доктрине, военном планировании и строительстве вооруженных сил. Кроме того, союз с ведущим государством мира сделает Россию не только более влиятельной силой, но и поднимет ее престиж. Здесь присутствует невысказанная надежда на то, что этот союз будет восприниматься как союз «почти равных». Сторонники договора делают важную оговорку о том, что предлагаемое ими соглашение не должно носить характер военного пакта: в противном случае он будет восприниматься в Пекине как направленный против Китая.
В аргументах российских сторонников договора о взаимной безопасности говорит сила традиции, в том числе память о союзничестве времен Второй мировой войны. Упор делается прежде всего на силовое взаимодействие России и США. Присутствует стремление превратить «холодную войну» в ее противоположность – новое союзничество, обязательно хотя бы формально на равноправной основе. Есть и расчет таким образом реализовать сравнительные преимущества России перед другими союзниками США (наличие ядерного арсенала, сравнимого с американским, геостратегическое положение в центре Евразии с «выходом» к Европе, Азии и Большому Ближнему Востоку, предполагаемая готовность нести жертвы во имя общего дела и т. п.). Некоторые российские сторонники союза стремятся гарантировать при помощи США территориальную целостность страны на Дальнем Востоке. Их предложение Соединенным Штатам сводится к тому, чтобы США предоставили России статус «крупного союзника за пределами НАТО» (major non-NATO ally) подобно Японии, Австралии, Южной Корее и др.
Идея союза Российской Федерации и США, однако, основана на подходе, который после 11 сентября 2001 г. окончательно устарел. Постоянные союзы в мирное время – характерная черта «холодной войны». Подвижность коалиций, их ситуативный характер – черта новой стратегической эры. Даже если бы формальное союзничество с США было возможно, оно скорее всего не удовлетворило бы Россию. В 2002 г. США предоставили соответствующий статус Пакистану, но это не сказалось решающим образом на международном статусе Пакистана или даже его восприятии внутри самих США. О «почти равном статусе» с мировой державой и говорить нечего – для этого у России (как и у любой другой страны в настоящее время) нет никаких оснований.
Сторонники союза ставят форму содержания впереди самого содержания. Реальные интересы двух стран и современные российско-американские отношения не таковы, чтобы США были готовы пойти на союз такого качества, который существует со странами объединенной Европы. Россия еще долго будет восприниматься в Америке с большей или меньшей настороженностью. Она – уже не противник, но далеко еще не «своя». С другой стороны, формальный союз с Америкой практически не создает новых возможностей для России, зато предвещает проблемы. Прежде всего в отношениях с Китаем, который рассматривает сближение России с США как часть американской стратегии окружения КНР.
Неопределенность идеи российско-американского стратегического партнерства сделала ее особенно популярной у спичрайтеров и составителей дипломатических коммюнике. Партнерство, с одной стороны, меньше, чем союз, но больше, чем «обычное» сотрудничество: определение «стратегическое» одновременно указывает на долгосрочный и «приоритетный» характер отношений. Вместе с тем партнерство формально ни к чему не обязывает. Джордж Буш-старший на встрече с Ельциным в 1992 г., Билл Клинтон с 1993 г. говорили о партнерстве: первый – в международных делах, второй – в трансформации России. Реально партнерство Вашингтона и Москвы на международной арене оставляло желать большего. Збигнев Бжезинский справедливо писал в 1994 г. о «преждевременном» партнерстве15. Вскоре после этого «партнерство» стало затухать, фактически так и не развившись. После финансового кризиса 1998 г. и последовавших в 1999 г. внутриполитических разборок в США на тему, «кто потерял Россию», о партнерстве уже никто всерьез не вспоминал.
Новое оживление тематики партнерства связано с формированием после 11 сентября 2001 г. антитеррористической коалиции. Появилось ощущение общей угрозы нового типа, возник образ общего врага. Немедленно возникла основа для практического сотрудничества – в Афганистане и за его пределами. Помимо прочего, благодаря участию России в возглавляемой США неформальной коалиции появилась «подушка безопасности», своего рода амортизатор на случай столкновений конкретных интересов. Можно было утверждать, как это делал президент Путин и его сотрудники в ходе иракского кризиса 2003 г., что в главном – т. е. в борьбе с международным терроризмом – Россия и США едины, а их расхождения, даже самые острые (как, например, по Ираку), носят «частный характер».
Ознакомительная версия.
